Весна
Мой приятель - любимец у дам
Мой приятель - большой ловелас
Он ни разу не слышал: "Не дам!" -
В морге трудно услышать отказ
Мой приятель - любимец у дам
Мой приятель - большой ловелас
Он ни разу не слышал: "Не дам!" -
В морге трудно услышать отказ
Спит уставший депутат,
Мама рада, папа рад.
Ведь пока он сладко спит
Он закон не утвердит,
Не убьет морали нормы,
Не придумает реформы,
Не просрёт крупу и сахар,
Не обвалит рубль на хер,
Пенсии не сокрушит,
Гей-парад не разрешит,
Не отключит людям свет,
Не распилит наш бюджет,
Церковь в школы не введет,
Нефть и газ не проебёт,
Загарницы не закроет,
ЕГЭ детям не устроит,
Не простит хохлам кредит.
Пусть уж лучше, сука, спит.
устав от философских споров
и сложных жизненных дилемм
я просто мажу булку маслом
и ем
15 строчек на листе,
14 минут раздумья,
13 мыслей в пустоте,
12 дней до полнолунья,
11 на циферблате,
С экрана 10 негритят,
9-ый номер на палате
(Куда меня упечь хотят).
Проснуться нужно ровно в 8
И проработать до 7,
6 раз поговорить про осень
С 5-ю различными людьми.
4 литра самогона,
3 раза кашлянуть в кулак,
2 шага сделать до балкона,
Потом с балкона 1 шаг…
Ночная мгла холодных улиц,
Пустая стопка на столе,
1 напившийся безумец,
15 этажей к земле…
Во тьму уходит славная эпоха,
К чему теперь постылые слова?
И кто ответит, почему так плохо
На сердце престарелого волхва?
Куда ушли священные дубравы,
Где к людям приходил великий Род?
Неправы были, больше, чем неправы
Твердившие: Христос, мол, не пройдет.
Когда остался выбор или-или,
Смерть за Перуна или жизнь с Христом
Немногие усердствовать решили,
Да и они раскаялись потом.
Зачем на Русь крестителей пустили?
Зачем Руси чужой еврейский Бог?
Свои вопросы мудрому Яриле
Адресовал усталый старый волхв.
Молчит Ярила, и Сварог, и Велес,
Молчит Перун, безмолвен Чернобог,
Нет никого вокруг. Куда-то делись.
Лишь старый волхв, забыт и одинок.
Вот он умрет и лягут его мощи
На расклеванье воронам лесным
Под сенью дивных древ священной рощи
И Род оставит Руссов вместе с ним.
Из покорителя планеты,
Из бизнесмена и рвача
Он деградировал в поэты,
Не пообдумав, сгоряча.
Сплетал слова в тугие строфы,
Но стихотворный щит и меч
От социальной катастрофы
Не смог беднягу уберечь.
Сложив уста в прелестный бантик,
Ему сказала вдруг жена:
Ты не мужчина, ты – романтик
И мне не нужен ни хрена.
Он посжигал свои нетленки
И снова взялся за дела,
Приподнялась самооценка,
Да и жена опять пришла.
В работу как в бассейн сразу
Он погрузился с головой
И уж не вспоминал ни разу
Про поэтический отстой.
Он на работе всю неделю,
Жену же трахает сосед,
Он нищеброд на самом деле,
Зато романтик и поэт.
Я не верю в людей, люди мелочны, злы и жестоки,
Все гребут под себя, продлевая свой жизненный срок.
Взять к примеру меня, вот пишу я сейчас эти строки,
Эти строки пишу, а сам мелочен, зол и жесток.
Он задумчив всегда в себе,
Он высок и хорош собой,
Твой куратор из ФСБ,
Незаметный нигде герой.
Не смыкая усталых глаз
Он курирует каждый пост,
Чтобы ты не ушел от нас
Раньше времени на погост.
Зря не веришь мне, может быть,
Мой куратор с твоим знаком,
Они даже пивка попить
Могут в пятницу вечерком.
Вот придут они вечером в паб
И ноутбук каждый вынет свой,
Ты-то будешь дрочить на баб,
Ну а он следить за тобой.
Ты – простой интернет-баран,
Нет просветов в твоей судьбе,
А он минимум капитан,
Твой куратор из ФСБ.
Он как ангел-хранитель твой,
И пускай, он не видим тебе,
Он везде и всегда с тобой,
Твой куратор из ФСБ.
PS:
Я писал, что он гад и псих,
Что таких козлов больше нет,
Но он правит мой каждый стих,
Он и сам неплохой поэт.
Пастух лернейский с именем Эгей,
В честь Диониса обожравшись сидра,
Уснул в болоте между камышей
В гнезде где раньше обитала Гидра.
