История схожа с той, что я рассказала вчера, но было всё не так затянуто. И на этом вызове я была одна. История тоже давнишняя, ещё тех времён, когда мы работали на скорой по одному и не было мобильных телефонов. Передали по рации вызов: умер мужчина, надо констатировать смерть.

На адресе на кухне на табурете, прислонившись к стене, сидел труп мужчины. Перед ним стояла полная, даже не открытая бутылка водки и две пустые рюмки. Хозяин квартиры рассказал, что сегодня пришёл к нему вот этот знакомый. «Я только имя его и знаю. Ни фамилию, ни где живёт, я не знаю». Знакомый был с похмелья, пришёл со своей бутылкой водки. Прошёл в квартиру, сел на кухне. Хозяин дома пошёл в комнату за рюмками, которые стояли в серванте. В это время зазвонил телефон. Мужчина сказал, что звонила жена, а он не хотел, чтобы она знала, что к нему знакомый пришёл. Поэтому пришлось поговорить с ней подольше. А когда хозяин дома вернулся в комнату с рюмками, то увидел, что знакомый мёртв.

При осмотре трупа внешних признаков насильственной смерти не было выявлено. Причину смерти я не знаю. Могу только предполагать. Пока осматривала труп, приехали сотрудники милиции и приступили к расспросам. Я уехала. Хозяин квартиры ничего больше не говорил, но, возможно, тоже думал: «Что бы я! Да хоть раз! Хоть одного человека! В гости пустил?! Да ни в жизнь!!!».

Было это несколько лет назад. Ездила на этот вызов другая бригада, работавшая в мою смену. Поэтому события пересказываю с их слов.

Вызов поступил около 8 часов утра. Повод к вызову – женщина, 46 лет, не просыпается. Вызывал сожитель. На адресе бардак, какой бывает после длительной пьянки. На кровати на грязных простынях лежал труп женщины. Женщина была обнажена. Внешних признаков насильственной смерти не выявлено. У тела уже было частичное трупное окоченение. Значит, умерла более 2 часов назад.

Сожитель сказал, что проснулся минут 15 назад и попытался разбудить свою женщину, но она «не просыпается почему-то». Фельдшер ему объяснила, что женщина мертва. Тогда сожитель сказал:

– А я-то всю ночь к ней приставал: и так, и эдак! А она не отвечает. Обычно активная такая. А тут – спящая красавица! Я- то думал, что она просто притворяется. А оказывается – нет.

Морали никакой нет, кроме одной: не следует бухать до такого состояния, в котором живого от мёртвого не сможешь отличить.

История стародавняя. Случилось это, когда я только начала работать на скорой. В ту смену я работала фельдшером - помощником у врача. Фельдшерская бригада передала нам актив (актив – это вызов, который передаёт бригада скорой врачу из поликлиники, или себе, или врачебной бригаде скорой для контроля состояния пациента, оставленного дома) в ближайший посёлок к мужчине 48 лет. Диагноз предыдущей бригады: «Отёк легких. Цирроз печени. Анасарка».

На адресе пациент лежит на матрасе на полу, под спину подложена куча подушек. У мужчины одышка, разговаривает с трудом. Установлена система: внутривенно капает лекарство. Врач осматривает пациента, дополнительно вводим фуросемид и гормоны. Собираемся уходить. Врач говорит другому, здоровому, мужчине, что везти пациента мы не можем, – нетранспортабелен. Приедем через 2 часа ещё раз.

Из разговора врача с хозяином дома узнаём, что больной мужчина – это сосед здорового. Пациент – алкоголик, перенёсший инфаркт миокарда на ногах. Своим лечением никогда не занимался. Сердце изношено, с нагрузками не справляется, плюс цирроз печени. Весь в отёках: ноги, спина, в животе тоже водичка плещется. Теперь жидкость добралась до лёгких. Он пришёл в гости около 12 часов дня и начал задыхаться. Купировать отёк лёгких не удалось, артериальное давление низкое – везти его в больницу нельзя, но и устраивать возле пациента постоянное дежурство скорая не может. Пациент остаётся дома. Через 2 часа назначается актив. Хозяин дома вышел нас проводить. Врач ему сказал, что вряд ли пациент выкарабкается. Тогда сосед говорит:

– А можно я его домой сам перенесу? Он же мне даже не друг. Так, сосед. Я ведь из дома уйти не могу и делами заняться тоже. Вот за что мне такое?

Врач сказал, что сочувствует, но пациента нельзя с места никуда передвигать. Мы уехали. Через 2 часа мы снова приехали – состояние пациента не изменилось. Сосед весь в расстройстве приговаривал:

– Что бы я! Да хоть раз! Хоть одного человека! В гости пустил?! Да ни в жизнь!!!

Мужчина так и умер в чужом доме около девяти часов вечера.

P. S. Сейчас в таких случаях у нас совершенно иная тактика. Но об этом в другой раз.

В 6 часов утра на скорую поступил вызов: возле такого-то дома стоит такси, а в машине находится мёртвая женщина. Приехавшая бригада констатировала биологическую смерть у сидевшей в машине женщины. Приблизительная давность – 2-3 часа. Без внешних признаков насильственной смерти. На месте уже были сотрудники полиции.

