Действие рассказа "Власть и сласть" происходит после событий книги "След Бремера" (по сути это одна из глав нового тома). Поэтому есть спойлеры, но не критичные, и вообще рассказ можно читать отдельно - всё будет ясно.
Недавно на Вомбате я упоминал о народе Кха, так вот рассказ касается их темы. Я писал его на конкурс дарк фэнтези, но рассказ оказался недостаточно "дарк"))
Итак, к князю Наара Шактаэлю прибывает делегация рыцарей Ордена Совершенства из Луарции. Они очень недовольны тем, что он сделал с их отрядом! Однако Шактаэля беспокоят куда более личные дела, которые могут повлиять и на весь мир...
Власть и сласть
Из-за отсутствия достоверных научных сведений, среди людей множатся различные мнения и кривотолки. Мистики, не иначе как начитавшись наарских страшных сказок, утверждают, что Кха не были уничтожены, а только лишились физической оболочки. Мол, их духи бродят где-то рядом, но не могут навредить нам, ибо "…Их уста за печатью, а длани за тремя печатями. Они слышат и видят нас, и взгляд их полон черного гнева. Их новый мир – это тень, разбитое зеркало и бесконечный лабиринт, подобный переплетению тысячи червей. Одна из бесчисленных троп когда-нибудь приведет их назад в мир живых".
Теодор Бремер, "Лик истории"
Газовые светильники тянули к закопченому потолку узкие трепещущие языки. Расположенные на стене через равные промежутки, они создавали не только свет, но и пологи теней, что наслаивались друг на друга и придавали статуям эффект нереальности. В искаженной перспективе статуи смотрели на Шактаэля будто сквозь толщу воды, и оттого явственней ощущалась пропасть времени между молодым вельможей и теми, чей облик увековечили статуи.
Шактаэль подошел к изваянию вплотную. Властитель народа Кха, живший в Четвертую эпоху, был выше его на голову и более узким в плечах и бедрах, хотя сам Шактаэль был стройным и по меркам народа халиру высоким. Статуя была композицией из десятка разных минералов, придающих цвета и ювелирное изящество деталям. Лицо формировала сдержанная зелень нефрита, передавая оттенки нечеловеческой кожи. Выполненные из хрусталя и обсидиана глаза надменно смотрели выше уровня горизонта – будь статуя живой, она бы не сразу заметила перед собой человека.
Слева и справа тянулся ряд таких же величественных, грозных, надменных мужчин Кха. Одинаково высокие, тонкие, с ритуально бритыми головами башневидной формы, они соперничали меж собой в роскоши одежд и утонченности украшений из электрума – сплава золота с серебром.
Сегодня статуи не могли завладеть вниманием молодого вельможи. Шактаэль обнаружил, что смотрит на дверь в нижнюю галерею. Там его ждало таинство, к которому он стремился с прошлого лета, и сегодня время пришло. Только сначала он разберется с одним делом. Не имея возможности заняться этим сейчас же, Шактаэль пришел в галерею, дабы насладиться предвкушением.
Проведя пальцами по ониксовой поверхности статуи, Шактаэль обнаружил черные пылинки. Он цокнул языком. Газовые светильники следует заменить на электрическое освещение, но Царская палата Наара как всегда консервативна и не спешит оборудовать пирамиду новым достижением науки. Частички копоти оседают с потолка и портят коллекцию. Статуи необходимо протирать каждый день, но смотритель боится приходить сюда и отлынивает!
Шактаэль обдумывал выбор между плетьми и штрафом для смотрителя, когда открылась дверь, впуская луч утреннего света. К нему спускался Солохон, отец его отца. Вот и посланник тез забот, что отвлекают от главного дела.
– Так и знал, что найду тебя здесь, – сказал старик, нахмурившись. – Солнце едва взошло, ты что, пробыл здесь всю ночь? Тебе следовало выспаться перед собранием.
– И сразу сюда? Впрочем, хорошо. На твоем месте я бы не смог сомкнуть глаз перед таким ответственным мероприятием!
– Давай выйдем на воздух, – сказал Солохон, скользнув взглядом по статуям.
– Зачем? – спросил Шактаэль, зная ответ.
– Как ты можешь тут спокойно дышать? Как будто это живые Кха, обращенные в камень в эпоху Рока!
– Чушь! – воскликнул Шактаэль, – как твоему языку не стыдно повторять поверья крестьян?
