Как и всегда перед спектаклем, руки отяжелели. Переломный момент: если удастся перебороть себя — поведу кукол как по маслу, до самого конца. Внутри засосало, потянуло. Я сглотнул, пережидая, пока в горле полыхнёт, тряхнёт, отпустит и позволит воплотиться в кукле.
— Ну, дружок, не подведи, — попросил я то ли Мельника, то ли себя. Шагнул вплотную к ширме, привстал на носки, чтобы на миг увидеть зал, высунулся над юбкой — и был оглушён криками и приветствиями.

Гам, гам, гам… Они кричали что-то. Они махали, светили огоньками мобильных, топали и ревели — какое-то слово… У меня глаза вылезли на лоб. И в окружающем, кольцом стягивающем шуме я различил:
— О-кры-лов! О-кры-лов!
Это… меня?..
— Начинайте! — зашипел, низко пригибаясь за ширмой, Цыглинцев. — Публика разогрета! Начинайте же!

Я поднял руку — от запястья по предплечью и к плечу пробежали привычные мелкие иголки — и, поклонившись Мельником, начал.

Я иду, иду по свету. Злоба зёрна разметала.
В мире нет того подвала, чтобы спрятаться от ветра,
Чтобы спрятаться от ведьмы и, найдя простые камни,
Бросить в жерло, сунуть в яму и достать, достать последний.

Голос креп. Я так давно затвердил эти строки, что мог бы произнести их и во сне, и при смерти. Они грубо, низко звучали голосом отца — которому, кстати, совершенно не подошёл бы этот лёгонький, как тростинка, с разлетающимися волосами Мельник, — звенели высоким, срывающимся и звонким голосом Карелика — в те вечера, когда мне отказывались служить руки и спектакль приходилось пропускать, — раскатывались бархатным, чуть картавым голосом мамы, прочитавшей мне эту сказку раньше, чем я впервые полез в чемодан, чем начал догадываться, о чём же она на самом деле…

Голос креп, поднимаясь выше и выше, звеня, разлетаясь над толпой. Я не прикладывал никаких усилий. Кукла двигалась, говорила, дышала — сама. Мельник помогал мне. Он начинал движение прежде, чем я успевал шевельнуть рукой. Он угадывал мои мысли. Я любил их всех — но именно он был по-настоящему моим. Он как губка впитывал то, что был не в силах впитать я.

Потому что эмоции лились через край. Я почти видел, как они текут к нам из зала — по сверкающим, невесомым и прочным нитям. Электрические гирлянды, развешанные над сценой, рябили; трещали под ногами доски. Но ширма стояла крепко, словно скала.

Мы не бросим зёрна в поле. Мы посадим зёрна в души.
Тише-тише, ты послушай; петь, мой милый, станешь после.
Если ведьма возвернётся, хороводом ветры встанут,
То навек за нами встанут тени лиц белее солнца…

Я говорил и говорил; водил и водил; переводил дыхание и сменял кукол — а мне всё чётче чудилась паутина. Серебряные нити всё туже стягивали зрителей, обвивали шеи, запястья, виски — самые нежные, уязвимые места, — сжимали, кружили и вели ко мне — пульсируя, вытягивая из туловищ, лиц и сердец насыщенное, мерцающее вещество, неся его, смыкаясь над моей головой, вливая в меня чужой страх и тревогу, восторг, оторопь, мощную волну радости от финала…

Крепче вскидывайте руки! Плещут лопасти по ветру.
Верный мельничным заветам, я стерплю любую му́ку,
Я смелю муку́ любую, ветру время в жертву брошу.
Вы — бросайте! Тоже! Тоже! Ну же! Души! И — вслепую!

Ослеплённый, оглушённый, едва держась на ногах от сталкивавшихся надо мной волн эмоций, я уже не различал, какие слова принадлежат мне, какие — зрителям.
— О-кры-лов! О-кры-лов! — рычала толпа, и в этом жадном, алчном гомоне мне слышалось: — Ку-кло-лов! Ку-кло-лов!
— Аншлаг! Аншлаг! — верещал Антон Константинович, ловя меня на ступенях у сцены. — Аншлаг!

Я сошёл, шатаясь, рухнул на скамейку с выгнутой спинкой, прижал к себе рюкзак и закрыл глаза. Скамью качало. Тело не справлялось с высосанным у зрителей; всё внутри захлёбывалось, задыхалось, ликуя.