С утра подняв помятое лицо
С того, что ночью было ему ложем,
Эгей внезапно увидал яйцо
Забытое давным-давно похоже.
Пробормотав: "Что пропадать добру,
Не брошу ж я младенца в чаще дикой."
Он взял яйцо, он клал его к костру
И укрывал холщовою туникой.
Летели дни, недели, месяца,
И старый год очередным сменялся,
Эгей сидел, как Цербер у яйца
И вот однажды все-таки дождался.
Когда уже стемнело за окном,
И полночь гулко булькнула клепсидра,
Эгей простился наконец с яйцом,
И появилась маленькая Гидра.
Эгей стоял, смотрел с открытым ртом
На появленье маленького чуда,
И вымолвил: "Я стану ей отцом,
Ее растить и защищать я буду"
Пошли года неспешной чередой
В пастушьем доме в пригороде Лерны.
Все изменилось - уж Эгей седой,
И Гидра подросла неимоверно.
Он для нее был больше, чем отец,
Он для нее был всем на этом свете.
Он вместе с ней ходил пасти овец,
Она росла, как и другие дети.
Эгей для Гидры не жалея сил
Всю свою душу отдал не скупясь и
Он жертвы Зевсу часто приносил,
Чтоб тот хранил их от любых несчастий.
Но только Зевс к мольбам обычно глух,
И где-то под Афинами в таверне
В начале лета появился слух
О том, что Гидра появилась в Лерне.
Герои юные Геракл и Иолай
В таверне той уж с месяц зависали,
Но этим что? Им только повод дай,
И мимо подвига они пройдут едва ли.
Приняв еще по пифосу вина,
Пришли герои к хижине Эгея
И во дворе их встретила она.
Геракл вскричал, стремительно трезвея.
Она рванулась в сторону дверей,
Стремясь найти защиту в отчем доме.
Ее схватили. В этот миг Эгей
С мечом в руках возник в дверном проеме.
Его дитя лежало на траве,
Тихонько подвывая от побоев,
И что-то помутилось в голове,
Эгей рванулся в сторону героев.
"Уймись, старик! - взъярился Иолай
- Она же монстр, что ты воду мутишь?
Добром прошу, отваливай давай,
Разумным будь, а то и ты получишь!"
Пастух Эгей уж больше был не тот,
Взбешенный зверь, безумен, невменяем,
Он Иолая ткнул мечом в живот,
И рухнул сам, пронзенный Иолаем.
Геракл Гидре голову отсек,
Перерубив одним ударом шею,
Затем подняться другу он помог,
Сандалей пнув погибшего Эгея.
"Пошли - сказал Геракл - нам пора,
Расскажем людям о великом бое,
Как бились мы на стороне добра,
Как ни крути, а все же мы герои!"
Как металлист в слегка потертой коже
Я шел пешком под взглядом бледных звезд.
Свернул во двор пустынный и… О, Боже!
На миг ослеп я от внезапных слез.
Передо мною девушка лежала,
Рассыпав по асфальту шелк волос,
Она уже почти что не дышала.
Я поднял ее на руки. Понес.
Она за жизнь свою еще сражалась
Когда я ее поднял в тишине.
К груди моей доверчиво прижалась,
Надеясь, что спасение во мне.
И в этот миг она открыла глазки.
Страх отпустил и сразу боль ушла.
Ты думаешь, что я герой из сказки?
Не верь, малышка, я – творенье зла.
И я взлетел, вонзаясь в ночь иглою,
Врезаясь в стену белых облаков.
Не бойся, девочка, я все еще с тобою.
Прошу, молчи не надо лишних слов.
И в этот миг она все осознала.
Все поняла и не сдержала крик.
Там, на Земле тебя уже не стало.
Я не спаситель, я лишь проводник.
Ее я вынес к золотым воротам.
В глазах уже нет страха – только грусть.
Судьбу ее решит апостол Петр,
А я вернусь на Землю и напьюсь.
Я буду пить, чтоб в голове шумело,
И тосты поднимать за всех подряд.
За тех людей, что обнаружат тело
И за, потом приехавший, наряд,
И за врачей, что делали ей вскрытие,
И за родных, что будут хоронить,
И за убийц, которых может быть я…
Хотя, постой, за них не буду пить.
Я кликал с замираньем сердца,
Скрипя от нетерпенья стулом.
Компьютерные гигагерцы
Неслись в пространство тихим гулом.
Вы, видно, заблудились где-то,
А я искал вас как безумец
И на просторах Интернета,
И в темноте московских улиц.
Я вас любил и ненавидел,
Забыв про отдых и работу.
