#comment_195403668

#comment_195407330

Вот неясно, отчего людям похуй.

Вот сделана единая диспетчерская служба. Ну что мешает, если видишь хуйню - позвонить туда и заявку оставить? Неважно что произошло: лифт не работает, штукатурка отвалилась в подъезде, какие-то начинающие художники слово "хуй" написали с ошибками на почтовых ящиках. Просто возьми и позвони.

Не надо, сидя на кухне, ругать мэра и лично Путина за перегоревшую лампочку.

Не надо самому мчать с сумкой пассатижей чтобы менять мир к лучшему.

Надо просто ПО-ЗВО-НИТЬ.

И понабегут специальные люди. Которые в своё рабочее оплачиваемое вами, кстати, время возьмут оплачиваемую за ваш счёт штукатурку и начнут неистово наносить её на место отъёба прежней.

Не надо к этому относиться как "ну что я буду людей напрягать". Тогда не ходите к стоматологу и не покупайте хлеб в магазине. Это блин у нас тут общество, если кто не заметил. Вы программы пишете, вон тот  - зубы лечит, а вот женщина - детей обучает математике. И все за деньги! А парни из ЖЭКа - варят заборчики, накидывают штукатурку и чинят водопровод.

Но только в одном случае. Если они знают, что у вас лампочка перегорела или водопровод не алё. Иначе они просто не в курсе. И не чинят.

Приложил холодненького, слегка отпустило.

Пост вызван тем, что ночью в доме авария по электропитанию насосов водоснабжения произошла (как выяснилось позднее). И я был единственный из, ссука, семнадцатиэтажки, кто набрал в диспетчерскую и уточнил чозанах и где моя вода.

А когда въезжал в этот дом - в грузовом лифте не открывалась маленькая створка. Я сперва сам решил подмандить - так мне соседи говорят "о, милостивец, так оно с постройки дома не работает" (т.е. уже 15 лет на тот момент!!!). В итоге достаточно было один (прописью - ОДИН) раз обратиться в диспетчерскую, чтобы дверку починили.

Ну ёпт, ребза, ну чуть больше активности, ну.

Эх, давненько я не писал на Пикабу. Раззудись, плечо! Размахнись, рука!

Вообще, я не удивлен, что ко многим, рассказанным мною историй читатели относятся с недоверием. В реальность этой истории я б сам не поверил, если б не видел своими собственными глазами постановление о возбуждении уголовного дела.

Все началось в 2019 году, когда у одного человека забрали авто на штрафстоянку. Поставил, где не попадя. Приехал забирать, и обнаружил царапину, которой раньше не было. Логично предположить, что царапина возникла в ходе погрузки-разгрузки эвакуатором.

Сделал экспертизу, обратился в суд, намереваясь взыскать ущерб - получалось в районе 25к. Эвакуатор представил видеозапись - они авто вкруг на камеру записывают, прежде, чем погрузить. Однако запись такого качества, что кроме наличия самого авто на ней определить что-то практически нереально. Была там царапина до эвакуации, или нет - непонятно.

Короче говоря, дело водитель вдул. Суд отказал в удовлетворении исковых требований. Пошел дальше, в апелляцию - результат не изменился. Да и махнул на это дело рукой - и хрен с ним.

Вроде как на этом дело и кончилось... но оно не кончилось!

В 2020 году водителю начали названивать из МВД, якобы возбуждено уголовное дело по факту покушения на мошенничество. Да-да! Обратившись в суд, истец покусился на мошенничество! И, как оказалось в 2021 году, дело и в самом деле возбуждено!

Я не верил до конца, что такое возможно. Нередко ответчики бегут в полицию, мол мы затопили соседа, а он, поганец, вымогатель проклятый, в суд на нас подал! Посадите его немедленно! Конечно, это гражданско-правовые отношения в чистом виде, ни разу не возбудились.

Но в этом конкретном случае, я повторюсь - своими собственными глазами видел постановление о возбуждении уголовного дела!

В первый фильм никто не верил, а сиквелы пришлось снимать одновременно.

Сейчас в это трудно поверить, но блокбастер «Пираты Карибского моря: Проклятие Чёрной жемчужины» был обречён на провал. Руководство Disney пыталось заморозить проект, эксцентричная игра Джонни Деппа нервировала всю студию, Ханс Циммер называл Гора Вербински сумасшедшим. Никто не верил, что фильм про пиратов в 2003 году кто-то будет смотреть. Но настоящие проблемы начались, когда фильм собрал внушительную кассу и ворох наград.

Гор Вербински рассказал порталу Collider о работе над легендарной пиратской трилогией, а мы публикуем главное из материала.

По словам Гора Вербински, «Проклятию Чёрной жемчужины» не нужна режиссёрская версия: фильм вполне соответствует изначальным замыслам и видению. И духу «безумия», которым пронизан фильм. Отдельные сцены не вызывали серьёзных споров. Проблема была в другом: в проект никто не верил.