— Откуда они знают обо мне? — прохрипел я, приоткрыв глаза.
— Видеоспектакли, — удивлённо ответил Цыглинцев. — Выпейте-ка. Взбодритесь!
Он протянул мне стакан. Пока я лакал воду — казалось, ослаб даже язык, — Антон Константинович продолжал:
— Я сам ваш большой поклонник. Удивительно, что вы в таком маленьком городочке… Крапивник? Крапинск? Простите, не помню точно… В общем, удивительно, что вы так выучились, добились такого мастерства. У меня несколько ваших спектаклей в избранном. Особенно мне нравятся в том тёмном театре с таким советским, мрачненьким антуражем…
Я дёрнулся от усмешки; вот бы Сморчок Иваныч на такое хихикнул.
— Вас даже ценители знают. С вами Рокатански ещё не связывался? Конечно, есть чему учиться, но такой навык — в таком возрасте! Вы же, кажется, ещё в институте?

Он продолжал щебетать, но я уже отключился. Потряхивало. Чувствовал себя, как будто в тело влили чужой крови — агрессивной, вдохновлённой, мощной. Так было на каждом спектакле; я ждал этого. Но в этот раз было чересчур. Я сделал ещё глоток — что-то очень приятное, с лимонной кислинкой, — кивнул Антону Константиновичу и попытался встать. Качнулся, упал обратно на скамейку.
— Творческий экзостинг, — сочувственно кивнул он.
— Что?..
— Вы сколько в профессии?
— Года… полтора.
— А. Тогда простительно, что не знаете, — улыбнулся Цыглинцев. — Экзостинг — это среднее между «экстаз» и «exhausted» — истощённый. Получается что-то вроде «измученный экстазом».

Измученный экстазом. О да. Это сейчас про меня. Особенно много дал и вытянул сегодня диалог Мельника и Изольды. Это был далеко не самый яркий, не самый динамичный отрывок пьесы. Но я любил его — ревниво, болезненно; играя, каждый раз представлял, что говорю всё это не зрителям — отцу. Он умер, а мы так и не помирились. Я знал, это будет висеть надо мной всегда. Но этой сценой я словно обращался к нему, словно раз за разом просил у него прощения.

Здравствуй, Мельник, путник, мастер. Вот сошлись дороги наши.
Что там дальше? В чьей мы власти? Нам никто, никто не скажет.
Оборвутся тропы вскоре или через сто столетий.
Мало проку знакам верить. Расходиться страшно в ссоре.

Простыми словами туда, куда уходят люди, не дотянуться. Но с помощью кукол… Кто знает. Может быть, батя слышал.

Отрывок из повести «Куклолов»

–Ты — что? Ты что сделал?

Голос опасно зазвенел. Олег вытянулся в струнку, напряжённо всматриваясь то в отца, то в тёмную, обтянутую серым шёлком коробку. Медленно перевёл взгляд на россыпь рентгеновских снимков и рецептов. Снова посмотрел на отца. Ещё раз, не веря, не в силах поверить, что это конец, повторил:

— Ты — что?..

— Я купил куклу, — пряча глаза, ответил отец.

Повисла полная звуков тишина — объёмная, но ненастоящая, словно играешь в наушниках и персонаж остановился среди локации в ожидании врага, в предчувствии дурного. Олег не заметил, как руки сами потянулись к коробке. Зато отец — заметил. Шлёпнул его по запястью, дёрнул коробку на себя и прижал к груди.

— Не лапай! Ты не представляешь, какие это деньги!

— Очень даже представляю, — с расстановкой ответил Олег. — Очень даже! Сколько? Сколько у тебя осталось?

Бывало всякое; бывало, отец поднимал на него руку; но таким тоном Олег не разговаривал с ним никогда. Вот только сейчас было плевать. Сейчас он готов был говорить грубей, грязней, хуже — как угодно! — если бы это могло помочь.

— Ничего у меня не осталось! — рявкнул отец. — Ещё и в долг пришлось взять. Ты такую цену никогда не поймёшь!

— Это уж точно, — с отвращением глядя на коробку в здоровых волосатых руках, пробормотал Олег. Слова в голове отдавались тупым, дробным грохотом. Ничего не осталось. Ещё и в долги влез.

И тут дошло.

Он хотел крикнуть, но голос надломился, вышел только растерянный, панический возглас:

— А мама?

— Маме уже не поможешь, — буркнул отец и отвернулся, баюкая коробку. — Даже если бы мы выкупили «Неопассол», врачи же сказали — тридцать процентов.