Водитель такси, пожилой мужчина, рассказал, что вызов ему передала диспетчер около часа ночи. Женщина, лет сорока, севшая в такси, была в состоянии алкогольного опьянения.

– Не так, чтобы очень, но пьяненькая.

Женщина села на заднее сидение, назвала адрес, куда надо было ехать, сказала, что надо будет подождать «одного человечка». Ехать надо было минут 15. Когда приехали по названному адресу, таксист обернулся и сказал, что приехали, назвал время и напомнил, сколько стоит минута ожидания. Женщина промычала что-то утвердительное. Стали ждать. Таксист увидел, что женщина уснула. Ну и сам задремал. Проснулся он около шести утра, решил разбудить клиентку, но женщина на голос никак не реагировала. Тогда таксист, обернувшись назад, взял её за руку. Рука была холодна. Женщина не дышала. Мужчина понял, что попал в неприятную историю, вызвал скорую помощь и полицию. Полиция при женщине не обнаружила документов, только телефон на блокировке и кошелёк с наличкой. У нас она прошла как неизвестная.

И вот, что я думаю по этому поводу. Один звонок от близкого человека, который бы был обеспокоен длительным отсутствием женщины, мог бы изменить ситуацию. Я не знаю, от чего умерла женщина, да только на адрес она приехала живой.

В прошлом месяце на одну мою коллегу, фельдшера по приёму вызовов, поступила жалоба. Насколько обоснованы претензии жалобщика – судите сами.

В час ночи позвонил мужчина. Он вызывал скорую к своему ребёнку. Ребёнку 2 года. Высокая температура. Диспетчер выяснила подробности: болеет несколько часов, кроме высокой температуры, других жалоб нет. После этого диспетчер записала адрес и попросила приготовить документы на ребёнка заранее. А в конце разговора предупредила, что скорая помощь лечение не назначает, детей до трёх лет с высокой температурой увозит в больницу. Так как ребёнок старше года, то на госпитализацию увезут в инфекционную больницу.

– Что тут началось! – рассказывала потом моя коллега. – Он как начал на меня орать: «Что ты мне угрожаешь своей инфекцией?! Твоё дело бригаду мне выслать! И не надо мне угрожать!». Орал и орал. Я сначала пыталась оправдываться, что не угрожала, а просто предупредила, чтобы вещи заранее собрали. Потом просто молчала. После трубку положила и отправила бригаду на вызов.

Диагноз у ребёнка ожидаемый – ОРВИ. От госпитализации в инфекционное отделение родители отказались. А в восемь часов утра отец больного был уже на скорой и писал жалобу на диспетчера. Главной его претензией были «угрозы диспетчера». Все телефонные разговоры в диспетчерской теперь записываются. Заведующий прослушал этот разговор с жалобщиком и сказал диспетчеру, что она неправа: «Не надо было ничего ему говорить. Надо просто адрес записывать – и всё». Ну, вот такое настроение было у нашего заведующего в этот день. В какую сумму обошлась диспетчеру эта жалоба – я не знаю.

 История стародавняя. Ей лет двадцать уже. Точнее не скажу. Тогда наша карта вызова была маленькой. Заполняли только лицевую часть: паспортные данные, гемодинамику, диагноз, лечение, которое провели, и куда госпитализировали, если на месте не оставили. А с обратной стороны писали дополнительную информацию, если считали нужным. Например, описывали перелом, или рану, или сыпь....

В ту смену я работала фельдшером-помощником врача в бригаде интенсивной терапии – БИТ. Около 10 часов утра дают вызов: у ребёнка 4 лет высокая температура и сыпь. Ночью была скорая. Поставили жаропонижающее – тогда ставили анальгин с димедролом. Предложили госпитализацию, но родители отказались от госпитализации. Около 8 часов утра появилась сыпь. Ждали педиатра. Между тем ребенку становилось всё хуже, и в 10 часов родители решили ещё раз скорую вызвать. Мы выехали.

Маленький мальчик лежал в кровати. На бледной коже расцвела синяя звёздчатая сыпь. Местами она рассыпались отдельными звёздочками, местами сливалась в большой синяк. Ребёнок вялый, всё время норовит уснуть, не разговаривает. После оказания помощи с диагнозом «менингококцемия» мальчик был доставлен в инфекционную больницу. В 12 часов в связи с ухудшением состояния ребёнка перевезли в четвёртую инфекционную больницу города Екатеринбург. Около шести часов вечера ребёнок умер.

Потом смотрели карту вызова, которую оформлял первый врач на этого ребёнка. Описано обычное ОРВИ – были только жалобы на высокую температуру. На обратной стороне карты было написано: «Зев гиперемирован, кожные покровы чистые, сыпи нет. Менингеальные знаки не выявлены». Уже эта дополнительная запись говорит о том, что состояние ребёнка врачу не понравилась: сроду он таких записей не делал. А тут прямо показал – «кожу я смотрел, и не было там ничего». Да и с диагнозом «ОРВИ» детей после года обычно дома оставляли, а сейчас оставляют только после трёх лет.