На тот момент последней крупной попыткой снять пиратское кино был «Остров Головорезов» 1995 года. При бюджете в 98 миллионов долларов он собрал всего 10 миллионов.

Вербински вспоминает, что фильму пророчили провал по многим причинам. Никого не устраивал жанр, всех нервировала актёрская игра Джонни Деппа и запутанный сюжет: это создавало на съёмочной площадке «атмосферу безумия». А режиссёру нравилась такая авантюра.

Но вот «Проклятие Чёрной жемчужины» заняло четвёртое место в списке самых кассовых фильмов года, все облегчённо выдохнули, а студия захотела повторить и приумножить успех.

Вербински пытался сохранить «атмосферу безумия», а продюсеры просили добавить в фильм больше экшена и «того же самого, что понравилось зрителям». В качестве примера режиссёр привёл сюжетную линию Джеймса Норрингтона: ему не давали привести её к завершению, потому что студия хотела, чтобы полюбившиеся персонажи возвращались от фильма к фильму. Поэтому в третьей части Гор расставил все возможные точки, чтобы история наконец пришла к логическому завершению. Конечный результат его устроил.

Сроки поставили практически невыполнимые. Чтобы успеть, Гор Вербински практически не спал. Приходилось параллельно заниматься визуальными эффектами и монтажом ещё до окончания съёмок. По его словам, работа над сиквелами велась «в режиме выживания». Снимать вторую и третью часть приходилось параллельно, хотя сценарий последнего фильма ещё даже не был написан.

Гор рассказал, что в работе над сиквелами у него было два специальных офиса, которые он называл «сценарными комнатами». Сценария как такового ещё не было, поэтому Вербински «играл в карточки»: расклеивал в этих комнатах фотографии, наброски, рисунки — словом, всё, что могло настроить на нужный ход мысли и подсказать развитие событий, логику повествования. По его словам, он всегда так делает, но лишь на предварительных стадиях работы. Когда начались съёмки третьего фильма, на руках у режиссёра и сценаристов были только эти карточки.

Команда собирала сценарий третьего фильма по кускам, отталкиваясь от расписания съёмок второй части. Зачастую сцены снимали уже через день или два после написания диалогов.

Всего у режиссёра было 300 дней на съёмки двух сиквелов. Работа велась практически без перерывов. Когда возникла задержка с декорациями, обходились без них, чтобы успеть снять как можно больше материала. Команде пришлось изменить весь подход к съёмкам, а задержка привела к новым проблемам: съёмочную группу застал ураган, пострадали декорации.

Это привело к ещё одному перерыву. В результате, у третьего фильма было всего 10 недель на постпродакшн. На вопрос журналиста, возникала ли у создателей картины мысль, что фильм не успеет к назначенной дате, последовал лаконичный ответ: «Такой вариант не рассматривался».

Интервьюер отметил, что жёсткий график не помешал третьему фильму выглядеть впечатляюще. По его мнению, визуальные эффекты были сильной стороной всей трилогии, и «Пираты Карибского моря: На краю света» не стали исключением. Визуальные эффекты фильмов впечатляют даже по современным меркам — особенно облик Дейви Джонса.

На это Вербински скромно отметил, что все визуальные эффекты устаревают ровно в день выхода фильма, потому что технологии не стоят на месте. Секретом к хорошим эффектам он назвал фотографические референсы. Компьютеру нужен материал для обработки, поэтому на съёмках стоит фотографировать всё, что может пригодиться.

Ключевым преимуществом в работе над «Пиратами» Вербински назвал реальные декорации. Фильмы снимались не в студии, а на настоящих морях, под настоящим солнцем. Поэтому визуальные эффекты вписываются так органично. По словам постановщика, при работе над Дейви Джонсом его заботила каждая деталь, вплоть до воздушного клапана над щупальцами и его вида под палящим солнцем: он хотел передать физические свойства персонажа как можно натуралистичнее.

Напоследок журналист спросил, смотрел ли Гор Вербински те части «Пиратов», над которыми он не работал.

Автор Артемий Котов

Больше всего на свете я хотел бы уволиться и навсегда забыть о том, что случилось. Но за новые испытания предлагают двойную оплату. А я мечтаю хотя бы просто спать на нормальном матрасе, в нормальной квартире. Я не могу отказаться, понимаете?

⠀

Главы: 1⠀

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

⠀

~

Я возвращаюсь домой, хотя перед глазами все плывет. Брожу по своей крохотной комнатушке, задыхаясь, накручивая на пальцы волосы и кусая губы. Наконец, сажусь на матрас и оглядываю комнату так, словно впервые ее вижу. По размерам она больше похожа на конуру, а по внешнему виду – на наркоманский притон. Ну, на самом деле, пару лет назад она и была притоном. Я сидел там, где сижу сейчас, сгорбившись над фольгой, или трубкой, или горстью таблеток, закидывался тем, что было, до тех пор, пока руки не переставали дрожать, а затем – до тех пор, пока они не начинали трястись снова.

