Назавтра день ангела у маменьки и по этому поводу шкворчат в духовке приличные куры. Пекутся овальные румяные пирожки с тремя видами начинок: с луком и яйцом, с фаршем, с яблочным вареньем. На кухне кабардак: взрослые носятся туда сюда с блюдами на головах как индийские набобы.

Нам с котом туда хода нет — маленьких нещадно давят в сутолоке. Бабушка, еще живая, повязанная косынкою, ваяет торт — и горе отвлекшему! Но счастье тому, кому дозволят вымазать из кувшина остатки крема булочкою.

Дом наполняется ароматами. Часы уж пробили 11 вечера, но никто и не думает ложиться. 11 часов раньше — это не то, что сейчас. Тогда в 21:00 уж неприлично было звонить на домашний — "люди спят". Отец порывался его и вовсе отключать от сети, но бабка настояла: "вдруг кто помрет, а до нас не дозвониться". И этот аргумент принимался. Мы постоянно жили в ожидании, что кто-нибудь должен помереть. Но это был не страх, не экзистенциальная фобия, а скорее готовность матроса перед атакой. Смерть придет — а у нас рис для кутьи не поставлен отмачиваться.

Как заражало это ночное муравьиное бдение малыша — вашего автора! Принимался он наводить суету в своем графстве: переставлял суматошно набросанные в прихожей тапочки по рангу, подписывал на бумажке: "тапки матери, тапки отца..."

Протирал тряпочкою столик для домашних уроков. Перекладывал спящего кота со стула на софу, чтобы смотрелось наряднее. А луна так нагло светила, что придумал малыш изобрести телескоп. Взял две пары старых дедовых очков, закрепил...

Казалось, что вся квартира наша — есть один межгалактический корабль, который гудит и готовится к старту. И впереди невиданные дали.

Вы знаете, я даже не припомню: мы в итоге взлетели или нет? Какая-то амнезия, а сейчас я все чаще ощущаю лишь легкое состояние невесомости.

Тогда все мечтал взлететь, а сейчас бывает мысль: "а суждено ли приземлиться?"