Со дня победы в Великой Отечественной войне прошли уже десятилетия. Но многие солдаты всё ещё числятся пропавшими. Специально к 74-ой годовщине мы встретились с военными археологами нижегородского поискового отряда «Курган» Дроздовым Фёдором Борисовичем и Герштейном Ильёй Захаровичем, чтобы узнать, как проходят поиски останков, какие достижения есть на сегодняшний день и в чём особенности этой работы.
Благодарим за помощь в съёмках канал Джо Чиз.
Дроздов Фёдор Борисович – кандидат исторических наук, доцент.
– Прежде всего, расскажите немножко об истории поискового движения в России и об истории поискового отряда «Курган».
Дроздов Ф.Б.: Поисковое движение в России на неофициальном уровне существует фактически со времён Великой Отечественной войны. Первые работы, которые были направлены на установление имён и судеб погибших воинов, осуществлялись, в частности, в Керчи, в Аджимушкайских каменоломнях сразу после их освобождения в 44 году, группами инициативных людей, которые просто не могли равнодушно смотреть, что погибшие воины продолжают лежать под открытым небом в различных регионах. Самый известный эпизод связан с Мясным Бором под Великим Новгородом, где погибло множество бойцов Второй ударной армии, там работы по их захоронению, установлению имён начал Николай Орлов. А в 1988 году у нас государство впервые признало проблемы пропавших без вести солдат, без могил. В Калуге был проведён первый слёт, Всесоюзный ещё тогда, поисковиков, и организована в следующем, 89 году первая большая Всесоюзная вахта, как раз в Мясном Бору. И тогда же, в 88 году, на базе музея Горьковского государственного университета, где уже существовали к тому моменту не один год группы красных следопытов, был сформирован поисковый отряд «Долг», который в июле 1988 года выехал в свою самую первую экспедицию в Вяземский район Смоленской области. Тогда же был найден первый боец. На базе отряда «Долг» в 93 году была сформирована поисковая организация «Курган».
– Может ли обычный человек организовать свой поисковый отряд или проще присоединиться к уже существующему? И есть ли какая-то единая поисковая сеть в России?
Дроздов Ф.Б.: Возможны оба варианта, то есть, человек может создать свой поисковый отряд, для этого нужно просто-напросто найти группу инициативных людей. Можно присоединяться уже к существующим объединениям. Каждый выбирает для себя, как ему удобнее. У нас, например, были и такие случаи, когда люди приходили в отряд, или, наоборот, приходили и говорили: «Мы хотим создать свой отряд, можно ли включить его в состав вашей организации?» То есть, здесь конкретных жёстких правил нет. Всероссийская поисковая сеть существует с 2013 года, когда под патронажем администрации президента Российской Федерации было создано поисковое движение России. Это, кстати, далеко не первая попытка создания подобного рода организаций на всю страну, а уже 3-я, если не 4-я. Но предыдущие как-то так заканчивались. Не было согласия в буйной семье детей лейтенанта Шмидта. Но с 2013 года поисковое движение России есть, мы туда входим, мы головная организация в нижегородском регионе. А так, поисковые движения России имеют региональные отделения в подавляющем большинстве регионов Российской Федерации. Членство в поисковом движении России обязательным не является. Есть отряды, которые не входят туда и продолжают при этом поисковые работы. Но основная масса легально существующих поисковиков объединена в рамках поискового движения России.
– Каким образом определяется конкретный район раскопок? При помощи карт или при помощи аэрофотосъёмки? Какие методы сейчас используются?
Дроздов Ф.Б.: Методов сейчас, на самом деле, существует превеликое множество. Но самое главное заключается в том, что один и тот же район является районом для поиска на протяжении многих лет. Это даже предпочтительнее, потому что, конечно, можно каждый год выбираться в какой-то новый регион: новые ощущения, новые знакомства, новые места боёв. Но это неэффективно. Всё-таки, когда ты едешь в одни и те же места на протяжении многих лет, ты уже знаешь историю боёв, у тебя есть архивные наработки и карты, аэрофотосъёмка сейчас и документы времён войны. Ты уже знаешь, где были наиболее ожесточённые бои, ты знаешь, куда идти, тебя уже все знают – местная администрация, полиция, военкомат. Тебе могут оказать помощь. Это вот когда ты приезжаешь первый раз, на тебя смотрят с настороженностью, с недоверием. А когда тебя уже знают как облупленного это здорово облегчает жизнь. Эффективность работы поисковой на одном и том же месте повышается, поэтому многие старые отряды продолжают ездить в одни и те же места и годами, и десятилетиями. В частности, для нашего отряда таким местом является Бельский район Тверской области.
