Мне снился благодарный край. Город Сочи - жемчужина у Черного моря. Всесоюзный курорт.


Золотой песок пляжа, омываемый бирюзовыми волнами. Пальмы с листьями, зелеными, будто само небо, если б оно было зеленым. Прекрасные комсомолки в открытых купальниках. Фигурки - как хрустальные рюмочки. Тонкие талии, широкие бедра, пышные груди и трещащие от натуги лифчики, пытающиеся сдержать эти груди в себе.


Как бы я хотел остаться навсегда в этом сне, нежиться под горячим южным солнцем... пожалуй, еще лучше - быть женским купальником, чтобы беспрестанно ласкать нежную девичью кожу. И никогда не возвращаться в кастрюлю прокисших щей, заплесневелых до самой крышки, именуемой Чикагинском.


Я цеплялся за сон изо всех сил, старательно игнорируя дверной звонок. Но сладкая дрема ускользала, просачивалась в унылую действительность подобно каплям воды, утекающим из ржавого крана. Кусок дерьма, подкинутый суровой реальностью, венчала протухшая, вонючая вишенка в виде барабанного стука в дверь, сравнимого с канонадой сотен артиллерийских орудий. Даже утро оказалось с гнильцой.


Нащупав будильник, я едва различил тусклое свечение люминофора в утренних сумерках. Половина восьмого утра. Получается, я проспал чуть больше четырех часов. Истинный садизм - будить человека в такое время!


Смочив горло ромом, я добрел до двери, гадая, какие грехи совершил тот, кто был вынужден подняться раньше меня, чтобы совершить столь дерзкое насилие над моей личностью.


Виновницей моего пробуждения оказалась Валентина Ефимовна - соседка с третьего этажа, заведующая продуктовым магазином в паре кварталов отсюда. Некогда - едва ли не полезнейшая их всех людей, но, с началом кооперации, с исчезновением дефицита как социального явления, превратившаяся в самый обычный винтик, вращающийся в мазуте обыденности на благо трудящихся. Не самый нужный и незаменимый винтик. Не будь Валентины Ефимовны, будь на ее месте любой другой гражданин - никто и не заметил бы подмены.


- Это ваш ЗИС припер мою машину? - надменно осведомилась она.


- Бог с тобой, соседушка, - прохрипел я заспанный голосом. - У меня машины сто лет как нет.


- А Курбатов утверждает, что самолично видел, как вы на этом автомобиле вчера прикатили, - безапелляционно заявила заведующая. - Наследство получили?


Я зажмурился и потер кулаками сонные глаза. После дня, наполовину проведенного в трезвости, память начала подводить. Ведь она права! После смерти Кашнир мне досталась ее шикарная телега. Наследство? Да, типа того.


- Голубчик, имейте совесть! - уже более мягко произнесла соседка. - Не все могут позволить себе дрыхнуть до обеда! Выпустите меня - и спите далее сколько влезет!


Какая же избалованная стерва! В то время, как рабочие маршируют на заводы через весь город, она двух кварталов пешком пройти не может. Вот она -возрожденная мелкая буржуазия кооперации.


- Сама переставь, - ответил я, сунув Валентине Ефимовне ключи от кареты.


Не слушая никаких возражений, я насыпал во вчерашнюю кружку еще льда, плеснул рома и подошел к окну. Там, снаружи, размазав очертания города, клубился плотный туман, подкрашенный багровыми лучами восходящего солнца. Казалось, что Чикагинск внезапно прозрел, осознав свою неряшливость, и стыдливо пытался скрыться в каплях водяного пара, превратив прохожих в слепых котят, неспособных рассмотреть не только далекое светлое будущее, но и ближайшее пространство вокруг себя дальше вытянутой руки.


Я отхлебнул из кружки и потянулся за сигаретой, как вдруг улица озарилась вспышкой. Яркой, как свет значка с Лениным на груди октябренка. Дом содрогнулся от чудовищного удара, чихнув бетонной пылью. Завибрировали, играя режущим нерв звуком, оконные стекла. И во все стороны полетели бескрылые птицы - дымящиеся ошметки телеги цвета слоновой кости, источающие едкий, удушливый запах гари.


Мне бы вряд ли хватило мужества смотреть на убивающий себя мир через призму трезвости. И я, залпом прикончив остатки рома, схватив пиджак и шляпу, выбежал в подъезд. Не знаю, кому взбрело в голову убивать Валентину Ефимовну - женщину, от которой вреда не более, чем от крохотного комара, единственное преступление которого заключается в желании выжить. Еще больше не знаю, почему ее убили, взорвав мой ЗИС-101А-Спорт. В одном я был уверен: сейчас понаедет милиция и начнет задавать свои извечные неудобные вопросы, компенсируя недостаток красноречия холодным каучуком дубинок. Мне хватило вчерашнего утра. Перед следующим визитом в городское управление следовало зализать прежние раны и залечить изнывающую от грубого обращения душу.