— Но ведь теперь даже этих тридцати процентов не будет, — сглотнув, выдавил Олег. — Ты что, не понимаешь? Совсем не врубаешься? Она же умрёт!

— Она всё равно умрёт, — произнёс отец как-то безразлично, но на лбу, под редкой налипшей чёлкой, вспухла жилка. — А кукла... Олег, такой шанс бывает раз в жизни. Ты же видишь, как я искал их. Ты сам знаешь, ты видишь, что я всю жизнь на это положил! И тут такая оказия... Её можно было купить. И деньги были. Это знак, Олежек. Я должен был её купить! Мама простит меня.

— Мама? Простит?

От ощущения нереальности потряхивало; от растерянности, от злости на отца слова соскакивали с языка прежде, чем успевали оформиться в предложения.

Выходили нечленораздельные, звериные звуки; но молчать было нестерпимо. Олег дёрнулся вперёд и бросился на отца с кулаками:

— Некому будет прощать! Ты понимаешь? Некому! Она умрёт, потому что ты все деньги просадил на свою дурацкую куклу. На тупую неживую куклу! Иди сейчас же! Продай её! Иди и продавай, придурок!

Он чувствовал, как входит в раж, как по крови разлетается ярость. Гнев ударил в голову. Олег замахнулся, целя отцу в лицо... Тот даже не пытался заслониться, только загородил собой коробку, зажмурился и шептал, шептал... Олег не хотел разбирать этот шёпот; чувствовал только, как горит ладонь, как гремит в ушах кровь.

— Мама простит, — бормотал отец. — И ты когданибудь простишь, Олежек, поймёшь меня...

— Иди и продай куклу! — пытаясь отобрать у отца коробку, орал Олег. — Мама! Да как ты не врубаешься... Отдай мне, я сам продам. Изверг! Урод!

Отец ёжился, но коробку не отдавал. Олег скребанул по ней ногтями — серый шёлк пошёл затяжками, это было похоже на расходящиеся дуги сигнала сети. В голову некстати пришло, что, когда мама умрёт, её телефон, наверное, тоже будет показывать такие дуги — пустые, без связи.

В горле набух кислый ком. Глаза защипало. Олег опустился на корточки перед отцом и, смахивая слёзы, прошептал:

— Отдай, пожалуйста... Ведь есть шанс её спасти, папа...

— Мы столько «шансов» перепробовали, — тяжело поворачиваясь на стуле, прохрипел отец. — Всё, Олежек. Надо уметь признавать поражение.

— Но «Неопассол», — проговорил Олег, преодолевая пригибающую к полу, к коленям отца безысходность. — Он может помочь. Мог бы, если бы ты...

— Хватит! — Отец рубанул ладонью по столу, соскрёб крошки, сжал кулак. — Тебе не понять!

— Да уж, — выплюнул Олег. — Мне не понять, как можно потратить на куклу деньги, на которые ты мог спасти жену!

Отец встал. Не глядя на Олега, неловко, левой рукой придерживая коробку, натянул куртку. Обулся. Коленом толкнул дверь и вышел в подъезд.

Спустя минуту донёсся грохот лифта.

Олег остался в пустой квартире; в ушах ещё долго стоял скрип лифтовой кабины. Он пальцами собрал в складки кожу на лбу. Забормотал, пытаясь хоть как-то собрать мысли:

— Что я могу... Что я могу... Ничего... Ничего не могу!

Хотел проверить баланс карты — без пароля в отцовском телефоне сделать это не вышло. Вскочил, чтобы бежать в банк, оспаривать покупку, отменять платёж...

Вскочил и вспомнил, что неделю назад отец перевёл все деньги в наличку: в России достать «Неопассол» можно только из-под полы, положив кому следует прямо в карман.

Хотел рвануть на аукцион — он помнил адрес, столько раз сам притаскивал оттуда отца, полупьяного, жалкого, — но глянул на часы и понял, что на сегодня торги закрыты, искать продавца куклы бессмысленно.

Перед глазами встала серая шёлковая коробка. Олег со всей силы ударил кулаком по стене; рука онемела до локтя, из горла вырвался хриплый рык, перешедший в стон, затем — в скулёж. Он упал на колени, согнулся, обхватил голову и, монотонно раскачиваясь, забормотал:

— Мама. Мама... Мама...

* * *

Отец, непривычно трезвый, гладко выбритый, както резко ссохшийся, перебирал книги. Связанное с театром бросал на диван, остальное возвращал на полки.

