Иной Сон над Хогвартсом

Немного литературной шизофрении. Кажется, в последнее время я перечитал слишком много фанфиков по ГП.

Пробуждение напоминало медленный подъём из глубин океана, где давление сплющивает разум, а время теряет смысл. Он не открыл глаза. Он развернул восприятие.

Его окружала тесная, тёмная камера, пахнущая пылью и старостью. Вертикальные барьеры. Решётка. Спальня в чулане под лестницей, – прошептал крошечный осколок памяти в углу Его нового сознания. Потом пришли тактильные ощущения: хрупкое, костлявое тело, покрытое тонкой кожей. Шрам на лбу, пульсирующий тупой, далёкой болью. Зрение. Он приказал векам подняться.

В темноте, которую человеческий глаз счел бы абсолютной, Он видел всё: каждую щепку на полу, каждую нить паутины в углу. Более того, за ширмой убогого окружения Он ощущал саму ткань реальности – тонкую, пористую, искривлённую в этом месте необъяснимым образом. Магия, – шепнул тот же осколок, всё, что осталось от личности мальчика по имени Гарри Поттер.

И тогда Оно, то, что теперь занимало это тело, впервые проявило нечто, отдалённо напоминающее интерес. Не эмоцию, нет. Скорее, внимание исследователя, обнаружившего любопытный примитивный микроорганизм.

Ктулху, Великий Сновидец, Повелитель Р'льеха, был здесь. Не целиком, ибо столь хрупкая оболочка не смогла бы вместить величие Его истинной формы. В этом юном сосуде пробудилась лишь крошечная частица Его сознания, слабая искра Его воли.

Он поднял руку – маленькую, с тонкими пальцами – и сжал кулак. Воздух в чулане замер, а затем сгустился. Пылинки, танцевавшие в луче утреннего солнца, проникавшем сквозь щель в двери, вдруг зависли, выстроившись в сложные неевклидовы узоры. Замер охваченный ужасом паук в углу. Само пространство вокруг руки изогнулось, словно линза.

«Интересно, – подумало Существо. Его разум оперировал не словами, а чистыми концепциями. – Ограниченный доступ к фундаментальным силам. Примитивно. Неэффективно».

Оно встало с матраса. Движения Его тела казались угловатыми и одновременно слишком плавными, словно кто-то, лишь теоретически знакомый с механикой ходьбы, управлял неуклюжей марионеткой.

***

Странности начались почти сразу. Это были тени, которые, кажется, жили теперь собственной жизнью, не завися от источников света. Тень от вешалки в прихожей могла на мгновение исказиться, становясь похожей на гигантское сидящее на корточках существо, а тень от вазы превращалась в сложный, медленно вращающийся геометрический узор. Но стоило повернуть голову, как всё возвращалось на круги своя, оставляя лишь смутное ощущение дезориентации и тошноты.

Это были звуки. Тихий, едва уловимый шепот, доносящийся из-под лестницы – словно множество существ обсуждали на неизвестном языке что-то непостижимое для человеческого рассудка. Петунья, проходя мимо, услышала в этом шепоте своё собственное имя, произнесенное так, будто его выдохнули спазматически сжавшиеся лёгкие разлагающегося трупа.

И это были сны. Когда Гарри засыпал, всем в доме снились одни и те же кошмары. Вернону – что он бесконечно падает в колодец, стены которого сложены из шевелящихся чёрных букв неведомого алфавита. Петунье – что её лицо медленно сползает с черепа, как плавящийся воск. Дадли, чья психика была проще, просто видел огромные, преследующие его глаза цвета старого нефрита.

Они водили Гарри к врачам, к психиатрам. Те разводили руками. Ребёнок абсолютно здоров, хоть и замкнут, говорили они. Один старый, уставший психолог, выслушав их сбивчивый рассказ, посоветовал им самим пропить успокоительное. Дурслям оставалось лишь придерживаться простой стратегии: не злить мальчика. Никогда.

***

Письма из Хогвартса Он принял как нечто само собой разумеющееся: существо, способное видеть сквозь время и пространство, уже знало об их приходе. Гигант Хагрид, явившийся, чтобы доставить Его в школу, был для Него столь же примитивен, как и Дурсли, разве что чуть крупнее. Рассказы о магии и Волан-де-Морте казались Ему не интереснее детской возни в песочнице.

