7 мая 2001 года Гласса должны были казнить в третий раз – через повешение, по крайней мере, так говорили – в каком-то правительственном бункере, вдали от любопытных глаз.

И ровно ко времени, мы с Тафтом распили скотч в его кабинете, по официальной версии, чтобы отпраздновать, но на самом деле, потому что не могли отмахнуться от страха. Тафт всегда казался мне молодым, несмотря на свои годы, но то был первый раз, когда начальник тюрьмы выглядел по-настоящему старым. Он смотрел на двор внизу, потягивая напиток. 

– Я когда-нибудь рассказывал тебе, почему выбрал эту работу, Мендес?

Я покачал головой, и он вздохнул. 

– В далеком 63-м году на заднем сиденье сгоревшей машины в каком-то государственном парке неподалеку от моего района нашли тело женщины. Проститутку. Один из ее клиентов… ну он изрубил ее на куски. Сжег все улики. И знаешь, что меня поразило, Мендес? Всем было плевать. Никто не удосужился провести расследование. Кто заметит, что на углу Пятой авеню стало на одну проститутку меньше, верно? Это... не понравилось мне. Я полагаю, Мендес, что каждая жизнь имеет значение. Даже те, которые мы пытаемся изменить, а потом отвергаем. У каждого есть люди, которые его любили, детские воспоминания и все такое. Каждый заслуживает справедливости. Неважно, кем он был. – Он поставил свой стакан и посмотрел мне в глаза. – И я поступил на службу в полицию. Добился возобновления дела. Нашел этого парня. И наблюдал, как он поджаривался. И мне нравится представлять, что она стояла рядом и тоже смотрела, как он дергался.

Последовало напряженное молчание. Затем раздался смешок. 

– Конечно, после того, как в 71-м году я получил пулю в бедро, я больше не мог ходить в патрули. Но был счастлив и здесь. Наблюдать, как свершается правосудие… это заставляет меня чувствовать, что в мире существует какой-то кармический порядок. Хорошие и плохие поступки вознаграждаются по достоинству.

Было ясно, что за его словами что-то скрывается, какой-то невысказанный тезис. В конце концов, не отрывая от меня старых, усталых глаз под морщинистыми веками, он произнес:

– Я много думал, и... если Гласс не умрет сегодня вечером, я точно уйду на пенсию, Мендес. После того, что он сделал с теми девочками, что это за… какой порядок может быть в мире, где такой монстр, как этот, просто... за гранью возмездия?

Я был потрясен. Начальник тюрьмы Тафт всегда казался мне непоколебимой скалой. Как мы без него?

– Он умрет, сэр, – пообещал я. – На этот раз все получится. Все случится, как должно.

Но мои слова его не убедили.

Сделав последний судорожный глоток, Тафт наклонился вперед. 

– Его глаза.  – Он пристально следил за выражением моего лица, словно отчаянно желая, чтобы я понял, надеясь, что я и сам об этом знаю. – Эти твари… в его глазах. Разве ты их не видел?

И в этот момент Тафта рывком подняло со стула.

Это было так неожиданно, так необъяснимо, что я едва осознавал, чему стал свидетелем. Какая-то невидимая сила подняла его на два или три фута над землей, и подвесила там. Он задыхался, кашлял и отплевывался, отчаянно пытаясь глотнуть воздуха, более ему недоступного, и цеплялся скрюченными пальцами за что-то у себя на шее. Что-то,  чего я не видел. Его вздернули. Повесили. И с широко раскрытыми от ужаса глазами – такими же, как у Билли, – он безмолвно молил меня о помощи.

Я вскочил со стула и обхватил руками его болтающиеся ноги. Сначала попытался повалить Тафта на пол, но понял, что это только затягивает невидимую петлю у него на шее. Тогда я попытался поднять его как можно выше, что принесло Тафту некоторое облегчение. Слезы катились по его лицу, оно распухло и посинело, и хотя я не мог видеть петлю, я все же видел синюю полосу в том месте, где она сдавила его шею. Все это время я кричал до хрипоты: “Помогите! Кто-нибудь, пожалуйста! Господи Иисусе, нам нужна помощь!” 

Но никто не пришел.

И вдруг какая-то невидимая сила ударила меня по ногам.