– Этот камень увековечивает то, что следует забыть как страшный сон для Наара! Уничтожить!
– Каждая из них – археологическая ценность, произведение искусства и стоит тысячи динаров.
– Тогда продать и пополнить казну.
Шактаэль не стал говорить, что большую часть коллекции он купил на средства из казны Царской палаты.
– Все они, – старик указал на статуи дрогнувшим пальцем, – тираны из народа Кха. Злокозненные и жестокие, едва не уничтожившие людской род.
– При их правлении Наар был сильнейшей империей мира. А сейчас?
Вопрос не требовал ответа.
– Нужно поговорить о предстоящем собрании.
– Вот-вот! – усмехнулся Шактаэль, – луарская делегация заявилась к нам с наглыми требованиями, и вместо того чтобы прогнать их, вся пирамида превратилась в суетливый муравейник.
– Не забывайся. Они здесь по твоей вине.
– Будь моя воля, я принял бы их в одиночку. Нет нужды созывать совет всей Царской палаты.
– Сын моего сына, – сказал Солохон, – помни свое место.
Смысл слов был настолько чужд Шактаэлю, что он даже не проигнорировал эти слова, а действительно не услышал. Дед опустил руку ему на плечо.
– Собрание созвано по твоей вине. Твои прожекты всегда выходили за рамки, но сейчас ты совершил преступление. Международное! Я предупреждаю как старший. Царская палата не намерена тебя защищать и в этих переговорах готова тобой пожертвовать.
– Глупцы. Палата недовольна, тогда как я открыто заявляю о намерении вернуть своей стране величие.
– Твоей стране? Ты не царь и не император прошлых эпох. Царская палата управляет государством совместными усилиями. Смотри, – дед указал на гобелен между светильников. На бордовом фоне были песочные часы, песок из верхнего резервуара превращался внизу в каменную пирамиду. – Так и мы подобны песчинкам, создающим государство.
– Чушь. Идеология для народа, – сказал Шактаэль и поморщился. – Как ты можешь говорить это всерьез? Испокон веков песок обозначает время нашей жизни, а пирамида – великие дела! Иначе причем здесь песочные часы, старик?
Последнее слово повисло в воздухе не оскорблением, но явным намеком на отсутствие почтения к сединам. Солохон поджал губы и сказал:
– Посмотрим, как ты заговоришь после собрания! Видит баал, я по родственному пытался тебя вразумить. Не удивлюсь, если тебя исключат из Царской палаты! Поговаривают и о луарской гильотине…
– Но ты-то на моей стороне?
– Они не станут меня слушать! Влияние колена Хараль мало, как песчинка.
– Забудь уже о песчинках! Я верну величие и нашему колену тоже.
– Надеюсь, ты подготовился к защите на собрании, а не только грезил о прошлом и несбыточном будущем, мальчик.
"О, я подготовился, – подумал Шактаэль, – единственное, за что переживаю, так это как бы тебя не хватил апоплексический удар от того, что я задумал".
– Кстати, об укреплении нашего влияния, Шактаэль...
– Вот это уже интереснее.
– Прошу тебя, давай выйдем на воздух. В конце концов, здесь просто нечем дышать.
Шактаэль двинулся к выходу. Все равно дед нарушал сладость уединенного созерцания.
С террасы Царской палаты рассвет виден раньше, чем в распластавшихся ниже кварталах Анагры. Приземистая пирамида, облицованная серо-желтым базальтом, возвышалась над городом как гора, немыслимая на просторах равнины Хаим Садот. Покои колена Хараль находились отнюдь не на самой вершине, но и здесь Шактаэль мог подставить бледное лицо солнцу раньше большинства вельмож, не говоря уж о простолюдинах.
– В колене Хараль остались ты да я, – сказал Солохон. – Твоих двоюродных братьев и сестер сложно принимать всерьез.
– Променяли прошлое нашего рода на жалкую карьеру в регии Культа баалов, – с готовностью кивнул Шактаэль.
– Если ты не позаботишься о потомстве, колено прервется. Жениться – лучший способ укрепить наше положение. Хотя бы на одной!
– Ты для этого вытащил меня из галереи?
– Надеюсь, свежий воздух и солнце взбодрят твою кровь.
Шактаэль прикрыл глаза, словно в приступе головной боли.
Ему не требовалось напрягаться, чтобы вспомнить подробности той ночи, наоборот, он постоянно прилагал усилие, отгоняя от себя эти воспоминания.