Олег старался не смотреть на этого незнакомого седого мужчину — сидел на подлокотнике кресла и, не останавливаясь, листал ленту. Закончив с книгами, отец принялся за бельё. Вынимал с полок новёхонькие рубашки, которых никогда не носил, доставал из ящиков ремни, майки. Олег глядел в экран, не различая ни слов, ни картинок. Бормотало радио.

— Приёмник, пожалуй, тоже заберу. — Отец смущённо обернулся. — Ты-то в телефоне слушаешь. А я без радио соскучусь. Телевизор покупать не хочу.

Олег промолчал. Отец, выждав, спросил:

— Так что? Возьму? Приёмник-то?

— Бери, — равнодушно отозвался Олег, откладывая телефон.

— Ладно. — Отец ухватил провод, потянул из розетки, вздохнул, махнул рукой. — Ладно. Пускай пока болтает...

И продолжил раскладывать по полу стопки белья, хмыкая и покряхтывая.

Олег закрыл глаза, пробуя представить, что мама — дома. Например, на кухне печёт оладьи. Или на балконе поливает цветы. Или просто сидит, читает, смотрит новости. Да на здоровье, пусть хоть «Модный приговор» включает — он слова не скажет, лишь бы смотрела...

Глаза жгло, будто в лицо бросили пригоршню песка. Олег отёр саднящие веки, встал с дивана. Отец вздрогнул, выронил коробку с запонками — всё мамины подарки. Мама всегда хотела, чтобы он носил красивые рубашки, часы, запонки. Выгадывала, откладывала с премий, покупала ему гарнитуры, зажимы, кожаные ремни. Хотела ходить с ним в театры, в музеи. Хотела, чтоб он выглядел прилично. А он только и говорил, что о куклах, и единственным театром, в который он не бежал — летел, был кукольный.

Поход на представление отец подгадывал на конец месяца, билеты заранее засовывал за уголок зеркала в коридоре. Возвращаясь домой, подолгу глядел на них, улыбался, поглаживал тиснёный узор. Утром в день спектакля брился, выбирал свежую рубашку — когда-то они болтались на отце мешком, но в последние годы всё туже обтягивали пивное пузо, — чистил ботинки. Вечером, торжественно вручив матери букет роз, брал её под руку, и они отправлялись в театр — правда, на пороге отцово внимание жене заканчивалось, весь он отдавался бархату, плюшу, блёсткам, головам из папье-маше, запахам клея, пыли и сладкой ваты.

Он неистовствовал, когда видел, как продают вату, даже на детских сеансах. Ворчал, ругался, горячо доказывал: куклы не для детей.

— Куклы — искусство. Куклы — это же дворцы, настоящих кукол зодчие создают. Ты посмотри, какие лица... Брови — как арки в соборе. Какой алебастр! Кожи такой не бывает на свете, Олежек, какой тут алебастр...

...Запонки со стуком прокатились по полу. Отец пугливо шагнул к Олегу.

— Олежка... Олеженька...

Чувствуя, как перекрывает горло, как кончается воздух и рвётся наружу вой, Олег махнул на отца рукой,в три шага добрался до двери и выскочил в подъезд.

Как в тумане, держась за шершавые стены, добрался до балкона между лестничными пролётами, толкнул тяжёлую дверь и зажмурился, ослеплённый светом. Снаружи валил снег, и с высоты семнадцатого этажа земля казалась белым квадратом, разлёгшимся вдаль, до самой набережной. Снег заслонял гаражи и пятиэтажки, прятал скверы, дворы и скамейки, скрывал дороги и машины — только далеко впереди чёрная река глотала, глотала хлопья, не думая белеть.

Олег шагнул к перилам, провёл ладонью по поручню. Крошки снега сначала собрались в горку, а потом посыпались на его голые ноги в одних тапках. Губы сами собой растянулись в кривую ухмылку, брови съехались к переносице. Олег вцепился в мокрые перила, потянул их на себя, затряс, распугивая птиц. Облака пара вырывались изо рта и растворялись в белом пустом небе.

— Простудишься! — крикнули сзади, и на плечи легло что-то тяжёлое, меховое, с запахом старой шерсти и лосьона для бритья. Олег медленно, угловато обернулся. За спиной стоял отец — хмурился, потирая локти.

Надо же, первым делом испугался, что сын простудится. То, что, может быть, Олег хотел, как снег, шагнуть за борт, отцу в голову не пришло. Да и сам Олег подумал об этом, плюнул и вышвырнул из головы: поступить так значило бы убить последнее, ради чего жила мама.