Пусть вас воочию не видел,
Зато я видел ваши фото.
Уверен я в одном лишь факте,
Что наша встреча неизбежна.
У вас анкета есть Вконтакте
И в Одноклассниках, конечно.
Мы встретимся, что б там не было,
Сойдемся вдруг и сбросим маски,
Вы мне дадите свое «мыло»,
А может даже номер «аськи».
Весна пройдет, настанет лето,
Мессаги станут вдруг излишни,
И на просторах Интернета
Единым станет наш айпишник.
Ну что, дружище, страшно умирать?
Ведь мнилось: смерть – не более чем шутка.
Зато теперь стерильная кровать
Две медсестры, уколы, врач и утка.
Вот собрались у смертного одра
Все, кто с тобою так и не ужились.
Тебя не любят, так же как вчера,
Но все равно зачем-то притащились.
Да ты лежи, дружище, все окей,
Когда еще увидеть доведется
Так много лживых розовых соплей
И прочего, что из людей прольется.
Ты как, дружище, не проходит боль?
И депресняк от полного бессилья?
Все эти слезы, как на рану соль,
Да, понимаю, и меня б взбесили.
Держись, дружище, скоро все пройдет
И санитар укроет с головою.
Кто я такой? А я, дружище, тот,
Кто в этой койке сдох перед тобою.
Боли в горле меня измотали,
Давит кашель, горю изнутри —
А врачи мне опять написали:
Тонзиллит, ОРЗ, ОРВИ.
Стыдно мне говорить, но не в силах
Больше молча терпеть и скрывать:
Не простуда меня подкосила,
Не простуда кладёт на кровать.
И совсем у меня не ангина,
Не бронхит, не фронтит, не отит —
У меня болит Украина!
У меня Украина болит.
У болезни названия нету,
И лекарства, конечно же, нет.
Есть надежда, что с новым рассветом
Победит её иммунитет.
Ужас бьётся во мне беспредельный —
Я к хирургу, под нож не хочу!
Ампутация будет смертельной:
Чудо скальпелю не по плечу.
Вообще, скорей бы всё там уже закончилось. Политики разбираются, а страдают простые люди.
Боли в горле меня измотали,
Давит кашель, горю изнутри —
А врачи мне опять написали:
Тонзиллит, ОРЗ, ОРВИ.
Стыдно мне говорить, но не в силах
Больше молча терпеть и скрывать:
Не простуда меня подкосила,
Не простуда кладёт на кровать.
И совсем у меня не ангина,
Не бронхит, не фронтит, не отит —
У меня болит Украина!
У меня Украина болит.
У болезни названия нету,
И лекарства, конечно же, нет.
Есть надежда, что с новым рассветом
Победит её иммунитет.
Ужас бьётся во мне беспредельный —
Я к хирургу, под нож не хочу!
Ампутация будет смертельной:
Чудо скальпелю не по плечу.
Вообще, скорей бы всё там уже закончилось. Политики разбираются, а страдают простые люди.
Смутно помнится мне, как на рынке Сенном
К Рождеству закупался каким-то дерьмом.
Нараспашку шагал по промозглой зиме,
И кобыла одна обратилась ко мне:
"Молодой человек! Не сочтите за труд -
Помогите мне выбрать надежный хомут."
Падал снег, завершая томительный вальс,
Гулко стукнула челюсть о мерзлый асфальт:
Ты, кобыла, видать повредилась в уме!
Мы живем в бесконечно-сопливой зиме,
Где сквозь тучи холодная тлеет звезда,
И стареют волхвы в ожиданьи Христа.
Это в сказочных странах ништяк, ну а тут
Будешь без толку плугом чесать мерзлоту,
Будешь северный ветер считать в благодать
И как чуда пшеницы искривленной ждать.
А дождавшись - помрешь. Так скажи мне - на кой
Пристрастилась ты к жизни нелепой такой?
И ответила мне хромоножка, заржав:
"Ты, наверное, прав... Только все же не прав.
Объяснить тяжело, объяснения - ложь.
Да попробуй-ка сам, может быть, и поймешь..."
И надел я на шею кривую дугу,
И дуга приросла так, что снять не могу.
И слепая тоска, и ненужная злость -
Все испаханной почвой в душе улеглось.
я не верю волхвам, и не верю звезде,
Но пластаю судьбу борозда к борозде.
Небу радуюсь я, улыбаюсь дождю
И как чуда, пшеницы искривленной жду.
Зубы стерты железом и шея крива,
Некрасива рысца и корявы слова.
Но вчера, мерзлоту раздробив на куски,
Из-под жесткого снега пробились ростки.
Молодой человек! Не сочтите за труд -
Помогите мне выбрать надежный хомут...