После этого случая, уезжая с вызова, где я поставила ребёнку диагноз «ОРВИ», всегда говорю:

– Если появится любая сыпь, вызывайте скорую помощь, кроме тех случаев, когда Вы точно знаете, что это ветрянка. Тогда вызывайте педиатра.

 Это было несколько лет назад. Летом в шестом часу утра поступил вызов: на автобусной остановке сидит женщина. Её только что избили. Вызов дали мне.

На скамейке на автобусной остановке сидела пожилая женщина – пострадавшая. Рядом стояла женщина средних лет, свидетельница, на поводке у неё была маленькая собачка. Основную информацию о событиях я получила от свидетельницы.

Пострадавшая, полная женщина 60 лет, инвалид по зрению – она полностью слепая. В столь ранний час женщина шла на автобусную остановку, чтобы успеть на первый автобус до Екатеринбурга. Пострадавшая работает в Екатеринбурге и каждое утро садится на первый рейс.

Этим утром женщина шла на остановку, и на неё напал какой-то парень. Он попытался вырвать сумку из рук. Женщина крепко держала сумку за ручку. Парень дёрнул сумку на себя. Женщина упала, но сумку не выпустила. Эту картину увидела свидетельница, которая каждое утро выгуливает свою собачку. Она закричал на парня:

– Ты что делаешь?!! Сейчас полицию вызову!

Парень отпустил сумку и убежал. У пострадавшей были содраны коленки, красовалась ссадина на лбу. Кости были целы. Данных за сотрясение головного мозга я не увидела. На мои предложения поехать в больницу пострадавшая ответила категорически отказом: ей надо было ехать на работу. И вот-вот должен подойти её автобус. А в полицию заявление она писать не собирается: лица, нападавшего не видела, ничего он не отобрал.

– Зачем людей отвлекать?

Отказ от госпитализации был оформлен при помощи свидетельницы. Вместо подписи – печать факсимиле. И вот теперь, когда мне начинают говорить молодые здоровые люди, что они длительно не работают и живут за счет родителей или жены, потому что работы нет, я вспоминаю эту женщину, других инвалидов и просто пожилых людей, которые нашли себе работу и продолжают трудиться, несмотря ни на что. Кто хочет, тот найдёт работу. Кто не хочет работать – тот найдет множество причин, чтобы не работать.

Скорая помощь не только лечит и смотрит больных, но и «дежурит» при проведении соревнований, массовых мероприятий, учений и тушении пожаров. Это делается для того, чтобы возможным пострадавшим тут же была оказана помощь, без промедления. После в журнале вызовов будет сделана запись: «Дежурство на ...». Вроде бы, не работал и очередь отвёл. Но это в том случае, если пострадавших нет. Если есть пострадавшие, то приходится работать. А если пострадавших несколько, то в помощь вызываются другие бригады. И работает тогда дежурящая бригада согласно инструкциям так же, как на ДТП с большим количеством пострадавших. Все инструкции «написаны кровью и оплачены множеством жизней». И их надо соблюдать. Согласно инструкции, бригада скорой помощи должна дежурить на границе очага. В случае пожара бригада не должна заходить в горящий дом, а должна ожидать у подъезда, когда спасатели вынесут пострадавших из дома. Есть ещё одно правило: во время возгорания здания лифтом пользоваться нельзя. И уж кто-кто, а сотрудники МЧС должны это знать. Сегодня расскажу одну историю. Тогда обошлось без дополнительных жертв, но несоблюдение инструкций привело к небольшой смуте.

В ту смену я работала фельдшером-помощником у врача. Поступил вызов: в девятиэтажке на седьмом этаже пожар. Есть пострадавший. Выехали. Узкий двор, тупиковый, заставлен машинами. Наш подъезд третий с конца, впереди стоят две пожарные машины – к подъезду не подъехать. Машину оставили в конце дома. Врач взял укладку, велел мне взять носилки и решительным шагом направился в подъезд. Я, позабыв об инструкции, побежала за ним. Мы не подумали о том, что не должны входить в подъезд, но вспомнили, что лифтом пользоваться нельзя. Поэтому поднимались по лестнице. На лестничной площадке между шестым и седьмым этажами лежала женщина без сознания. Рядом стоял спасатель. Сказал, что её вынесли из горящей квартиры. Ожогов у неё не было. Сквозь запах пожара пробивался алкогольный дух. Скорее всего, к алкоголю присоединилось отравление продуктами горения. Спасатель сказал, что горела кухня, а она спала в комнате.