⠀

Не знаю, что со мной было бы, не устройся я на нынешнюю работу.

⠀

Телефон вибрирует. Звонит Джейк.

⠀

– Слушай, – говорит он, – что бы ты там ни задумал, что бы ни собирался сделать, прекращай. Было совсем не смешно.

⠀

Я пытаюсь объяснить ему, что это не я, что я понятия не имею, что это было и кто это сделал. Он прерывает мою речь:

⠀

– Ну да, конечно.

⠀

Я слышу легкий стук, и на мгновение мне кажется, что дыхание раздается среди телефонных помех, дыхание кого-то третьего; легкий шорох, шепот, такой тихий, что сливается со статикой, а потом…

⠀

– Завязывай с детскими шалостями, чувак. – Джейк вешает трубку.

⠀

Я снова остаюсь в одиночестве. Грызу ногти, старательно не обращая внимания на знакомые запахи, доносящиеся из соседней квартиры, на струйки дыма, которыми постепенно пропитывается моя комната и моя подушка.

⠀

Телефон снова вибрирует: на этот раз пришел е-мэйл.

⠀

Его послали Близкие Родственники. В письме говорится о том, что за последнее время несколько тестировщиков уволилось, из-за этого возникла нехватка персонала, а из-за этого, в свою очередь, за испытания полагается двойная оплата.

⠀

Черт возьми.

⠀

Часть меня отчаянно не хочет возвращаться обратно под землю, хочет оказаться как можно дальше от того, что рыщет там, в глубине, но всего за несколько недель работы по двойной ставке я смог бы позволить себе переезд в место получше. Смог бы закрыть несколько долгов перед людьми, чье терпение давно на исходе.

Я вспоминаю звуки, которое издавало то существо: полупение-полускрежет, треск дерева под ногтями; вспоминаю, каким неожиданно хрупким и тонким показался мне тогда гроб.

⠀

В последнее время я плохо сплю, а если сплю, то вижу кошмары: руки без кожи под матрасом, люди, у которых лица выедены червями, вес земли, давящей на меня...

⠀

На утро мне говорят, что я буду работать с другой командой, потому что Джейк отпросился по болезни. Черт побери. Наверное, он меня избегает. Я быстро посылаю ему смс, чтобы хотя бы попробовать все уладить, но Джейк не отвечает.

⠀

***

Эту команду я никогда раньше не видел: один из них крупный мужчина, который, кажется, постоянно мокрый от пота, а остальные куда меньше и незаметнее. Я почти ничего не могу разобрать: кепка закрывает лицо, а комбинезон мешковат. Зато я замечаю татуировку сбоку у них на шее – черную, в виде мотылька. Пока мы едем на место, в кабине грузовика царит молчание. Только первый мужчина – я смог выяснить, что его зовут Миллер – утирает тряпкой пот с лица, а больше мы не разговариваем и даже не двигаемся.

⠀

Я пытаюсь уговорить себя, убедить, что не сошел с ума, но звуки, которое издавало то существо, до сих пор звучат в голове, я до сих пор отчетливо помню слова, вырезанные на гробе, и от этого у меня что-то сжимается в груди. Все тело болит, словно кости скручиваются в узлы, а ребра – в аккуратные бантики. Чем дальше мы продвигаемся, тем сильнее я хочу сказать команде, чтобы они разворачивались назад, но каждый раз, когда открываю рот, представляю зарплату, которую получу, представляю, как буду спать на нормальном матрасе. Думаю о том, что мне не придется больше проводить дни в бывшем наркоманском притоне и переступать через иглы и мусорные мешки, чтобы открыть входную дверь.

⠀

– Точно, – говорит Миллер сразу после прибытия на место. – В штабе сказали, что сегодня нужно будет закопаться немного глубже. – И рассказывает что-то о линии POLY-C и весе грунта.

⠀

Я смотрю на него, зная, какая паника, должно быть, видна в моих глазах.

⠀

Он в ответ пожимает плечами, мол, не спрашивай.

⠀

И вот я сижу в гробу, закуривая сигарету. Я прекрасно понимаю, что это мой последний шанс сбежать, что, как только закроется крышка, не будет никакой возможности выбраться, пока они не выкопают всю грязь, которую сгребли на меня сверху.

⠀

Гроб висит над дырой, той самой дырой, которая вдруг кажется такой глубокой и широкой. Миллер выпрыгивает из кабины небольшого крана, кричит что-то о том, что ему нужно отлить, и я вижу, как он идет за грузовик.