Тогда он был юношей, недавно получившим право носить пистолет и саблю в обществе. Спальня освещались масляным светильником, красноватый свет сохранял в углах бархатные тени, и очертания комнаты растворялись во мраке. Из садов за окном струился прохладный влажный воздух, который можно было пить. Пахло сандалом.
Обещали, что эта наложница умеет все и сможет удовлетворить его страсти. Она пришла умащенная маслами, блестящая и гибкая – тело кошки в человеческом обличьи. "Чего изволит мой господин?" – спросила она и прильнула к нему, сидящему на кровати. Несколько шелковых лент, прикрывающих ее тело, готовы были соскользнуть от неосторожного вздоха.
Такие слова Шактаэль слышал сотню раз. "Нет, – сказал он, – не будь одной из моих слуг или подчиненных. Дай мне отдохнуть от этого! Будь царицей, королевой!" Он подал ей бокал вина в поклоне, как делают слуги.
"Лучше скажи, – продолжил он, – чего изволишь ты? Понимаешь?" Она улыбнулась и сказала: "Но ведь князь – вы". "Сейчас это не важно! – сказал он и опустился на колени, – вот, возьми рукой меня за волосы… не бойся!" Он погладил ее ногу и поцеловал колено. Когда он поднял взгляд, то увидел услужливую улыбку, которая поспешно сменила глупое и растеренное лицо. Этого ему хватило, чтобы напрочь потерять к девушке интерес.
Перед отходом ко сну Шактаэль выпил целый кувшин вина, чего никогда не делал, презирая скотское развлечение и происки адептов Зеленого баала. Он надеялся, что опьянение сотрет из памяти эту ночь. Но произошло обратное: воспоминания впечатались в размягченный вином мозг, словно в сырой строительный бетон.
Теперь он постоянно помнил ту ситуацию и решил оставить попытки найти отдых в любовных утехах. Однако чем сильнее он укреплял свое влияние в Царской палате и обретал власть, тем острее чувствовал потребность хотя бы на минуту освободиться от напряжения и побыть подчиненным. Свободным, как раб.
Этот парадокс вызывал у него улыбку. Слуги приметили, что беспричинная улыбка князя не означает доброго расположения духа, напротив, в такие моменты он становится раздражительным и до издевки официальным.
Шактаэль открыл глаза и сказал:
– Отец моего отца, я так разволновался перед ответственным собранием, что не в силах обсуждать сейчас брачные дела.
Он сверкнул зубами в секундной улыбке. Солохон набрал в грудь воздуха и открыл было рот, но махнул рукой и оставил внука в одиночестве на террасе пирамиды.
Собрание организовали в малом зале заседаний на верхнем ярусе пирамиды. По мнению Шактаэля, слишком почтительный прием, достойный первых лиц государства, тогда как принимали они приора Ордена Совершенства, пусть и в должности советника капитула. По такому делу Шактаэль предпочел бы видеть Великого магистра ордена.
Вельможи Царской палаты Наара и свита приора располагались напротив друг друга за длинным каменным столом на сорок человек. За торцами стола сидели приор Жермен де Эмс и Шактаэль. Каждое брошенное ими слово должно было преодолеть длинный коридор со стенами из людей, которые оценят, взвесят и примут решение.
Рыцари пахли луарскими духами и лошадиным потом, хотя прибыли поездом. Было страшно подумать, каким запахом они бы наполнили зал, если бы добирались в Наар караваном, как в былые времена. Сейчас курящихся благовоний и открытых окон было Шактаэлю достаточно. Он мог понять разноцветный шелк рыцарских одежд, понимал и кичливо выставленные перстни с самоцветами пяти разных цветов по числу баалов – таковы знаки отличия в ордене, однако князя смешили кавалерийские кирасы, архаичные и нелепые. Выпуклые парадные нагрудники сияли от полировки и придавали торсу мужественное обличье, однако у каждого второго рыцаря доспех подпирало круглое пузо.
Делегация прибыла без переводчика. Разумеется, таковой в свите был, но на собрание они явились без него. Приор выказывает непочтительность и полагает, что так будет выглядеть важнее, поскольку под него будут подстраиваться.
Собрание длилось уже больше часа, закончили с приветствиями и формальными докладами о случившемся. Теперь оппоненты перешли к взаимным вопросам. Шактаэль поинтересовался, какая беда приключилась с Великим магистром ордена, что он не смог приехать лично.