Из подъезда женщину на наших носилках вынесли спасатели. Спасибо им большое за помощь. Но, когда её донесли до нашей машины, нас ожидал сюрприз: каталка в машине была занята мужчиной, также пострадавшим на пожаре. Оказалось, что, пока мы плюхались с женщиной на лестничной площадке, другие спасатели вынесли мужчину из той же квартиры и на лифте спустили вниз. А потом, увидев машину скорой, понесли его туда. Наш водитель решил, что мужчину несут в машину потому, что это мы велели. Выкатил каталку. На каталку погрузили пострадавшего и закатили в машину. Ну, что делать? Положили носилки на землю и вызвали другую бригаду в помощь. Врач осмотрел мужчину. Диагноз тот же, что и у женщины: «Ингаляционное отравление продуктами горения. Алкогольное опьянение». Потом я пошла выполнять назначение врача. Пока я устанавливала венозный доступ мужчине, приехала вторая бригада и забрала женщину.

Оба пострадавших на следующий день выписались и ушли из больницы своими ногами.

В ту смену я работала фельдшером-помощником у врача, у старшего врача скорой. Дают нам вызов: высокая температура и рвота у мужчины 38 лет. Болеет неделю. Вызывает мама. По дороге обсуждали: «Маленький мальчик. Сам себе скорую вызвать не может. 100% не работает, а мамочка его содержит». Почему-то если мужчине после тридцати лет мама скорую вызывает, то он чаще всего живет с мамой, не работает и ведёт асоциальный образ жизни. (Даже не знаю, чем это объяснить.) И мы не ошиблись. Не работает, сидит дома, поэтому за медицинской помощью не обращался. Ведь больничный ему не нужен. Пил парацетамол. Пока я писала бумажки, врач опрашивал и осматривал пациента. Болен мужчина 7 дней: высокая температура, кашель. 5 дней назад появилась рвота. Стул нормальный. Раньше ничем не болел. Врач осмотрел пациента, менингита или пневмонии не увидел. Живот спокоен.

Я уже закончила с бумажками и подошла ближе. Пациент представлял неприятное зрелище: кожа с красными пятнами, в чешуйках, расчёсах. На темени и затылке залысины неправильной формы. Кожа в области проплешин из-за чешуйчатой сыпи не видна. Глаза слезятся, в углах глаз – гнойные выделения. Тут мама пациента говорит:

– А ещё он облысел за пять дней.

Следующий вопрос был от скорой:

– Анализы на ВИЧ делал?

– Нет.

– Наркотики ранее внутривенно употреблял?

– Было дело.

– Скорее всего, у Вас ВИЧ. Судя по тому, что весь кожный покров поражен грибком, это уже СПИД. Покажите язык.

В полости рта – молочница. Было рекомендовано маме на следующий день отвести пациента к инфекционисту на приём. В коридоре, позади мамы, стоял мужчина лет тридцати. Услышав слова ВИЧ и СПИД, он выругался:

– Вот урод! Скотина!

Мы потом решили, что это его брат, наверное. Но это не точно... И что он всем уже своим поведением надоел. Высокие семейные отношения. Уже в подъезде я высказала предположение, что и мозг у него грибами порос. Врач со мной согласился.

P. S. Да. Мы обсуждаем пациентов между собой. Бывает, что и злословим. Вот такие мы плохие.

 В 00:30 поступил вызов: ребёнок, 2 года, упал со шведской стенки и сейчас не дышит.

Мы долетели да адреса за 5 минут. Ехали со включенными спецсигналами, хотя по ночам мы их не включаем. Сирену выключили, только когда въезжали во дворы. На одном дыхании я взбежала на третий этаж. Пока бежала думала: «Только бы был живой. Только бы был жив». Позади бежал врач. Мама с ребёнком на руках встретила в коридоре. Ребёнок был жив. Бледный, как снег, мокрый от пота, без сознания. Пока врач осматривал мальчика и опрашивал маму, я уже собрала систему, набрала анальгин. Раньше, если человек после черепно-мозговой травмы был в коме, его не обезболивали. Теперь обезболивание должны проводить в любом случае. И не зря. После введения анальгина ребёнок порозовел, кожные покровы высохли – значит, действует лечение. Потом удивлялась сама себе: как умудрились сразу в вену попасть? В спокойном состоянии, когда ребёнок стабилен и в сознании, в тоненькую венку фиг бы я попала. А тут – сразу получилось ...

Мама рассказала, что ребёнок залез на шведскую стенку и упал с неё, ударившись затылком об пол, потерял сознание и перестал дышать. Мама сразу вызвала нас. Когда мы приехали, дыхание восстановилось, но не сознание. Какого чёрта в это время ребёнок не спит? Какие, к лешему, шведские стенки по ночам?!

Ребёнок в коме был доставлен в приёмное отделение нашей больницы. Диагноз предварительный: «Ушиб головного мозга. Кома 2». У нас травматология только для взрослых. Всех детей с травмой госпитализируют в детскую областную больницу. Не успели мы вернуться на базу, как поступил вызов: дежурный травматолог вызывал бригаду скорой для транспортировки нашего пострадавшего в областную больницу. Якобы, ребёнок пришёл в сознание и его можно везти. Я предупредила фельдшера, которая должна была ехать на этот вызов:

– Ребёнок тяжёлый, был в коме. Смотри внимательно: он не мог так быстро прийти в себя.