– Какие сейчас наиболее распространённые места для поиска, совпадают ли они с местами наиболее ожесточённых боёв?
Дроздов Ф.Б.: Нет такого понятия «наиболее распространённые места для поиска». Есть просто регионы, куда ездит большое количество отрядов. Но это действительно места, где советскими войсками были понесены наиболее серьёзные потери. Вот я знаю, что вахты большие, по несколько сот человек, спокойно стоят под Санкт-Петербургом в районе Синявинских высот, Гонтовая Липка, Гайтолово, Вороново, то есть, в местах, где были неоднократные и многие неудачные попытки прорыва блокады, потери были очень большими. Район Новгорода – Чудово, Любань, Мясной Бор, но, правда, Мясной Бор сейчас уже не притягивает к себе столько народу, потому что за прошедшие 30 лет там проделана была колоссальная работа и бойцы попадаются уже очень и очень редко. Район Ржева, Ржевско-Вяземской дуги, Темясовский котёл, район Волгограда – Сталинградская битва, то есть, места, где были понесены наиболее ощутимые потери, могут стать объектом притяжения для поисковых отрядов. Но, между тем, есть ведь регионы, где были так называемые бои местного значения. Не выдающиеся битвы, не грандиозные прорывы или окружения. Просто бои шли неделя за неделей, и за месяцы и годы, когда фронт почти не двигался, потери становились просто колоссальными. И в таких местах тоже поисковики работают.
Дроздов Ф.Б.: Допустим, Карелия. Там не было грандиозных сражений, крупномасштабных, сравнимых с Москвой или Сталинградом, но линия фронта стояла с 41 года по 44 год. И советские войска тоже несли потери, да, в масштабах рот и батальонов, но несли. И поэтому есть люди, которые традиционно ездят в Карелию и там тоже поднимают бойцов год из года.
– А какие правила техники безопасности нужно соблюдать в поисковых экспедициях и что делать, если нашли неразорвавшийся снаряд времён войны?
Дроздов Ф.Б.: Главное правило техники безопасности, если откинуть детали, это «не трогай эту фигню». Если ты видишь, что штука, на которую ты наткнулся, опасна, или ты не понимаешь, что это за вещь, позови старшего товарища. Вообще, взрывоопасные предметы находятся в ведении МЧС, ну вот, например, я могу сказать по конкретной практике работы под городом Белым, где мы ведём ежегодные экспедиции, там ежегодно приезжает к нам специальное подразделение разминирования МЧС, которое и дезактивирует все эти вещи. Как ты себя поведёшь по отношению к боеприпасу, так и он ведёт себя по отношению к тебе. Практически 100 % подрывов, которые имели место быть, тьфу, тьфу, тьфу, не в нашем отряде, это когда люди начинали боеприпасы насиловать, то есть, били по ним, пытались разобрать, клали в костёр, пытались раскурочить и прочее, прочее, прочее. Боеприпас реагировал.
–А насколько человек, занимающийся поисковой деятельностью, должен быть юридически подкован?
Дроздов Ф.Б.: Вопрос сложный. Ну хотя бы в каких-то базовых вещах должен быть подкован. По крайней мере, в области закона об увековечении памяти от 93 года со всеми поправками, дополнениями, потому что именно этот закон регламентирует нашу работу, и хотя бы в пределах статьи уголовного кодекса номер 222 – это хранение оружия и боеприпасов.
– А какие самые яркие находки случались за историю отряда?