⠀

Другие члены команды пользуются этим моментом. Они подходят ко мне. Гроб подвешен примерно на уровне груди, и я могу разглядеть: худые, похожие на беспризорников. Виски у них бриты практически под ноль, а под глазами залегли фиолетовые впадины. Какое-то мгновение они смотрят на меня, словно что-то прикидывая в уме, а потом бросают рядом небольшой пакет.

⠀

– Следуй за мотыльком. Ты услышишь его. Позвони один раз, когда будешь внизу. Они знают, что ты Грезишь.

⠀

Наступает молчание, и они оборачиваются: Миллер вернулся. Потом они снова смотрят на меня – в последний раз.

⠀

– Жаль, что больше нет времени.

⠀

Я слышу, как у меня колотится сердце. Их лица выражают что-то странное – грусть? Сожаление?

⠀

– Прости.

⠀

И после этого они уходят. Миллер зовет меня по имени, я киваю ему и закрываю крышку гроба.

⠀

***

Сегодня, кажется, проходит вечность, прежде чем гроб достигает дна. Каждая секунда мучительна. Рациональная часть меня понимает, что происходит, что я все больше и больше удаляюсь от поверхности, но разум уже плывет. Я отчаянно хочу нажать на кнопку, чтоб меня поскорее вытащили, но пока слишком рано. Нужно хотя бы подождать, пока меня зароют.

⠀

Стараясь не паниковать, я в неровном свете зажигалки рассматриваю вещи, которые мне бросили: портативный радиоприемник, светящаяся палочка и, что самое странное, баночка с мотыльком внутри. Мотылек не двигается, хотя я свечу зажигалкой прямо на него, и я на мгновение думаю: может, это розыгрыш? Может, Джейк рассказал кому-то о том происшествии, и они решили напугать меня еще больше? Но эта мысль не задерживается. Что-то в том «Прости» убеждает меня, что это не розыгрыш.

⠀

Они не шутили.

⠀

Как только звук падающей сверху земли утихает, я быстро пробегаюсь по чеклисту, чтобы успокоиться. Нужно проверить боковины гроба, крышку. Привычный процесс меня успокаивает, по крайней мере, на какое-то время. Радио я пока не трогаю – если случится что-то плохое, возможно, включу его, но пока мне нужно заняться делом.

⠀

И я работаю до тех пор, пока не возвращается тот звук.

⠀

На этот раз он звучит немного иначе – а может, мне только кажется.

⠀

Он дальше, но из осторожности я все равно жму на кнопку. Думаю, сверху земли уже достаточно, а пока меня выкапывают, я как раз успею дойти до конца чеклиста – и, надеюсь, успею до того, как оно приблизится.

⠀

Радио жужжит: “Еще слишком рано”.

⠀

Какого хрена?!

⠀

Я хватаюсь за него и жму на кнопку сбоку, и почти кричу:

⠀

– Сейчас же. Вытащите меня нахрен отсюда сейчас же!

⠀

Радио молчит несколько мгновений, а потом отвечает: “Прости. Еще рано”.

⠀

Пот градом катится по лицу, и я в самом деле кричу, в теле бьется паника, пульс ускоряется, губы и горло пересыхают. Я говорю о том, что меня нужно вытащить прямо сейчас, они обязаны, а если не вытащат, то потеряют работу или еще что. Я проклинаю их последними словами и жму на кнопку так, что руку сводит судорога.

⠀

Ничего не происходит.

⠀

А звук приближается. Только теперь я могу сказать, почему он изменился.

⠀

Потому, что их стало больше.

⠀

Я различаю десятки различных источников шума, слышу, как они карабкаются, и меня медленно заполняет отчетливый ужас: их целая стая, и они движутся вместе, перебираются в грязи, помогая себе длинными уродливыми пальцами, царапаются и напевают одну и ту же грустную мелодию, похожую на детскую колыбельную. Они хотят добраться до меня.

⠀

Я ничего не могу сделать. Мне некуда деваться. Есть только тьма гроба и груз массы земли наверху.

⠀

Мне хочется закричать, но это меня выдаст, я изо всех сил сдерживаюсь: напрягаю грудь, словно боюсь, что легкие выпрыгнут, закрываю рот рукой и крепко сжимаю его, чтобы не вырвалось ни единого звука. Больше всего на свете мне хочется – отчаянно хочется – кричать, стучать по гробу и умолять, чтобы меня выпустили. Но я не могу себе этого позволить. Нужно молчать.

⠀

Они приближаются.

⠀

Мелодия нарастает.

⠀

Я немею от ужаса и, кажется, почти не дышу.

Они подходят все ближе и ближе. Я представляю, как длинные пальцы тянутся ко мне, разгребая грязь, тянутся сквозь камни и корни, а потом… потом раздается звук, которого я боялся.

⠀

Тук-тук-тук

⠀

Как бы подтверждая для других, что это действительно гроб, а не просто камень или мертвое дерево.