Сэр Жермен де Эмс не торопился отвечать и усмехнулся. Он достал шкатулку с курительными принадлежностями и лениво раскурил сигару. Набрав полный рот дыма, приор отправил в сторону Шактаэля серое облако. Не разделяй их длинный стол, дым был бы выпущен князю в лицо. Рыцари улыбались и толкали другу друга локтями, старейшиы молчали и обменивались хитрыми взглядами.
Приор, словно позабыв про вопрос, продолжил излагать свои требования нарочито надтреснутым обвинительным тоном. Шактаэль смотрел на оппонента даже не с отвращением, а с жалостью. Будучи почитателем Красного баала, рыцарь культивировал в себе агрессию и доминантность, но делал это так наивно, совсем не разделяя политические задачи и личное тщеславие. Как ребенок, хотя был старше Шактаэля лет на двадцать. Как говорится, годился в отцы, но Шактаэлю был противен даже намек на родство с этим глупцом.
Толмач начал переводить речь приора, но Шактаэль поднял палец. Переводчик закончил фразу и посмотрел на своего господина. Как и все присутствующие. Со стороны рыцарей послышалась возня, шепот и лязг, а в ряде старейшин царило спокойствие. Солохон как всегда хмурился. Шактаэль поманил переводчика пальцем и вполголоса отдал приказ. Тот кивнул и вышел из зала.
Сэр Жермен де Эмс громко задавал вопросы, но понимали его только соотечественники. Старейшины пожимали плечами, как будто в жизни не слышали луарского языка. Лишенные возможности быть услышанными, рыцари стали переговариваться. Все понимали, что приору заткнули рот одним жестом. Теряясь в догадках, сколько продлится пауза, приор не сводил глаз с Шактаэля, а тот, хоть и смотрел в его сторону, ушел в свои мысли.
Делегация отвлекает именно в тот день, которого он ждал с прошлой осени. Не будь его роль в этом политическом спектакле главной, он уже давно покинул бы собрание и устремился на нижний ярус галереи. Благо, роль короткая и вот-вот закончится. Шактаэль начал барабанить пальцами по столу, но своевременно остановил это проявление нервозности, которое могли растолковать как мандраж.
Вернулся толмач. Покряхтывая от натуги, он нес огромную колбу кальяна, который вздымался выше его лысой макушки. Конечно, Шактаэль мог послать за этим любого другого слугу. Это понимали и все собравшиеся. Шактаэль проверил температуру углей, едва не коснувшись их ладонью.
Против обыкновения кальян поставили не рядом с креслом, а прямо на стол по правую руку от Шактаэля. Изящный и инкрустированный драгоценными камнями агрегат вздымался словно величественная башня, производящая облака для небес. В удивленной тишине Шактаэль поднял каучуковый шланг с мундштуком. Колба забурлила, князь набрал полную грудь дыма. Теперь он соизволил посмотреть на приора, застывшего с изжеванной сигарой в зубах, и начал выпускать в сторону рыцаря струю молочно-белого дыма.
Дым все струился и струился, пока в клубах не растворились силуэты. Шактаэль улыбнулся и сделал знак толмачу продолжать беседу. Сэр Жермен де Эмс начал громко протестовать, но на середине фразы чихнул и поспешно схватился за платок, чтобы вытереть под носом. Впредь он говорил сдержанно, опасаясь глубоко вдыхать экзотический аромат.
Дешевых ход, но именно такой язык и понимают позеры, вроде этих никудышных павлинов. Было бы глупо ставить их на место ораторским поединком, тонкость которого они не поймут, а вот такое – в самый раз. Тому подтверждением были красные лица рыцарей и возмущенные речи, полные дерзких фраз, которые толмач переводил сдержанно, словно приор жаловался, а не требовал – еще одно наказание за отсутствие переводчика с их стороны.
Наконец, рыцари перешли к провокационным, как им казалось, вопросам.
– Признаете ли вы, что вероломно приказали расстрелять отряд, возглавляемый сэром Галадом, приором Ордена Совершенства, обладателем пяти перстней?
– Да, – ответил Шактаэль, едва был произнесен вопрос.