Дроздов Ф.Б.: У каждого свои приоритеты, кто-то был впечатлён одной находкой, кто-то другой. Честно скажу, за последние годы одна из тех находок, которая лично на меня произвела наибольшее впечатление, это записка в бутылке. На останках воина была найдена бутылка, внутри бумага. Бутылку пришлось разбить, бумажку развернули. Это была вырванная страница из книги. Даже сохранились типографские надписи: Ленинградское книжное издательство, 1938 год, пьеса французского писателя Дени Дидро «Монахиня». А на обратной стороне корявым почерком карандашом написано с грубыми ошибками:
«Гирой алтирист наш комисар летинант Умеров пагиб в баю».
Фамилия не очень распространённая, личность бойца была установлена. Лейтенант Бекир Умеров. Действительно, комсорг гаубичного артиллерийского полка, погибший в бою, парню в тот момент, по-моему, было 22 года. Бойцы настолько ценили своего комиссара, что специально для него нашли возможность, а это было окружение, то есть, им было явно не до этого, но всё равно они его похоронили и вот на таком клочке бумаги всё равно оформили ему эпитафию.
– Такой вопрос, а какой процент бойцов получают…
Дроздов Ф.Б.: Обретают имена?
Дроздов Ф.Б.: Каждый 20-й. Только, к сожалению, это статистика не чисто нашего отряда. Это вообще всероссийская статистика. Только один из 20 найденных бойцов обретает имя. В результате того, что у него был найден смертный медальон.
Или подписанная вещь. Или чудом уцелел какой-либо документ. Или удалось вытащить по архивным спискам, то есть, удалось установить, что это за яма, кто в ней захоронен. И вот из архивного списка начинают вылезать имена. А так статистика такая печальная.
– А на этапе установления родственников часто удаётся найти или тоже процент достаточно маленький?
Дроздов Ф.Б.: По всей стране не знаю, но у нас, наверно, из 409 найденных бойцов родные найдены примерно у трети. Причём иногда бывает так, что понимаешь: искать дальше бесполезно, потому что приходит ответ, что все ближайшие родственники уже умерли. А недавно было наоборот. Совершенно другой потрясающий случай, когда нашли родственников бойца, но они не проявили особого энтузиазма по поводу того, что их близкий человек, который числился пропавшим без вести, найден. И проходит год, и вдруг на нас выходит представитель другой ветви этого же рода, и у них совершенно другое отношение. Очень эмоциональное, очень положительное. Да, да, вот спасибо, что нашли. Мы обязательно приедем на место гибели, на место захоронения. Вот этим летом они собираются приехать.
– А из каких областей были те люди, имена которых удалось установить? Есть ли какая-то закономерность?
Дроздов Ф.Б.: Никакой. Из всех областей, из всех регионов нашей огромной, необъятной родины.
Герштейн Илья Захарович – боец поискового отряда «Курган».
– Часто ли вы встречаете чёрных копателей, и если да, то как с ними поступаете?
Герштейн И. З.: На самом деле, понятие чёрного копательства очень растянуто. Фактически, любой человек, который не является официальным членом отряда, с точки зрения закона, с точки зрения всего прочего – чёрный копатель. Но что касается взаимодействия поисковиков с такими людьми, для нас гораздо важнее отношение к останкам. Бывает, что к нам обращаются местные жители из регионов, в которых мы работаем, и говорят, вот, знаете, пошёл за грибами и случайно наткнулся на останки бойца. При этом, ну скажем так, понятно иногда, что очень странно, что человек начал копать какую-то ямку, просто пойдя за грибами. Но если останки бойца обнаружены, переданы поисковикам, тем более со всеми вещами, по которым можно установить личность бойца, то с нашей точки зрения «чёрным» он не является. Хотя понятно, что, возможно, этот человек действительно пошёл за грибами, а ямку копал так, для каких-то своих нужд, но человек нарушил закон. К сожалению, иногда видишь, что кто-то копал, останки бойцов разбросаны кругом, а все вещи, которые бы могли быть основой для установления личности бойца, просто-напросто выбраны.
– Хорошо, а в чём отличие от археологии классической? В чём особенности поисковой экспедиции?