⠀

И снова:

⠀

Тук-тук-тук

⠀

Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук

⠀

Он нарастает и нарастает, и я невольно думаю, что это похоже на дождь. Сотни и сотни пальцев постукивают по гробу и царапаются, все сильнее и сильнее, отчаяннее и отчаяннее. Клянусь Богом, я чувствую, что эти пальцы пахнут гнилью, дерьмом и жирной грязью после дождя, и я отчетливо слышу каждый звук, который они издают – булькание, жужжание, влажное дыхание, и…

⠀

Наверное, они ищут способ пробраться внутрь, царапают и давят. Гроб постепенно поддается, трещат стенки. Я думаю о том, как шевелятся губы мертвецов и как они навалятся на меня всей ордой.

⠀

Гроб будто съежился. Я не могу пошевелиться. Я не могу отодвинуться от той стенки, которую они так отчаянно хотят вскрыть. Я могу только лежать в темноте, вдыхать их запах и дрожать.

⠀

Мышцы сводит в судороге. На щеках влага, я вдруг понимаю, что судорожно дышу, что грудь вздымается; по ноге сквозняком бежит холодок, и я уверен, что они нашли лазейку, прорвались, они наконец-то…

⠀

Все происходит быстро: земля дрожит, я чувствую, что падаю, переворачиваюсь, ударяюсь головой о крышку гроба. В глазах взрываются яркие вспышки, я слышу хлопок – и резко наступает тишина.

⠀

Я пинаю крышку, и, к моему удивлению, гроб открывается. Должно быть, крышку не заперли. Я пытаюсь понять, что произошло, но света зажигалки не хватает. Тогда я опускаюсь на колени и ищу ту самую светящуюся сигнальную палочку.

⠀

Наконец, я нахожу ее и ломаю. Дрожащий красный свет заполоняет все вокруг, и я понимаю, что стою в пещере, и свет делает мокрые камни похожими на гигантские опухоли. Черт – почему палочка не может гореть другим цветом? Вспомнив совет, который мне дали перед закапыванием, достаю баночку с мотыльком. Все вместе сложно унести, поэтому приходится зажать палочку меж зубов, как лошадь зажимает уздечку, а свободной рукой взять радио.

⠀

Мотылек теперь, кажется, полон энергии – он бьется в стекло в одном и том же месте, словно указывая направление.

⠀

Я делаю шаг вперед.

⠀

Оглядываюсь вокруг.

⠀

Я в крошечном грязном туннеле. Он такой маленький, что я не могу стоять, и вместо этого приходится двигаться на корточках. Стены давят на меня, земля мокрая на ощупь. Красный свет светящейся палочки делает туннель похожим на горло, как будто стены слегка пульсируют, сжимаясь вокруг меня.

⠀

Радио снова подает голос:

⠀

Иди.

⠀

Сейчас.

⠀

Им не нравятся туннели, но они пойдут за тобой, если узнают, что ты там.

⠀

Они слушают.

⠀

Я задерживаю дыхание. Мир вокруг меня, кажется, делает то же самое.

⠀

Пригнувшись, я иду в том направлении, куда указывает мотылек. Не то чтобы у меня был выбор.

⠀

Я оборачиваюсь в последний раз, чтобы определить и запомнить то место, где гроб упал в туннель, и в этот момент замечаю что-то блестящее в грязи.

⠀

Там, в стене туннеля, торчит глаз.

⠀

Он приоткрыт, бледный и широкий, и зрачок, кажется, поглощает свет.

⠀

Я не двигаюсь. На секунду мне кажется, что он меня не заметил, но потом зрачок дергается, поворачивается, и вот он смотрит прямо на меня. Каким-то образом он расширяется еще больше, словно чувствует оживление – или страх, или удовольствие, – а после этого я слышу слабое гудение, эхом проносящиеся и затухающее в тоннеле.

⠀

Они знают.

⠀

Мне ничего не остается, кроме как двигаться дальше.

⠀

Я пробираюсь все глубже и глубже в туннель. Позади что-то падает на пол, и раздается звук рассыпающейся земли, а потом я слышу движение. Позади – они. Они знают, где я.

⠀

Гудение становится громче, а мне больше нечем зажать рот, обе руки заняты. Я кусаю губу до тех пор, пока не языке не появляется металлический привкус.

⠀

И изо всех сил стараюсь не кричать.

~

Оригинал (с) Max-Voynich

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК и на нашем сайте

⠀

Перевела Кристина Венидиктова специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Волею случая у меня появилась возможность «посещать» онлайн лекции одного из архитектурных факультетов Германии, поэтому родилась идея написать серию постов по теме архитектура зданий и градостроительство. Заранее хочу попросить прощения за мой, не всегда оптимальный, подбор слов и фраз, многие темы, о которых я пишу, я воспринимаю и осмысливаю на другом языке, а со многими понятиями ранее никогда прежде не сталкивалась на родном.