Повисла пауза. Сэр Жермен де Эмс заморгал и зашуршал разложенными перед собой бумагами. Найдя нужную фразу, он сказал:
– Это признано беспрецедентным международным скандалом. Вы убили девяносто три подданных Луарции, рыцарей Ордена Совершенства, находящегося под юрисдикцией наарской регии! Последним обращаю внимание старейшин, что князь Шактаэль совершил преступление и против собственных властей.
Шактаэль видел участвующие здесь политические силы в виде сплетенного клубка разноцветных нитей, но вдаваться в подробности сейчас не собирался. Это занятие для уединенного анализа стенограммы собрания. Пусть рыцарь нагнетает важность, перечисляя силы, на которые не имеет никакого влияния. Шактаэль займется этим позже. Заметив, что ожидается ответ, он безразличным тоном сказал:
– Отряд нарушил границу Наара и с оружием вторгся на запретную территорию. Рыцари уничтожили бесценную энигму Третьей эпохи. Я расстрелял бы их снова. А если бы это вернуло утраченное, то и весь орден.
Он говорил искренне. Именно в руинах Марракхи, куда так некстати вломились рыцари, он добыл то, что хранилось теперь в нижней галерее. Рыцари уничтожили почти все, но оставалась надежда, что уцелевшего будет достаточно для его цели. В мыслях Шактаэль уже проходил мимо статуй Кха в галерее и спускался на нижний ярус…
Несмотря на вызывающие слова, рыцари были довольны. Шактаэль видел, что они сочли его лишенным тормозов нахалом, за чьи выходки получат максимальную компенсацию от Царской палаты и извинения, выраженные в любых политических уступках. Кажется, те же мысли посетили и старейшин Царской палаты. Солохон сидел, обхватив голову руками. Ладони прикрывали глаза, словно в стыде, но Шактаэль видел меж пальцев вперенный в него пытливый глаз. Старого интригана не проведешь.
Один из рыцарей вскочил, уронив кресло. Деревянная спинка врезалась в каменные плиты и треснула. Все обернулись на звук и увидели, как рука рыцаря метнулась к поясу. Через мгновение на Шактаэлья смотрело дуло пистолета. Некоторые из собравшихся замерли, как загипнотизированные змеей мыши, кто-то привстал с места, но так и застыл в скрюченной позе, не зная, что делать. Послышались сдавленные вздохи удивления и тонкий дрожащий крик, едва ли не женский. Шактаэль смотрел на рыцаря, сдерживая улыбку.
Пуля прошипела рядом с головой Шактаэля, дернув волосы волной воздуха. Вторая чиркнула по столу, третья ушла в сторону. "У этого идиота револьвер, – подумал Шактаэль, – перебор, достаточно и одного выстрела". Пуля попала в кальян, раздался звон. Шактаэля обдал фонтан из стекла, углей и воды.
Гвардейцы в бело-синей форме, стоявшие у входа в зал, наконец-то исполнили свои обязанности. Прогремели ружейные выстрелы, парадная кираса рыцаря смялась, как осенний лист, и исторгла кровавые всплески. Рыцаря швырнуло на пол, металл проскрежетал по камню. Красные лица рыцарей вмиг побледнели. Удивленные не меньше прочих делегаты замерли с поднятыми руками, а сэр Жермен де Эмс выкрикивал на луарском призывы к спокойствию, понятные и без перевода.
Зарождался галдеж, и Шактаэль чуть ли не физически ощутил, как разумы всех присутствующих размякли от паники и стали готовы для любых внушений.
Шактаэль поднялся и заговорил. Он упирал левую руку в пояс, а правой отрывисто жестикулировал, выверяя жесты как дирижер, управляющий оркестром чувств и мыслей. Шелковая сорочка натянулась и прилипла к мускулистому торсу. Речь была короткой, но емкой, не единожды отрепетированной.
Когда он удалился, сославшись на пережитый шок, обе стороны – и Царская палата, и делегация Ордена Совершенства – уподобились заводному пианино, которое уже без его участия нота за нотой сыграет нужную мелодию. Даже не по плану разбитый кальян сыграл ну руку – струйка крови на щеке добавила покушению достоверности. Когда заполняющийся жаркими речами зал остался за спиной, Шактаэль дал волю торжествующей улыбке.
– Я знал, что застану тебя здесь, – сказал Солохон.
Статуи Кха наблюдали за двумя вельможами обсидиановыми глазами. Шактаэль промолчал.
– Хочешь знать результаты собрания?
– Не думаю, что ты меня удивишь. Сейчас мне не до этого.