Я оказалась права. Ребёнок был всё ещё в коме. Мало того, у него и зрачки стали разными. А это может быть признаком внутричерепного кровотечения. Значит, состояние нестабильное, происходит ухудшение состояния. Кома – один из критериев нетранспортабельности пациента для линейной бригады. Иными словами, обычная линейная бригада не имеет права перевозить такого пациента из одной больницы в другую. Ребёнок был оставлен в приёмнике. Его перевели в реанимационное отделение. После стабилизации состояния пациента через несколько часов он был перевезён в детскую областную больницу бригадой детской реанимации города Екатеринбурга – вызвали специально для транспортировки.

Не оставляйте маленьких детей без присмотра и укладывайте их спать вовремя.

 У многих более или менее крупных городов есть своя объездная дорога, по которой идёт основная масса транзитного транспорта. Есть такая дорога и у нас. Несколько лет назад прокладывали один из участков этой дороги, соединяющий наш город с одним из трактов. Этот участок проходил через лесной массив. На тот момент, когда произошла эта история, дорога представляла из себя просеку, где только-только выкорчевали пни. Сплошное бездорожье. Одна радость, что сухо – дождей давно не было.

Летний день. Дают мне вызов: на участке N строительства дороги плохо мужчине. 3 км от города по асфальту, а потом по грунтовке, по которой только большегрузные машины ездили. С трудом, но доехали до места. Нас встретил мастер участка, показал в сторону леса, сказал, что под деревом сидит дедушка.

– Три дня вокруг нас ходит. А если мы к нему начинаем подходить, он в лес уходит. Нас к себе не подпускает. А потом обратно возвращается. Мы думали, что он местный, просто любопытствует. А сегодня уже никуда не уходит, сел под дерево и сидит, встать не может.

Пошли мы к дереву. Сидит пожилой мужчина – бомж бомжом: седые волосы всклокочены, щетиной зарос, одежда грязная, рваная, сам перепачкан в земле, в листьях, иголках. На одной ноге только носок одет: ботинок потерял где-то. Первой мыслью было: «Надо же, бомж, а не пахнет. Лесные бомжи, видимо, не воняют». От мужчины пахло только лесом. Мои мысли – мои скакуны. Скачут вперёд. Хорошо, что язык за ними не поспевает.

  Начинаю опрашивать: фамилию, имя, отчество, дату рождения – пациент называет. Где живёт? Оказывается, в Екатеринбурге на Сиреневом бульваре. А вот номер дома и квартиры – не помнит. Начинает плакать. На вопрос, как у нас оказался, ответил, что вышел из дома погулять и … заблудился. Типичный «потеряшка». Сколько дней блудит по лесам – не знает. А надо вам сказать, что место вызова находится по другую сторону Екатеринбурга. И ещё километров десять в глубь леса от города. Пациент сказал, что ягодки и грибы ел. А сегодня силы кончились: даже встать не мог.

Увозили дедушку на носилках. Был госпитализирован в терапевтическое отделение. Вечером за ним приехали родственники.

Я уже как-то показывала один неожиданный подарок, который получила за то, что не оправдала ожиданий мамы ребёнка? От мамы же подарок и получила. Я про стрекозу, а не про спички :)

Сегодня расскажу о другом подарке.

Есть у нас одна пациентка – пожилая женщина, хроническая больная. Основное заболевание – гипертоническая болезнь. Остальные проблемы произрастают из этой болезни. А ещё эта женщина увлекается бисероплетением. Вся комната, в которой пациентка общается с медиками, обставлена изделиями из бисера: цветы, фигурки животных, деревья. На стенах картины, вышитые бисером. Красота. Одно время женщина часто вызывала скорую помощь в связи с повышением артериального давления. Я у неё бывала на вызовах неоднократно, но всегда в качестве помощника врача или фельдшера. И если «первым номером» работала женщина, она обязательно высказывала своё восхищение работами этой пациентки. Ни разу не слышала, чтобы мужчина похвалил эти работы. Пока врач или фельдшер, который работает «первым номером», осматривает пациентку, я оформляю документы. После того, как «первый номер» осмотрел и опросил пациентку, я выполняю назначения: снимаю ЭКГ, даю таблетки или делаю инъекции. Некогда по сторонам оглядываться и восторгаться. Обычно сделав своё дело, мы уходим. И как бы ни нахваливали работы пациентки, я не припомню, чтобы она их дарила, кроме одного раза.

Однажды я попала к этой женщине на вызов не в качестве помощника. В ту смену я работала одна, без помощника. Посмотрела женщину, опросила её, затем полечила и надавала кучу советов по лечению. Перед самым уходом я сказала:

– Очень уж у Вас березка хорошо получилась. Загляденье.

А пациентка взяла и подарила её мне, причём очень настаивала на том, чтобы я взяла подарок:

– Первый раз ко мне так отнеслись! Возьмите, пожалуйста!

  Как так «отнеслась», я не поняла. Вроде всё, как всегда, было. Но отказываться от такой красоты не стала. К этой берёзке мне ещё и цветок дали, но его я на скорой в диспетчерской оставила.