В комментариях к одному из моих архитектурных постов я уже упоминала философскую составляющую строительства. Сегодня хочу немного дальше пройтись по этой теме.

Прежде всего, затронем социальные и исторические аспекты жилья. Взглянем для начала на Märkisches Viertel, один из районов Берлина, возведенные в 60-70 годы прошлого века. По немецким меркам это очень большое поселение с большим количеством квартир, и обладающее весьма невыразительной архитектурой.

Вопрос создания единиц жилья, и прежде всего доступного жилья, всегда был архитектурной темой, с сильным политическим и социальным контекстом. При этом вопрос и тема всегда оставались одними и теми же, но решение, в зависимости от периода, было разным. И изображения выше – это ответ из 60-70 годов, на который повлияло экономическое мышление этого времени.

Еще один пример, примерно из того же времени – Chorweiler, один из районов Кёльна.

Оба эти примера демонстрируют нам время, в котором главной задачей являлось – создание большого числа квартир за короткое время, как и в следующем примере: район Мюнхена, Neuperlach.

Можно критиковать такую архитектуру, можно спрашивать себя правильно ли это – создавать подобное, жить там, можно дискутировать о вопросах безликости, анонимности и масштабах пропорций и форм. Но все же любой архитектурный объект всегда следует рассматривать в контексте времени, когда он возводился. В данном случае – это действительность, в которой большое количество людей переселялось в город, а архитекторы (в том числе одни из лучших архитекторов своего времени), градостроители и политики должны были на эту действительность соответствующе реагировать.

Квартира и здание, в котором она расположена, это все ключевые компоненты жилого пространства, которое в свою очередь, должно быть хорошим. На схеме ниже представлены еще несколько компонентов, доступность которых определяет качество жилого пространства.

Еще один вопрос, который стоит себе задать, почему людям нужно больше жилых единиц? Почему население растет?

Во-первых, это связано с тем, что все больше и больше людей живет отдельно, на статистике ниже можно проследить как в Германии за период около 100 лет выросло число живущих одних и уменьшилось число семей.

Во-вторых, это связано со старением населения. Дети вырастают, съезжают, им требуется новое жилье, а старики так и продолжают жить в начальной квартире.

В-третьих, это общее улучшения уровня жизни и благосостояния граждан. С повышением уровня доходов жилье становится доступно бОльшим социальным группам, а также растут требования к площади на одного жильца.

Жилье – это жизненно-важный фактор жизни. Каждый человек имеет право на спокойную жизнь и на возможность уединения, к сожалению, мы понимаем, что это не всегда так. Это одна из самых важных потребностей, на графике с окружностями они расположены в само центре. Помимо этого, для благоприятного жилого пространства важными понятиями являются – наличие соседства (социальных контактов), близость к природе, достаток дневного света, хороший вид и многое другое, а также размер жилья, наличие разнообразия.

Даже такие, на первый взгляд незначительные вопросы как «где поставить велосипед или детскую коляску?», «где расположены мусорные контейнеры?», которые часто при архитектурном планировании сдвигают на задний план, играют большую роль в создании благоприятного жилого климата.

Жить – значит быть довольным и быть защищенным. Публичность вызывает в людях чувство незащищенности, а отдельное собственное жилье должно наоборот подпитывать ощущение защищенности.

Рассмотрим такие понятия как разделение функций и смешение функций.

До конца 18 века работа, личная жизнь, празднования, все аспекты жизни человека, происходили фактически в одном месте. Вместе с наступлением промышленной революции у людей появилась необходимость ездить на работу. Разделились функции жизни и работы.

В качестве встречного движения такому разделению начали появляться рабочие поселения – небольшие жилые районы в близи фабрик, с целью сокращения дороги до рабочего места, снова вернулось смешение функций жилья и работы. Это смешение пришло прежде всего из военной отрасли. На изображении ниже (Salts Mill, by Lockwood & Mawson) четко прослеживается аналогия рабочего поселения с военным лагерем – отдельно стоящее рабочее предприятие и другие социальные объекты (школа, больница) и упорядоченные ряды жилых ячеек – небольшие квартиры, без каки-либо архитектурных особенностей, практически отсутствие участка.

Развитие архитектуры и градостроительства – своего рода маятник. То, что в одну эпоху считается хорошим решением, в следующую – наоборот. Каждое направление, получает встречное движение. В противовес городским поселениям 19 века возникли идеи социальных утопий, которые, скажу заранее, все без исключения провалились. Одной из таких идей является проект утопической коммуны реформатора Роберта Оуэна, в которой он соединил воедино рабочие и жилые социальные функции.