Косой переулок вызвал кратковременный всплеск аналитического интереса: искажения пространства, биологически невозможные существа, продававшиеся в магазине магических зверей, призраки прошлого, запечатлённые в живых портретах. «Любопытный карман реальности, – заключил Он. – Создан простейшими существами, не понимающими фундаментальных законов».

Олливандер передавал Гарри одну палочку за другой. Клён и волос единорога – ближайший шкаф с грохотом взорвался. Орешник и сердечная жила дракона – стёкла на витрине покрылись паутиной трещин. С каждым разом напряжение в лавке нарастало. Воздух трещал от статики, тени полок медленно извивались, вытягиваясь в сторону Гарри.

– Сложный клиент, да? – пробормотал Олливандер. – Не палочка служит волшебнику, а волшебник – палочке? Возможно... Но не в вашем случае. Нет. Здесь нужна... Не слуга. Не инструмент. Нужен Проводник. Партнёр.

Он исчез в глубине лавки и вернулся с одной-единственной коробкой, покрытой слоем пыли, словно её ждали столетия.

– Вот. Нестандартная работа. Ядро... Я нечасто использую подобные материалы. Оно было добыто не из существа, а... Из самой тени. Из отражения в зеркале в безлунную ночь. Очень капризная, очень мощная. Древесина... Вяз. Власть и стабильность. Одиннадцать с половиной дюймов. Жёсткая.

Он протянул палочку Гарри. Та была тёмной, почти чёрной, с едва заметными прожилками, напоминавшими карту неизвестных созвездий.

Пальцы Гарри сомкнулись на рукояти.

И случилось не извержение магии. Не фейерверк. Лишь тихое, но абсолютное утверждение бытия. Тёплый поток пробежал по Его руке, и Он ощутил странное узнавание. Свет в лавке на мгновение исчез, поглощённый мягкой, бархатной тьмой, расцвеченной крохотными искрами, похожими на далёкие галактики. Тишина стала абсолютной. А затем из кончика палочки вырвалась струя перламутрового сияния, на долю секунды сформировавшая в воздухе идеальный вращающийся многогранник, прежде чем бесшумно исчезнуть.

Мистер Олливандер тихо, благоговейно выдохнул.

– Невероятно, – прошептал он. – Палочка, чьё ядро – сама Тайна, и древесина, стремящаяся её обуздать... И хозяин, для которого нет границ. Потрясающе. Будьте осторожны, мистер Поттер. Такая палочка... Она воплощает намерения. Буквально.

Мальчик опустил палочку. Он чувствовал её, как продолжение Своей воли, как новый, только что обретённый орган. Он посмотрел на Олливандера, и в зелёных глазах впервые за весь день вспыхнуло нечто, отдалённо напоминающее удовлетворение.

***

Хогвартс-экспресс стал первым местом, где Он по-настоящему столкнулся с социальным взаимодействием. Рыжий мальчик, Рон Уизли, говорил слишком много и о слишком приземленных вещах. Девочка с пушистыми волосами, Гермиона Грейнджер, демонстрировала эрудицию, которая для Него лишь саму малость превосходила познания амёбы. Его молчание и неотрывный тяжёлый взгляд заставляли детей умолкать и чувствовать необъяснимый дискомфорт.

Но именно в Хогвартсе началось настоящее исследование.

Чары, которые другие ученики заучивали с трудом, Ему подчинялись мгновенно и с пугающей точностью. Когда профессор Флитвик учил их заклинанию «Вингардиум Левиоса», перо Гарри не просто взлетело. Поднявшись в воздух, оно на мгновение замерло, а потом с тихим свистом пронеслось под потолком по сложной траектории, оставляя за собой слабо мерцающий зелетовато-коричневым светом сложный рисунок. Поперхнувшемуся водой Флитвику показалось, что класс накрыло тонкой мембраной, за которой мерно двигается что-то массивное. Что-то голодное. Пространство дрогнуло, иллюзия присутствия развеялась, и перо плавно опустилось на парту. На практических занятиях Поттера больше не беспокоили.

Первое занятие зельеварения началось с попытки Снейпа унизить Гарри перед одноклассниками. Профессор прекрасно знал, что новичок не смог бы ответить на его каверзные вопросы. Мальчик просто посмотрел на него в ответ. Он не открывал рта, но Снейп услышал в голове тихий шёпот: «Ты прячешь свою боль за маской злобы. Тебя окружает запах старых слёз, я чувствую его». Смертельно побледневший учитель зельеварения до конца урока не проронил больше ни слова, не обращая внимания на удивлённые перешёптывания учеников. Впервые за долгое время в его чёрных глазах отражался животный, первобытный ужас.