Я ускользнул незамеченным через черный выход под покровом плотного, как сгущенное молоко, тумана. После недолгого ожидания из дымки выплыла удивленная морда автобуса, осторожно ощупывающего фарами проезжую часть. Железная каракатица, подрулив к остановке, распахнула двери, выплюнув, как семечную шелуху, пассажиров и поглотила новых, включая меня. Разместившись возле окна, поставив ногу на арку колеса, я крепко задумался.


Определенно, я что-то упускал из виду. Меня мучили вопросы, на которые я не мог найти ответа. Почему килограмм пельменей стоит дешевле килограмма мяса? Почему "жи-ши" пишутся через "и"? Почему моря и реки не стекают с Земли, если она круглая? И почему, черт побери, вокруг меня столько трупов?


Последний вопрос заботил меня больше всего. Нет, я не верил во все эти сглазы и порчи, но что-то со всем этим нечисто. Еще что-то, кроме моего костюма, помыслов и совести.


ЗИС-155 мерно тарахтел двигателем, покачиваясь, будто на волнах, но стояла настолько густая пелена тумана, что, казалось, автобус никуда и не едет. Просто люди выходят из него в никуда, где переодеваются, меняют лица, и вновь заходят. И так - по кругу.


Автобус ехал так долго, что вернул меня туда, где начиналось утро - на солнечное черноморское побережье. Прелестные комсомолки обволокли меня, будто змеи, согревая своими полуголыми телами...


- Товарищ!


Я снова находился в раю. Там, где "Киндзмараули" льется рекой, там, где дымит шашлык, маня терпким запахом раскаленного жира...


- Товарищ!


Легкий морской бриз щекотал раскидистые пальмы, заставляя их листья подрагивать от удовольствия, отдаваясь силе ветра...


- Товарищ! Просыпаемся! Конечная!


Как же долго я ехал в свою мечту. И как бесцеремонно меня вернули в промозглую сырость Чикагинска. Столь же бесцеремонно, как полупьяный гопник в темной подворотне бьет поддых, предварительно спросив время, сигарету и кошелек.


Отодвинув рукой усатого мужика в комбинезоне, пропахшем соляркой и маслом, я сошел с автобуса. И то правда - конечная. Ржавые ангары, где ночевал общественный транспорт, зябко прижавшись друг к другу. Интересно, что снится автобусам, если им вообще хоть что-то снится?

Нахохлившись, я спрятал колючие щеки в поднятый воротник пиджака, и, дымя сигаретой, потопал в контору. Мне предстояло пройти три остановки в обратную сторону. Три остановки в сыром, неуютном тумане. Здесь я пожалел, что плащ остался в багажнике ЗИСа и, скорее всего, сгорел в пожаре лютой ненависти. Хоть крохотная толика тепла того пожара мне сейчас не помешала бы, чтобы согреться.


- Наше вам с кисточкой, гражданин бывший начальник, - вынырнул из серого клубка ваты Толик.


Я вздрогнул от неожиданности, едва не всадив весь магазин Стечкина на голос.


- Ты так меня не пугай, - предупредил я. - А то нашпигую свинцом, как суп - перцем.


- Извиняюсь, - равнодушно ответил жулик. - Котов, не ходи в офис. Тебя там ждут.


- Спасибо, - машинально ответил я.


Даже не интересно - кто ждет. Это я понял, не дурак. Дурак бы не понял. Или менты, или чекисты. Одно из двух. Домой нельзя. На работу - тоже нельзя. Фатум толкал меня в единственное место, где может быть лишь добро - в бар. Благо, до него недалеко, да и чем согреться в "Магнолии" всегда найдется.


- За тобой должок, Юрий Владимирович, - напомнил Толик.


- Говори, что нужно, - поморщился я.


- Разобраться с парой фраеров, - прошептал бандит. - Пекаль с собой?


- С собой, - кивнул я. - Только, Толик... ты же знаешь - я не по мокрому делу.


- Не вопрос, гражданин бывший начальник, - развел руками бродяга. - Тогда колеса верни.


- Э-э... - протянул я.


Здесь и заключалась проблема. Телега взлетела на воздух, разметав колеса во все стороны, как любовник разбрасывает белье, сорванное с женщины, муж которой давно не был в командировке. И что-то мне подсказывало, что оставшееся от кареты в полной мере возместит мой долг...


- То-то, - цокнул языком Толик. - У нас все честно. Баш на баш. Таков закон улицы. Или оплачивай должок, или перо в боку окажется.


- Черт с тобой, - скрипнул я зубами. - Сделаю.


- Тогда... - пройдоха сверкнул крышкой золотых часов, сверяя время. - Тогда через двадцать минут в "Магнолии".


- Кого мочить-то? - поинтересовался я.


- А куда все палить начнут - туда и ты.


- Тогда я вас прямо там, в баре подожду, - предложил я. - Горло промочу. Я, когда выпью, стреляю лучше. И патроны не так жалко.