В начале 20 века новый толчок получило функциональное разделение. Активные последователи этого движения часто также ударялись в крайности и создавали проекты городов, где каждая повседневная функция четко отграничена от других. Жилая область – небольшие домики, общественная область – социальные учреждения, школы, больницы, аграрная область – теплицы, здания снабжения, индустриальная область – с сильным шумовым, химическим и пр. загрязнениями. Одним из таких проектов был проект переустройства города Парижа одного из значимых архитекторов того века – Ле Корбюзье. Он предлагал практически снести город, возвести высотные дома, оптимизировать зеленые площади и застройку, радикально разделить функции. Вот так мог бы выглядеть Париж, если бы проекту суждено было осуществиться:

Подводя итог по этим двум понятиям, можно сказать, что истина (в данном случае, оптимальное решение) лежит где-то посредине. Функциональное разделение оскудняет городского пространство, приводит к потере восприятия зависимостей различных его компонентов, приводит к изоляции нетрудозанятых жителей и вынужденной мобильности трудозанятых, увеличивает транспортную нагрузку (передвижение людей). Функциональное смешение обогащает городское пространство, но его степень должна быть определенна факторами загрязнения среды (шум, загазованность, запахи), транспортной нагрузкой (доставкой ресурсов) в пределах городского пространства. Смешение не ведет к повышению качества жизни, но планирование и точный анализ условий является его предпосылками. Нельзя сказать, что смешение лучше, чем разделение, это индивидуально в каждой конкретной ситуации.

Взаимосвязь жителей и их жилого пространства – это определяющий фактор качества жизни. Существуют проекты, в которых сильно выражено соседство с другими жителями, членами одной общины, в других же более сильно выражается анонимность и отделенность.

В 1902 году Эбенизер Говард, английский философ и утопист, выпустил свою книгу «Tomorrow», в которой он сформулировал концепцию города-сада. Основная идея этой концепции заключается в том, чтобы создать четкую централизованную радиальную структуру города. На схеме ниже можно разобрать небольшие поселения (по задумке Говарда это небольшие поселения в 32 тысячи жителей), сконцентрированные вокруг одного центрального города, соединенного с ним и между собой путями сообщения, и обеспечивающие себя самостоятельно.

Одним из классических примеров такого города является Letchworth Garden City в Великобритании. Дома здесь расположены очень «по-соседски», и взаимоотношения между соседями играют важную роль.

Еще один пример такого расположения – район Spangen, Роттердам.

Жилой блок не имеет никаких соединительных пунктов с окружающими улицами, входы в здания расположены исключительно во внутренней, общей дворовой части. Помимо этого, внутри двора была запланирована собственная прачечная и детский сад. Несмотря на то, что здание по факту является многоквартирным блоком, здесь практически не сохраняется разделенность и анонимность присущая жилым блокам из начала поста. Но, как и в случае со смешением и разделением, оптимальным решением здесь является баланс. Архитектору важно не следовать исключительно какой-то одной из этих форм, а создавать разнообразие для потребностей различных социальных групп.

Помимо разделения и смешения функций, важным архитектурным аспектом является смешение и разделение социальных групп и слоев. Это понятия интеграции и сегрегации. Из истории нам знакомы многие негативные примеры сегрегации в архитектуре (например, гето). Поэтому ниже пара позитивный пример: Karl-Marx-Hof в городе Вена – один из самых известных муниципальных жилых домов, возведенный в 1926-30 годы. Здание знаменито его представительным дизайном, с выдающимися балокнами и арочными проходами. Оно растянулось в длину примерно на один километр, и занимает площадь около 146.000 квадратных метров. Фактически целый город в городе, при этом площадь застройки составляла всего около 18,4 % от площади участка, и вмещала около 1400 квартир и 5000 жителей. Внутри жилых блоков расположились дворовые пространства, детский сад, прачечная.

Одним же из негативных примеров интеграции является Mietshaus в городе Берлин. Архитекторы попытались создать жилое пространство для различных социальных групп, молодых и старых, одиноких и семейных, студентов, рабочих. Площади квартир уменьшается, а их количество растет при движении от первого этажа выше, при таком делении образовались небольшие квартирки (иногда даже на двух сожителей), выходящие окнами во двор, которые практически не получали дневного света.

Тема интеграции и сегрегации являются на данный момент «горящими» в обществе, важным для архитектора здесь является понимание, как и на что он может повлиять при планировании. На данный момент желательным является гомогенность по соседству, и гетерогенность района. Не стоит забывать про постоянное изменение, жилые объекты, проектируемые сейчас, через 50 лет будут представляться, возможно, в совершенно ином свете.

На сегодня на этом все. В следующем посте попробую немного написать об основоположниках современной архитектуры в области индивидуального строительства. Если есть какие-то вопросы или замечания по теме –постораюсь ответить по мере моих знаний. Архитектура для меня хоть и не совсем не знакомая (по образованию инженер-строитель), все же достаточно новая сфера, в котрой сейчас активно вращаюсь. Всем спасибо за внимания и всего доброго.