– Все прошло изумительно! – воскликнул старик. – Теперь все полагают, что поведение рыцарей варварское и инцидент в долине Марракхи случился по их вине, а ты исполнял государственный долг. Теперь уже делегация оправдывалась и вымаливала прощение за вероломное нападение! Старейшины отстаивают твои права и интересы – конечно, не столько потому что ты пострадавший, а страхуя самих себя от подобного… Я уж не дал там никому отвертеться! А уж какая пойдет молва!..
– Я не идиот, Шактаэль, и все понял.
Князь приподнял брови в немом вопросе.
– На собрании решили, что стрелявший рыцарь, разъяренный твоим признанием, мстил за погибшего в Марракхе кузена. – Солохон огляделся и шепотом продолжил: – Однако я видел красное сияние в его глазах и узнал признак одержимости духом. Ты прибегнул к гоэтии, темному наследию Кха! За такое казнят во всех странах Сандарума!
Шактаэль видел противоречивые чувства на лице старика – гнев, осуждение, страх. Только прямолинейная правда могла дать утешение.
– Нет, я не чернокнижник. Я занимаюсь историческими исследованиями. И разумеется, заклинатели и алхимики боготворят меня, когда я снабжаю их найденными энигмами и запретными трактатами. Эти зловещие пугала, которыми пугают детей… и стариков, служат мне как и прочие подданные.
Впервые Шактаэль увидел смешение эмоций ужаса и облегчения. Солохон лихорадочные размышлял, продираясь сквозь противоречивые чувства. Седая борода вздрагивала. Шактаэль уже не мог выносить ожидания. Видения нижней галереи застилали его взор, как мираж.
– Теперь ты оставишь меня в покое?
– Что у тебя в мешке? – внезапно спросил Солохон.
– Ты сегодня слишком назойлив, отец моего отца.
– Я уже не знаю, кто ты и чего добиваешься, – сказал тот, качая головой.
Шактаэль вздохнул и раскрыл кожаную торбу. Бережно он извлек продолговатый предмет, завернутый в бумагу. Отогнутый край обнажил черный воск и фитиль, похожий на скрюченный палец. От взгляда старика не укрылась золотая вязь письмен вокруг свечи, глаза его расширились и он выдохнул:
Шактаэль удивился познаниям деда. Он ревниво спрятал свечу, которую так долго для него изготавливали.
Внезапно Солохон закричал, не боясь, что их услышат:
– Ты хочешь вернуть народ Кха!
– Не кричи, старик, – поморщился Шактаэль, и старый вельможа сбавил тон.
– Вот каким способом ты решил вернуть величие Наара, глупый мальчик! – проговорил он, вцепившись в рукав Шактаэлю и неверяще вглядываясь в лицо. – Народ Кха снова поработит весь Сандарум, прольются реки крови. Неужели не понимаешь? Ты безумен?! Наар был сердцем их империи и процветал, но Кха не делились властью ни с одним из людей!
Шактаэль едва удержался от смеха. Он не хотел высмеивать деда.
– Ты будешь пересказывать историю мне? – сказал Шактаэль. – Мне?! Успокойся, старик, я осведомлен лучше всех историков. Я не собираюсь возвращать власть древних. Я и сам справляюсь.
– Что же ты хочешь от… них?
Шактаэль подумал, как сформулировать ответ, и пришел к единственному слову.
– Темные искусства для придворных чернокнижников? – Солохон вздрогнул от осознания того, что произнес.
– Ты меня задержал. Не становись у меня на пути.
Именно так. На пути, который только начинается.
– А если я не пущу тебя? – спросил старик, прищурившись, – расправишься со мной, убьешь?
Шактаэль утомленно провел ладонью по лицу. Ранки и ожоги, оставленные разбитым кальяном, защипало.
– Было бы жестоко выколоть тебе глаза, вырезать язык и бросить в темницу, как это делали в Четвертую эпоху. Так что да, я тебя убью.
Минуту они смотрели друг на друга. Пламя газовых светильников заставляло тени на их лицах двигаться и создавало иллюзию переменчивых гримас.
Старик медленно улыбнулся и сказал:
– Ты действительно приведешь Наар к былому величию. Не без моей помощи, конечно.
– Куда ж я без тебя, отец моего отца, – сказал Шактаэль и поцеловал старика в лоб.
За дверью в нижнюю галерею начиналась тьма.