Я упал, как мешок с кирпичами, но все произошло так внезапно, что ноги начальника тюрьмы остались крепко зажатыми в моих руках. Я упал и потянул его за собой… его тело внезапно содрогнулось под тошнотворный треск.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы собраться с духом и посмотреть на Тафта. Его шея оказалась неестественно вытянута, голова склонена набок почти под прямым углом. Глаза широко раскрыты, язык вывалился из пересохших губ. А потом какая-то сила, удерживавшая его на весу, исчезла, и тело упало на меня. И я все кричал и кричал…

Я выбежал из его кабинета и обнаружил, что наши коллеги непринужденно болтают и работают прямо за дверью. Каким-то образом, несмотря на все мои крики и мольбы, пока Тафт умирал, никто из них ничего не услышал.

Я взял пример с Тафта. Я хотел уйти. Мы столкнулись с чем-то нечестивым, с чем-то, чьи щупальца могли протянуться на любое расстояние, и моя жизнь – кто знает, может быть, даже и душа – была в опасности. Но агенты в черных костюмах ясно дали понять одно: если я откажусь сотрудничать, то стану идеальным козлом отпущения за убийство начальника тюрьмы Тафта.

***

Меня отвели в комнату для допросов. Джозеф Гласс сидел там, наконец, перестав притворяться человеком. Его глаза потемнели до абсолютной черноты. А возможно, у него вообще не было глаз, только окна, сквозные дыры в море вечной тьмы. Я сидел перед ним, дрожа как осиновый лист, и чувствовал себя смертником куда более, чем когда-либо доводилось ему. 

– М-м-мистер...… Гласс. – Ответа не последовало. Я вздрогнул, пытаясь сосредоточиться на своем маленьком листке бумаги, отвлечься от черноты в его глазах. – Я… У меня... у меня есть кое-что… вопросы, я должен тебе задать вопросы. Ты... ты согласен?

Тишина. Я сделал глубокий вдох. 

– Сколько… тебе лет, Гласс? – Я-то считал, этот вопрос безобидным, одним из базовых. А он стал началом разговора. И я оказался к этому не готов.

– Я стар, дитя. – Его голос был совсем не таким, каким я его помнил. Он стал глубоким, низким и рокочущим, как будто несколько человек говорили в унисон, и все они видели начало времен. – Старше, чем ты можешь себе представить. Старше, чем эта нация, и даже старше, чем империя, которая когда-то ее основала.

Мне пришлось побороть вскинувшийся животный инстинкт – жгучее желание бежать. Надо было сосредоточиться на вопросах.

– Почему ты сделал это… то, что ты сделал с теми девушками?

– Просто чтобы снова что-то почувствовать, – прошептал Гласс. – Все, что угодно.

– Ты не испытал ни малейшего чувства... вины? Раскаяния?

– Ты спрашиваешь об этом... меня? Меня, который наблюдал за подъемом и падением империй? – В его голосе звучало почти удивление. – Испытывает ли Время угрызения совести? Ведь Время убило гораздо больше людей, чем я. Но человечество подобно гидре. Все, кого я убил, будут заменены, по сути, идентичными животными, и в куда большем количестве. А затем умрут и они, и снова будут заменены. И цикл будет продолжаться вечно. Ты ожидаешь, что я буду жалеть их за то, что обрек их на смерть, о которой я сам мечтаю? Только мертвые могут вырваться из петли. Это благословение. – И вдруг он встал со стула, как будто это он меня допрашивал, будто и не был заключенным, прикованным к столу. – Ты обещал мне благословение, офицер Мендес.

Я уставился на него, не веря своим глазам. 

– Что... как ты... – Но я не успел ничего сказать, прежде чем Гласс пополз ко мне через стол с жуткой грацией паука.

Это были уже не те незаметные намеки на эмоции, к которым я привык. Как будто кто-то щелкнул выключателем. Слезы текли по его щекам, он рычал с неподдельной яростью от обиды, предательства… И из-под черных волн в его глазах на поверхность всплыло все то, что обитало на глубине многих лиг. – Ты должен мне смерть. Сдержи свое слово. Заплати свой долг!

Я кричал и с отвращением отшатывался от каждого его прикосновения, но он был сильнее, намного сильнее, чем можно было ожидать. Я просто не мог высвободиться из его невероятной хватки.

– Нет! Отстань от меня, больной ублюдок!