Спасибо большое этой женщине за подарок.

 Знаете, как бывает? Рассказал один случай, тут же вспомнил другой, а за ним и третий. Расскажу вам о третьем случае неправильного наложения жгута. Вернее, необоснованного и неправильного...

Зима. Вечер. Один мужчина, 38 лет от роду, находясь в алкогольном опьянении, изволил буянить. Мужчина жил вместе с мамой. Мама, пожилая женщина, вызвала полицию. Пока полиция ехала, мужик подрался с кухонной дверью и разбил стекло. Случайно о него и порезался. Услышав от матери, что «вот сейчас полиция приедет», испугался и попытался убежать из дома. Жила эта семья на пятом этаже пятиэтажного дома. Мужчина, не надевая верхней одежды, побежал из квартиры. Но на первом этаже увидел, что в подъезд входят полицейские. Тогда он побежал обратно. На пятом этаже его догнали полицейские, изловили мужчину и попытались оказать ему помощь. Мужчина сопротивлялся этой помощи, сколько мог. Потом устал и лёг на лестничной площадке. Тогда полицейские вызвали скорую помощь.

Кровь была повсюду: на полу, перилах, стенах – всюду кровавые капли, лужицы, отпечатки подошв обуви и ладони пострадавшего. С первого до пятого этажа подъезд был вымазан кровью. Сам пострадавший лежал на пятом этаже и что-то мычал, пытаясь встать. На полу его удерживал один полицейский, ещё два полицейских стояли рядом. На левую руку была намотана кровавая простынь. Сняла я простынь с руки. На левом предплечье была большая кривая резаная рана, размеры примерно – 8 на 1,5-2 см. Края зияли. Из раны вытекала кровь. На нижнюю треть плеча было повязано кухонное полотенце. Полицейский пояснил, что он пытался хоть как-то оказать помощь и наложил жгут из подручных материалов. И тут я услышала женский голос:

– Не туда накладывал. На шею надо было! Достал уже!

Это мама из квартиры вышла, чтобы свои пять копеек вставить. На эти слова сынок оживился, попытался встать и закричал:

– Мама! Уйди на ***!

Я сказала:

– Мама, и, правда, шли бы Вы домой. Видите, Вы его нервируете.

Мама удалилась, а я приступила к оказанию помощи. Совместными усилиями с полицией развязали полотенце. Кровотечение усилилось, но оно явно было венозным, просто очень обильным. Я не стала читать нотации полицейскому, а просто показала, как надо делать давящую повязку. Два бинта приложила к ране и туго прибинтовала. Также посоветовала полицейским освежить память насчёт остановки кровотечений. Ситуация была нештатная, и крови много: легко ошибиться. Молодцы, что что-то сделали до нашего приезда. После оказания помощи пациент успокоился. Видимо, понял, что повезут его в больницу, а не в полицию. Поэтому пошёл с нами добровольно.

  Мы увезли пострадавшего в приёмное отделение больницы, а полицейские куда-то уехали. Наверное, переодеваться и мыться: они тоже были в крови.

 Примерно через год после случая, описанного в рассказе «Нелепая смерть», произошёл другой, менее трагичный, но такой же глупый. Вот только человек, оказавший «помощь», был трезв. И вроде, разумный человек. Он пообещал больше так не делать.

Лето. Передают мне по рации вызов: травма руки у ребёнка 11 лет. Не могут остановить кровотечение. Больше никакой информации. Подумав: «Только бы ничего серьёзного», поехала на адрес. Я всегда так думаю, когда на вызов к ребёнку еду. Ничего не могу с собой поделать. Боюсь детей – и всё тут. Вернее, не детей, а того, что у ребёнка что-нибудь серьёзное и я не смогу помочь.

Место вызова – частный дом. У ворот встретил отец ребёнка. Пока шли в дом, отец рассказал, что «пацан во дворе помогал, рукой махнул и о бревно ударился, и кровь уже час не можем остановить». В доме возле раковины стоит мальчик и держит кисть руки под струйкой холодной воды. А с кисти стекает розовый ручеёк: вода, смешанная с кровью. На тыльной стороне указательного пальца имеется ссадина, из которой и подтекает кровь. А повыше ссадины – повязана тряпочка. Сам мальчик дрожит, видимо, замёрз от холодной воды.

Я выключаю воду. Указывая на тряпочку, спрашиваю отца:

– Это что?

– А это, – гордо отвечает отец, – я жгут наложил!

– Зачем?

– Чтобы кровь остановить. А она почему-то не останавливается. Вот решил вас вызвать.

Зачем холодная вода, спрашивать не стала – и так понятно.

– Снимайте ваш «жгут» немедленно.