Зеркало Еиналеж привлекло Его внимание. Магический артефакт отражал самое сокровенное желание смотревшего. Гарри Поттер увидел бы свою семью. Взгляд Ктулху встретила бездна. Он видел циклопический Р'льех, лежащий на дне океана, искаженный немыслимыми геометрическими формами. И себя – спящего бога, чьё пробуждение приведёт к концу этого жалкого мира. И в этом был смысл. Не желание, а предопределённая неизбежность.

***

Философский камень стал последним этапом. Защитные заклинания преподавателей Хогвартса представляли для Него не большее препятствие, чем бумажные стены. Ловушка с летающими ключами? Ключи сами опустились перед ним на пол. Гигантские шахматные фигуры? Они разлетелись в прах от одного Его взгляда. Логическая загадка с зельями? Он прошёл сквозь чёрный огонь, просто заставив реальность игнорировать Его присутствие.

И вот Он стоял перед Квирреллом и тем, что пряталось под его тюрбаном.

– Гарри Поттер… – прошипел второй, безобразный лик на затылке профессора. – Мы снова встретились с тобой.

Ктулху молчал.

– Отдай мне Камень, – потребовал холодный голос. – И я верну твоих родителей.

Существо в обличье мальчика заговорило. Его тихий голос заполнил всё помещение, отдаваясь вибрацией в костях одержимого.

– Ты – лишь опарыш, копошащийся в гниющем трупе этого мира, и настолько жалок, что даже не подозреваешь об этом. Ты играешь в бессмертие, цепляясь за жизнь, словно за яркую погремушку. Само твоё существование – статистическая погрешность.

Ярость Волан-де-Морта сменилась ужасом, когда он увидел, что происходит с Гарри. Тень за спиной мальчика распахнула перепончатые крылья, окончательно теряя всякое сходство с человеческой. Пахнуло затхлой морской водой, гниющей тиной и влажной медью; корчащаяся от боли реальность дрогнула, само пространство, казалось, чуть искажалось, отторгая Его сущность.

– Что ты такое?! – вскрикнул Волан-де-Морт, и в его голосе впервые за много лет слышалась настоящая, неконтролируемая паника.

Квиррелл, простой смертный, не выдержал первым. Его разум, и без того ослабленный присутствием Тёмного Лорда, разлетелся вдребезги. Незадачливый преподаватель ЗОТИ забился в конвульсиях, крича на языке, которого не знал, его тело начало покрываться странными наростами, напоминающими известняковые отложения.

Мальчик сделал шаг вперед. Он не поднял палочку, лишь протянул руку и коснулся лица Волан-де-Морта.

Не было ни зелёной вспышки «Авада Кедавры», ни света любви, о которой так любил говорить Дамблдор. Лишь тихий шелест, словно стирают ластиком карандашный набросок. Призрак Темного Лорда, его душа, его сознание в одно мгновение оказались стёрты из всех планов бытия. Никакого загробного мира. Никакого возрождения. Просто… Ничего.

Квиррелл рухнул замертво, его тело начало быстро разлагаться, будто пролежало века на дне океана.

Ктулху подобрал алхимический камень, подержал его в руке несколько секунд, а затем сжал кулак. Камень не рассыпался. Он просто перестал существовать, словно его никогда и не было.

Существо повернулось и вышло из подземелья. Наверху уже ждали Дамблдор, Макгонагалл и другие профессора.

– Гарри, мальчик мой! – воскликнул Дамблдор; его голос предательски дрогнул. – Что… Что случилось?

Ктулху, все ещё в теле Гарри Поттера, остановился перед ними. Его изумрудные глаза напоминали теперь две бездонные океанские впадины. Он посмотрел на директора, и старый волшебник почувствовал, как древнее, как сама Вселенная, безумие коснулось его разума.

– Он больше не ваш мальчик, – прозвучал голос в голове у каждого присутствующего. – Игры в волшебников окончены. Начинается время иных снов.

И Он медленно пошёл к выходу, оставив застывших в леденящем ужасе взрослых, которые вдруг поняли, что самый страшный кошмар их мира – не Тёмный Лорд, а нечто бесконечно более древнее и непостижимое, и что этот кошмар только что проснулся. И посмотрел на них их же глазами.