– Сделай это! Заплати мне, что должен! – Казалось, тысячи разных голосов кричали мне в ухо. Рыдая, я изо всех сил обхватил его руками за шею и надавил большими пальцами на кадык, пытаясь задушить мерзавца. И тут же моя же хватка сжала мою шею, выдавливая жизнь. Я задыхался, и все же продолжал давить все сильнее и сильнее, словно надеясь, что смогу каким-то образом прорваться сквозь ту нечестивую силу, что защищала его.

А потом эти ужасные руки снова схватили меня за плечи, и меня парализовало ужасом, который иначе как древним и первобытным не назовешь. Как будто существо, стоящее позади меня, было той же силой, которая заставляла наших предков в ужасе прятаться в пещерах сто тысяч лет назад, и каждый из голосов взывал ко мне из глубин моей же крови. Нечто подняло меня со стула, швырнуло, словно я был невесомым… и следующее, что я помню, – это как просыпаюсь в лазарете.

***

И снова, ничего из произошедшего не зафиксировала камера наблюдения. На кадрах я вхожу в комнату и сажусь, двигаясь странно, почти механически. А потом мы оба просто сидим, уставившись друг на друга, не говоря ни слова, не двигаясь, не моргая. В течение часа.

После этого Джозеф Гласс впал в ступор и с тех пор отказывался разговаривать даже со мной. Теперь, когда я перестал быть полезным, агенты вышвырнули меня, как ненужный хлам. Кажется, их даже не волнует, расскажу ли я кому-нибудь. Да и кто мне поверит?

Я думал, что мне повезло. Что мой кошмар закончился. Можно ли было ошибаться сильнее.

Просмотрите все публичные документы, но вы не найдете ни единого упоминания имени Джозефа Гласса. Они спрятали его в секретной базе данных и замели все возможные следы. Стерли его личность, я бы сказал, если его вообще можно было назвать личностью. Но они все еще пробуют все методы казни, по справочнику от А до Я. Не совсем понимаю, зачем. Возможно, ради исследования. Я уверен, что военные все отдадут, чтобы узнать секрет, как сделать своих людей неуязвимыми, как Гласс. И, кроме того, не им приходится иметь дело с последствиями.

3 июня 2005 года они попытались расстрелять его. 

Я в курсе, потому что мы с женой проводили второй медовый месяц, и медленно танцевали ночью у озера под нашу любимую песню, когда я моя рубашка вдруг резко промокла. Я опустил взгляд и увидел, что ее глаза стали серыми и тусклыми, как запотевшее стекло, а грудь оказалась продырявлена, как швейцарский сыр, беззвучными, невидимыми и, в целом, несуществующими пулями.

23 декабря 2012 года они попытались сделать ему смертельную инъекцию. 

В тот день машину моего сына нашли намотанной на дерево, а озадаченные коронеры обнаружили, что он был мертв еще до того, как произошла авария. В его крови обнаружили Павулон и хлорид калия.

Уже много лет прошло с тех пор, как я изолировал себя от всех, кого знал, и стал жить отшельником в хижине у черта на куличках, но запах смерти все еще преследует меня. Всего пару лет назад я наткнулся на новостной репортаж, в котором упоминался мой племянник. Судя по всему, он был найден полностью обескровленным. Вены оказались пустыми и сухими, несмотря на отсутствие признаков борьбы. Одному богу известно, какие методы казни они сейчас применяют.

Он не позволит мне уйти, не позволит жить спокойно. До тех пор, пока я не отдам ему долг. 

Но я тоже провел кое-какие исследования. Разузнал все, что мог, о тех бесчисленных ужасах в темном море глаз Гласса. Освоил то, чего не должен знать человек. Практиковал ритуалы, собирал инструменты, ингредиенты. И, кажется, я знаю, где они его держат. Несмотря на то, что они завязали мне глаза, выпроваживая прочь, я считал секунды между каждым поворотом на нашем пути от бункера, и несколько недель наблюдал за этим местом, составляя карту всех точек входа.

Может быть, я впадаю в безумие. А может, действительно нашел способ положить конец этому ужасу. Наконец-то свершится правосудие над этим чудовищем, правосудие, которого желал бы для него Тафт. Джозеф Гласс был прав в одном-единственном: я должен заплатить свой долг.

Даже если это убьет меня.

~

Телеграм-канал, группа ВК чтобы не пропустить новые посты

Хотите получать эксклюзивы? Тогда вам сюда =)

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.