Папа отвязал тряпочку. Вытерла мальчику руку насухо. Сделала повязку на палец и велела руку немного вверху подержать. Пока оказывала помощь и оформляла документы, объяснила, что надо в таких случаях применять давящую повязку и возвышенное положение конечности. А папе велела в интернете почитать о видах кровотечений и способах их остановки. Пока суть да дело, мальчик перестал трястись: согрелся. Кровотечение из пальца прекратилось – специально сняла повязку с пальца, чтобы папе показать. Велела ссадину зелёнкой помазать и сегодня папе не помогать. Мальчик весело убежал куда-то в глубь дома. А папе, по-моему, было стыдно, потому что уши у него уж очень красными были.

 Все, наверное, хоть раз да слышали истории о том, как большая собака насмерть кого-нибудь загрызла или покалечила. А я знаю историю, в которой мужчина умер от одного укуса собаки. И собака эта была маленького размера. Смерть совершенно нелепая.

Этот вызов приняла я, но поехала на него другая бригада. Позвонила женщина и сказала, что её муж умер, потому что его укусила собака. То, что потом рассказали медики из бригады, побывавшей на этом вызове, вызвало у меня чувство недоумения. Фельдшер, которая ездила на этот вызов, рассказала о том, что произошло. Муж с женой возвращались домой из гостей, были в состоянии алкогольного опьянения. Возле дома мужчину укусила собака за ногу. Вернувшись домой, супруги решили за медицинской помощью не обращаться, а оказать её самим. Так как кровь подтекала из раны, решили наложить жгут. Муж на кухне сел на стул, а жена «наложила жгут» – перетянула середину бедра поясом от халата. Стали ждать, пока кровь остановится. Кровь не останавливалась, стекала на пол. Жена всю ночь подтирала эту кровь половой тряпкой с пола. А утром обнаружила, что её муж умер.

Скорая так и застала обескровленный труп мужчины, сидевший на стуле и привалившийся спиной к стене. В области ахиллесова сухожилия на левой ноге были видны две небольшие укушенные раны. Жена наложила мужу венозный жгут, в связи с этим кровь вся и вытекла. Отток венозной крови был нарушен, а артериальная кровь продолжала поступать. Если бы жена не стала накладывать жгут, то кровь сама перестала бы течь довольно быстро и мужчина остался жив. Можно было даже повязку не накладывать – кровотечение остановилось бы: ранки очень небольшие были.

 История из восьмидесятых. Дальнейший рассказ будет вестись от имени моей коллеги:

"Была в нашем дворе девочка, которая в 15 лет родила. Стала встречаться с мужиком с каким-то, а нам рассказывала. Не сама. А мы у неё начинали выпытывать. Нам то по 14-15 лет было, и мы целоваться только начинали. А тут - вон оно чё! И мы к ней:

- Расскажи да расскажи как это трахаться?

Ну она так вздохнёт и говорит:

- Ну ладно. Слушайте.

И рассказывает. А мы, дуры такие, слушаем, подробности выпытываем и хихикаем.

А после она родила от того мужика. И когда потом дворе с ребёнком гуляла, рассказывала нам как рожала.

- Перевели меня из патологии в роддом. Хожу по коридору туда-сюда, скучно просто так лежать, а сидеть не разрешают. Вот и хожу. А в палатках тётки лежат и орут. А я молчу - чего орать если не болит? Спрашивает меня медсестра: "Болит?" Я говорю, что да. А у самой не болит нисколько. Но, чтобы не подумали, что у меня что-то не так, вру. Дальше хожу. Все орут, я молчу. Снова спрашивают "болит?" Отвечаю "нет." Дальше хожу, в палаты заглядываю. И тут как срать захотелось! Я бегом в сторону туалета. А у дверей меня медсестра поймала: "Ты куда?" Я ей и говорю куда и зачем, а сама вырываюсь. Боюсь что не донесу. А она меня за руку да в родовую потащила. Велела на кресло лезть быстрее. Только я залезла на кресло как тут же ребёночка и родила. И не больно нисколечко."

Вот такую историю рассказала моя коллега. Манеру изложения я сохранила, урезав текст в половину. А подробностей о личной жизни той девушки я не знаю.

Однажды на смене рассказала моя коллега, как она на домашние роды попала.

Говорит: «Приезжаем. Заходим на кухню. Там мужчина на коленях держит новорождённого ребенка. Рядом роженица стоит, и пуповина от ребёнка к матери идёт. Послед ещё не родился. Пока послед рожала, роженица рассказала:

– Пошла на кухню водички попить. Вдруг что-то из меня выпало и прямо в штаны. Я не люблю халаты, поэтому всё время в штанах хожу. Заглянула в штаны, а там ребёнок.

Позвала мужа. Ребёнок внешне вполне здоровый родился, доношенный».

Вот коллега рассказывала и удивлялась:

– Девочки, а разве так бывает, чтобы совсем без боли?

Тут другая коллега говорит:

– Бывает. Я вам сейчас один случай расскажу...

И рассказала. Я вам его тоже расскажу, но в другой раз.

Как-то раз  передают по рации вызов: травма ноги от 2 апреля. Была скорая. Диагноз: «Перелом шейки бедра. Отказ от госпитализации». А вызвали повторно потому, что нога опухла и пациентка не может ходить. Теперь она на госпитализацию согласна.