Отец — тот, конечно, если что, даже не трепыхнётся: уж он-то жил исключительно для своих кукол.

— Олежек, пойдём домой.

— Уйди, — процедил Олег, сбросил его руку и повернулся спиной, к снегу.

— Да скоро уже, — непривычно печально вздохнул отец. — Подожди чуть-чуть. Вещи соберу и уйду.

— Да? — безразлично спросил Олег. В небо ушло ещё одно облачко пара.

— Мама в завещании указала, что квартира — одному тебе. Это ж её квартира, целиком. А мне велено выметаться. Я тебе сразу хотел сказать о её завещании, но всё момента не было...

Олег злобно хмыкнул. Мама как знала, что этот кукломан её угробит.

— Ну так и выметайся, — велел он отцу, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Выметайся давай!

Отец качнулся с пятки на носок — встрёпанный, с пятнами пота под мышками, в лучшей своей футболке. Всё-таки попытался закруглить мирно:

— Олежек... Потом, позже, ты узнаешь, почему я так сделал. И мама меня простила...

— Простила? — чувствуя, как клокочет у самого горла ярость, выдохнул Олег. — Старые песни поёшь? Она тебя всю жизнь прощала, кукольник чокнутый! Чучело! Вали вон!

— Да, только вещи соберу... — пятясь, бормотал испуганный отец. — Вещи только... Те, что мои... И...

— Вали! Выметайся, урод! Убийца!

Олег наступал, тесня отца к дверям, тот пятился, теряя тапки, едва не споткнулся о порожек, развернулся, рванул к квартире.

Олег, дрожа, привалился к стене. Силы оставили.

Прилив ярости сменился апатией так резко, что он испугался бы, если бы ещё мог бояться. Но чего бояться, когда самое страшное уже случилось?

Часть I: А за околицей — тьма. Часть I

— Да всё со мной хорошо, егоза, — свирепо повторила Яга в десятый раз.

— Вижу же, что нет, — упрямо ответила Ярина. — Как я пришла, ты сама не своя!

— Ещё раз пристанешь — уведу на Маковое поле!

Сказала — и самой смешно стало, смешно и горько. Куда такую на поле уведёшь? Выросла, выучилась — попробуй сладь.

— Правда, бабушка, — тихонько спросила Ярина. — Что такое?

— Сердце прихватило, глазастая. А ты растравливаешь. Ложись, спи. У меня ещё дел немерено.

Но Ярина никак не могла угомониться. Нашла время! И без того на сердце как маетно… Яга шепнула на ладонь; едва блеснув, вспорхнула с руки бабочка, села ученице на волосы.

— Спи… Да спи сладко.

Долго сидела Яга за столом, глядела на Ярину. Та, когда спала, лицом становилась маленькой, светлой. Волосики разлетаются. И что с такой делать?

Налила чаю; снова из чашки смерть глянула. Надо же было яблочку завязаться в самый последний год…

Съест Яга яблоко — Яринке не жить. Не съест — сама умрёт, пришёл, пришёл срок, на пороге топчется, стучится в окно. А Яринка-то с яблоком станет ещё даровитей, ещё краше. Но как не хочется умирать!.. Вот он, выбор Яги.

Под утро сняла со старого зеркала штору — чёрные мушки, трещины по стеклу. Спящая Ярина отразилась, как мрачная царевна: корона из кос, соболиные брови, и словно не дышит, словно не живая. А сама Яга — иссохшая, чёрная, одной ногой в смерти…

Убить бы её во сне — и легко, и тихо, словно уснула. Да разве заслужила такое Ярина? Мелькнули в памяти перепуганный зайчишка на кладбище, топкие тропы Хтони, где она ни разу не ослушалась, вперёд не убежала; и как ватрушки пекли, и как на закате ягоды собирали на Малахитовом лугу, вспомнилось…

С первыми лучами села Яга рядом с ученицей, провела по тёмной голове, шершавой ладонью цепляясь за волосы. Ярина как от толчка проснулась. Мгновение смотрели глаза в глаза, и десять лет мелькнули в этом мгновении, — а потом вскочила, невидимой силой отбросила Ягу, завернулась в покрывало, отражая её искры. Закричала:

— Нет! Должен быть выход другой!

— Нет выхода, глазастая, — задыхаясь, выкрикнула Яга, посылая в неё огненных шмелей. — Отступись!