Ответ на вопрос, как мажор оказался в такой отбитой школе:

Жизненный путь моих родителей, как и прочих людей из 90х с деньгами, был непредсказуем и стремителен, как понос. За детство из-за частых переездов мне пришлось сменить четыре школы. Первые три были вполне себе более-менее, там проблем не было никаких. Но в глазах вырвавшихся из совка комсомольцев, у них был один недостаток: они находились в рабоче-крестьянской "нижней" части города. Элитная "верхушка" манила, как заграница, и все силы были брошены на покупку квартиры в тех краях. Соответственно, я в очередной раз перевёлся в новую школу, поближе к новокупленной недвижимости.

Радость от этого знаменательного события я смог ощутить на второй день учёбы, когда получил по ебалу за то, что не смог ответить, кто я по жизни. В первый день тоже спрашивали, но кто-то сказал, что я новенький и от меня отстали. Во второй раз не прокатило, новеньким я был вчера, а сегодня уже будь добр вывозить наравне с остальными.

Сказать, что я был в культурном шоке - ничего не сказать. Что это за понятия - я понятия не имел и для меня было дико, что любой может подойти и доебаться до тебя с этой хуйнёй. При этом, особой причины не требовалось: иногда ставили на бапки, но чаще просто пиздили. Идёшь по району, налетают и первый вопрос: "Сыш, бапки е? Ты кто по жизни?". И, собственно, я не сразу понял, что суть не в том, что отвечать, а в том, как отвечать. Если есть внутренний стержень, если базаришь уверенно, то обычно не трогали. Разборки никому особо не интересны, когда вокруг гуляют толпы лохов попроще. Но иногда коса на камень-таки находила, кто-то получал по ебалу по беспределу и тогда забивалась стрела. Не явиться на стрелу было нельзя категорически: сарафан на раёне работал моментально: все знали, кто под кем ходит, кто кому стрелу забил и по какому поводу. Неявка, помимо сильного репутационного удара, грозила постановкой на деньги разово, либо на счётчик на длительное время.

Сами стрелы выглядели так: собираешь всех, кто может за тебя вписаться и встречаешься в промзоне кодлой на кодлу. Сначала на рамсах, если не получалось уладить, то там правил уже не было.

Еще одним аспектом моего культурного шока было отсутствие дружбы в классе вообще. Скорее нет, лицемерие, которое выдавалось за дружбу. Как я уже сказал в предыдущем посте, бытие накладывало отпечаток на всех. Люди вроде бы общались, "дружили" годами, везде вместе, но не дай бог как-то не так сказал или неловко подъебнул - пиздились либо сразу, либо забивалась стрела, но сразу оговаривалось, что махач один на один. Иначе нельзя, сарафан сразу разнесёт, что ты в отмах не пошёл и чморить тебя будут до конца дней.

При таких порядках махачей в школе за день было достаточно: на большой перемене, в пересменок... После уроков был прайм-тайм, никто не шёл домой, все шли за угол за зрелищами. Собиралась толпа делали ставки. Условия оговаривались сразу по степени обиды: либо до крови, либо пока кто-то не ляжет.

Что интересно, общество было напрочь лишено гендерных предрассудков. Специально бап, конечно, не били, но особо оторванных пацаны запросто могли вызвать на махач, но чаще девки бросали вызов.

Поначалу я ещё пытался всерьез дружить с одноклассниками, пару раз приглашал приличных ребят к себе домой. Через пару дней все, кто надо, знал, что с меня можно трясти бапки. В школу я просто брал с собой мелочь на пачку сигарет, честно отдавал её на входе и так жил. Но вот в магазин уже приходилось добираться короткими перебежками, иначе ни денег ни продуктов.

В общем, для ребёнка, выращенного в советских идеалах: младших защищать, взрослых уважать, с друзьями дружить, девочек не обижать - изнанка мира оказалась пиздец какой суровой!

Родителям я пытался рассказывать всё, как есть, но мне просто не хотели верить. В принципе, я понимаю: такую дичь довольно трудно принять, а дети любят приукрашивать. На несколько лет я остался один на один со своими проблемами.

Годы эти были очень тяжелыми, психику мою провернуло, как в мясорубке. Волю к учёбе я потерял напрочь и стал абсолютным двоечником. Пиздился с теми, кого считал друзьями, в полную силу пиздил девку на махаче: она сама меня вызвала - так получи теперь! Сдружился со старшеклассниками и ганджубасил с ними в школе под лестницей.

Когда меня с ножами гопанули, хуй знает, зачем я вообще к родителям пошёл. Я вообще на рассчитывал на помощь от них - отмахнутся, как всегда. Но то ли розовые очки у них к тому времени слетели, то ли я пересрал знатно и убедителен был.

Начало тут: Ответ на пост «АУЕ школа…»