Герштейн И. З.: Особенности в методике работы и в целях. К сожалению, не все даже представители так называемой академической археологии это понимают. Дело в том, что академическая археология направлена на изучение материальной культуры, определённых времён, определённых эпох. В то же время, военная археология направлена на изучение судеб людей, на изучение, по большому счету, возможности адаптации человека на войне. И в результате получается, что разные цели – соответственно, разная методика. В академической археологии очень большое значение придаётся расположению каждого из возможных найденных артефактов. Львиную долю информации сейчас археологи получают не из самого предмета, а из того, в каком отношении один предмет лежит к другому. Военная археология исходит из того, что материальная культура первой половины 40-х годов всем достаточно хорошо известна и её далеко не всегда надо изучать с помощью археологии. Основное внимание уделяется тем артефактам, которые могут помочь установить личность бойца, ход боя в данной местности. А всё остальное, прямо скажем, не особо и нужно. Поэтому некоторые вещи, не обладающие особой информативной ценностью, просто-напросто остаются в отвалах, а очень часто археологи-академики требуют, чтобы поисковые работы, военная археология велась строго по методикам археологии академической. Это достаточно большая морока, и здесь всё должно исходить от цели, то есть, если изучаешь материальную культуру, да, очень важно одно, если изучаешь военно-историческую антропологию, нужно другое.
– Насколько важна в поисковой деятельности архивная работа и можно ли сказать, что главная работа ведётся именно в архивах?
Герштейн И. З.: Ну, главная – не главная, сказать сложно, но архивная работа является важнейшей частью поисковой деятельности. По большому счёту, от работы в архиве зависит продуктивность непосредственно полевой работы. Потому что мало выехать на местность, надо представлять себе, где шли бои, где конкретно, как они шли, кто, откуда атаковал и так далее. Именно эта подготовительная работа позволяет максимально продуктивно работать уже непосредственно в полевой экспедиции. Максимально точно находить возможные места, где лежат незахоронённые останки советских воинов. И максимальное количество этих останков поднимать. После того как поисковая экспедиция закончилась, если найдены какие-то вещи, которые теоретически могут позволить установить личность бойца, это опять работа в архиве. Поэтому архивную работу я не назову главной, потому что одно без другого не имеет особого смысла. Просто копание на местности по принципу, что зазвенит, что стукнет и так далее – малопродуктивно и не даст, скорее всего, никакого результата. С другой стороны, поднятие останков и личных вещей без работы с архивами очень сильно сократит возможность установления личности погибших советских воинов.
– А есть какие-то особенности поисковой деятельности в разных регионах? В классической археологии же такое есть.
Герштейн И. З.: Безусловно, методика поиска очень сильно различается, в первую очередь, в зависимости от того, какая местность: степь, лес, болото, какая почва. Это и сохранность, и различного рода визуальные признаки возможного наличия останков, и так далее. Поэтому, в зависимости от того, в какую местность едет поисковик, он должен соответствующим образом экипироваться не только с точки зрения климата, погоды и прочего.
Но и с точки зрения тех условий, той почвы, той местности, где он будет работать. Потому что, допустим, тем щупом (это длинный прут), которым можно прощупывать почву в поисках останков в тверских лесах, невозможно работать в волгоградских степях. Абсолютно невозможно, там требуется уже иной щуп с другими характеристиками. С другой стороны, большие рамки металлоискателей, которые очень часто используются в степях, на закрытой местности неэффективны и неудобны. В лесу, когда ты продираешься сквозь заросли, большая рамка будет только мешать. Кроме того, большое количество корней и прочего просто помешает там нормально работать. Для этого нужен простор. Поэтому разница, конечно, есть и очень большая.
– Чем рядовой гражданин может помочь работе поискового отряда?
Герштейн И. З.: У большинства современных граждан, если не у всех граждан России, есть предки, которые прошли войну или, к сожалению, с этой войны не вернулись. И вся та информация, которая есть у рядовых граждан о боевом пути, может принести помощь. Жители, скажем так, боевых регионов, где была война, в своей повседневной деятельности могут смотреть, что выкапывается на огороде, или что-то ещё, и при малейшем подозрении на то, что здесь находятся останки бойцов, связаться с поисковиками, сообщить им об этом, а дальше мы проверяем.