На адресе осмотрели пациентку. И действительно, все данные за перелом. Спрашиваем:

– Почему от госпитализации отказались?

Отвечает:

– Мне подружка по телефону сказала, что это просто сильный ушиб бедра. А на скорой сказали, что точно без рентгена сказать не могут.

Перелом подтвердился. Слушаться надо сотрудников скорой, а не советы подружек.

Повод к вызову – травма ноги у мужчины 36 лет.

Приезжаем. В однокомнатной квартире на полу возле стены лежит пьяный мужчина. Мужчина в футболке и трусах. Под головой у него подушка. Левая нога в порезах. Диагноз – резаные раны бедра, колена, голени слева. Спрашиваем, что случилось? Жена этого красавца говорит, что он сам себя порезал. Спрашиваю мужчину:

– Зачем Вы это делали?

Мужчина отвечает:

– А что она меня выгоняет!?

Жена плачет:

– Заберите его, пожалуйста. Я так больше не могу.

Пока накладываем повязку, жена рассказывает, что муж пьёт и не работает. Сколько раз уже выгоняла его. Он поноет, поноет, пообещает исправиться, жена его и прощает. А сегодня не поддалась на нытьё. Вещи собрала ему и к маме стала отправлять. Он тогда взял нож и стал наносить себе раны. Мужчина категорически отказался ехать в приёмное отделение. Сказал:

– Ага! Я уеду, а она меня обратно не пустит. Знаю я её! Не поеду – и всё тут!

Ну что же. Насильно забирать мы не имеем права. Суицидальных намерений у пациента нет, в своих действиях отчёт отдаёт. Он пьян, но не в психозе. Беру отказ от госпитализации. Пациент оставлен дома. После наложения повязки мужчина, довольный, лёг спать. У него же теперь нога болит – идти он не может. А значит, ночует сегодня дома. Вот так: не нытьём, так втыканием в своё тело ножика, добился своего.

Не делайте так.

 Передают вызов: у мужчины сорока с чем-то лет боль в груди. Другой информации нет. Поехали.

На адресе на диване сидит мужчина, вокруг разложена куча разных бумаг. Потом оказалось, что это результаты различных обследований. Не успела я снять куртку, как на меня обрушилось море информации: «Я уже три месяца с этим мучаюсь. Куда только ни обращался...». И начал перечислять, где был, что сказали и прочее. У меня в голове тут же всё смешалось, потому что мужчина перескакивал с одного на другое, повторялся, жалобы на здоровье перемежались с жалобами на врачей. Ещё и жена что-то говорила. И я прервала этот поток информации:

– Так. Стоп. Теперь давайте по порядку. Давайте, чтобы нам легче было друг друга понять, я буду задавать вопросы, а Вы отвечать. А потому добавите, что посчитаете нужным. Опишите свои жалобы на данный момент.

И мужчина описал. Его беспокоили жгучие боли в грудной клетке. Боль возникала за грудиной, распространялась на обе половины грудной клетки. Боль волнообразная, то больше, то меньше. Длительность боли от нескольких минут до двух-трёх часов. Бывают приступы по несколько раз в сутки, а бывает, что несколько дней не беспокоят. А потом начинаются вновь. И длится всё это уже три месяца. Неоднократно обращался за медицинской помощью: вызывал скорую помощь, обращался в поликлинику, даже лежал в терапевтическом отделении. Но боль возвращается вновь и вновь. Сегодня снова обратился в поликлинику к терапевту. Дали больничный и назначили лечение. Пациент пожаловался:

– Она сказала, что у меня гастрит! А то я не знаю, как желудок болит и что такое изжога!

Пациент раздражён, он устал от неопределённости и осознания, что его лечат от другого: не от того, что его беспокоит. Потом пожаловался, что больше шестидесяти тысяч ушло на бесполезные лекарства. Лечили мужчину эти три месяца от грудного остеохондроза и ХОБЛ дома, от хронического бронхита в терапии, а сейчас от гастрита назначили лечение. И ничего не помогает.

Осмотрев и ощупав пациента, попросила своего помощника снять ЭКГ. На плёнке вроде ничего особенного. После первой кардиограммы брызнули под язык пациенту нитроспрей (раствор нитроглицерина). И – о чудо! Боль стала проходить. На ЭКГ появились изменения. Мой диагноз: нестабильная стенокардия. А это, считай, предынфарктное состояние. Дальше всё по стандартам: лечение на адресе и госпитализация в приёмное отделение больницы.

Почему мои коллеги не заподозрили стенокардию – не знаю. Пациенту неоднократно делали ЭКГ, но нитратные пробы, которые я провела, никто не делал. О круглосуточном холтеровском мониторировании пациент даже не слышал. Пациент и его жена были рады:

– Хоть кто-то внимание уделил и попытался разобраться!

И это несмотря на то, что лишние разговоры: «А вот на прошлой неделе у меня давление скакало» и другие, не относящиеся к делу, я пресекала. Почему-то ни пациент, ни его жена не восприняли это за хамство.