Шактаэль шел вперед, выставив руку, пока не коснулся гладкого оникса. Статуя, единственная во всем зале. Он сделал еще три шага и нащупал стеклянную поверхность – осколок сферы Тидира, которую уничтожили рыцари в руинах Марракхи. Этот фрагмент был самый крупный из уцелевших. Его установили вертикально, как будто статуя смотрелась в ростовое зеркало.
Сфера Тидира безвозвратно уничтожена идиотами-рыцарями. Разве можно надеяться, что осколок сохранил хотя бы некоторые свойства могущественной энигмы Тидира Знающего?
Шактаэль установил свечу теней за статуей.
Но если ритуал сработает… Не окажется ли успех одновременно и последним мгновением его жизни? На подобное не осмеливался ни один современный чернокнижник. Шактаэль поймал себя на дрожи в руках и унял ее, сделав несколько глубоких вздохов.
Зажженная спичка явила из темноты три предмета: свеча теней, статуя Кха, осколок черной сферы. Шактаэль поднес язычок пламени к фитилю свечи и затаив дыхание наблюдал, как тот расцветает эфирным светом. Свет и тени замелькали по залу, будто он вращался, улетая в безграничную тьму, лишенную верха и низа. У Шактаэля закружилась голова, он не мог различить, то ли слышит потусторонний гул, то ли звенит в ушах абсолютная тишина.
Статуя, встретив спиной сияние свечи, отбросила на осколок сферы тень. На блестящей поверхности тень обрела человеческие очертания и провалилась внутрь, сливаясь с отражением. Фигура внутри вздрогнула и приподняла ладони, разглядывая их, как человек, осознавший себя во сне.
Шактаэль зачарованно глядел на нее. Выше всех людей, что ему доводилось видеть, даже рослых северян из Баргена, но при этом тонкая и изящная, как жертвенный кинжал. Даже в отражении на черном стекле был заметен зеленовато-оливковый оттенок ее холеной кожи.
Он попытался расстегнуть пуговицу своей сорочки, но руки дрогнули, и он рванул ворот – пуговицы брызнули на пол и защелкали, подпрыгивая. Обнажив грудь, Шактаэль, не отрывая взгляда от Безымянной Царицы, нащупал медальон и вытянул его перед собой, чувствуя, как цепочка врезалась в шею. Царица Кха подалась вперед, глаза сощурились, в них мелькнуло узнавание. И, как показалось Шактаэлю, боль и надежда.
Песочные часы, изображенные на эмали медальона были гербом Наара, однако такими медальонами в Четвертую эпоху владел только круг избранных людей, приближенных к властителям Кха. Если кто и имел право взывать к народу Кха, то только муж из колена Хараль.
Безымянная Царица что-то сказала, но губы шевелились в тишине. Шактаэль покачал головой и коснулся ушей. С минуту они смотрели друг на друга, ища в глазах невысказанные слова. Наконец, Шактаэль медленным движением прижал медальон к сердцу и позволил себе улыбку. Ему показалось, что ее губы тоже дрогнули, но настолько неуловимо, что заставляли смотреть на них в сомнении и надежде.
Она протянула к нему руку. На длинных изящных пальцах мерцали кольца из электрума. Шактаэль встал на одно колено и припал губами к руке, чувствуя холодную поверхность зеркала. Оставив дыханием запотевший след и отстранившись, он заметил, что рука сложена не для поцелуя, а в жесте. Палец указывал вниз, к ее ногам.
Шактаэль поднял взгляд и к своему облегчению не увидел никакой бестолковой улыбки. Губы ее чуть вытянулись будто для поцелуя, в глазах разгоралась нега, триумф и предвкушение возвращения. Шактаэль прикрыл глаза, растягивая сладкий момент между приказом и его исполнением. В эти секунды он ощутил отдохновение, какое не испытывал за все ночи сна. Его власть, не дающая покоя и выматывающая нервы всю жизнь, обрела противовес, приводя мысли и чувства к гармонии и открывая путь первобытной силе, рвущейся на волю из глубин его сущности.
Он чувствовал, как содрогается от нахлынувших чувств, словно позвоночник превратился в вибрирующую струну. Да! Он продолжит исследования с десятикратной силой, найдет способ общения с Безымянной Царицей, вернет ее в этот мир, а вместе с ней – тайны народа Кха. Старые времена вернутся, и Наар вновь подчинит континент при их совместном правлении – царя и царицы.