Ярина словно и не хотела нападать в полную силу, только защищалась, плакала, умоляла — а Яга выдохлась, локти заломило, в голове гудело, ударяло чугунным молотом. Наконец нащупала брешь, почти достала, стараясь не думать, с кем сражается, против кого выпускает самую страшную силу. Заплясал на ладони огонь.

В тот миг, когда почти накрыло Ярину пурпурной сетью, в избу ворвался Финист, закрыл крылом, белой пеленой затопил горницу. Яга, мотая головой, словно лошадь в зимнем тумане, всё вокруг запалила огнём. Затрещала, завыла изба, зазвенела посуда, вспыхнули сухие травы по стенам. Финист подхватил Ярину, вылетел из избы, помчался к роще. Та, кашляя от дыма, дёрнула его за перо.

— Убедилась? А ведь ещё поддаться, поди, хотела?

— Куда ты летишь?

— К роще! Яблоко стеречь!

— Не к роще надо… Мне её не одолеть, если она позовёт других. Финист, летим к Кощею…

***

— Яринка? — удивился Кощей, вставая из-за стола. — Что стряслось? Яга послала?

Мелькнуло в памяти, как учил её Кощей различать птичьи яйца, как вышивать учил — он делать это умел куда лучше, чем Яга, куда нежней; та всё руны вышивать заставляла, а Кощей показывал, как цветок сделать шёлковый, живой, как каплю росы сотворить иголкой… Ярина закрыла глаза, выставила руку. Пламя собралось в мелкий тугой шар, совсем как моток ниток.

Понимала, что если помедлит, — рука не поднимется на Кощея. Да и вряд ли одолеет его в честном бою. Швырнула огонь, выскочила из горной пещеры прямо в воздух, запечатала за спиной камень и упала на спину подхватившему Финисту.

***

Соловей-разбойник точил кинжалы. Яга рассказывала, что лезвия он смазывает ядом; яд тот в давние времена вывели русалки, и назывался он «Неторопливое прощание». Русалки так незадачливых рыбаков топили, а Соловей кинжалами резал любого недруга, кто случался под рукой.

Всегда она Соловья боялась, пряталась за печку, когда он являлся; вычитала, что от его свиста можно уши залить воском. Но в этот раз некогда было. Упёрлась ногами в землю, соткала из воздуха огненную змею и пустила вперёд. Змея качнулась, выросла, уколола Соловья в темя — тот и понять ничего не успел, только вскрикнул позади Финист.

— Очнётся хоть?

— Может, очнётся. А может, и нет, — глухо молвила Ярина. — На озеро полетели.

***

С Озёрным Царём пришлось помучиться: сильна была Ярина в колдовстве огня, но с водой еле-еле ладила. А на озере столько воды, что, кажется, любое колдовство проглотит. Любое, кроме сплетённого, пурпурно-белого. Пламя обхватило бороду царя, спустилось по плечам, упало в воду. Полыхнуло озеро. Вспомнив старое, Ярина вытряхнула из рукава деревянные взрыв-руны, щедро бросила в глубину.

Улетая, Финист оглянулся: Царь Озёрный догорал посреди почерневших кувшинок, русалочьи тела всплыли, качались на воде белые волосы.

— Зачем ты так?

— Лучше друга убить, чем за спиной врага оставить. Если кто-то из них Яге поможет, мне яблока не видать. А ты сам говорил: яблоко не съем — не жить…

Финист только быстрей полетел, зорко глядя вперёд. А когда остался позади луг, на котором взвился к небу костёр из леших, когда затихла поляна, где дрались прежде молодые птенцы колдовских птиц, когда онемел потемневший Живой лес, Ярина чужим, незнакомым голосом велела:

— Лети к яблоне.

Испуганно забилось под стальными перьями, под крепкими крыльями сердце. Обернулся. И не встретил на милом лице знакомого взгляда. Вместо светлых глаз Ярины глядели на него чёрные глаза будущей Яги.

— К яблоне лети. И помни, что дважды больше повторять не стану.

Хотел возразить — и не осмелился. Полетел, медля, как мог, но Ярина заметила — пришпорила в бок огоньком.

— Не обманывай, Финист. Да не бойся. Пока ты со мной, ничего не страшно.

И страшней стало от этих спокойных холодных слов в сто крат. Полетел, попытался забыться в ветре, в скорости — и со всей силы налетел на невидимую стену, что выстроила Яга над Яблоневой рощей.

— Хитра, — процедила Ярина, поднимаясь. Стряхнула с подола сор, вытащила из волос листья. Выставила вперёд руку, толкнула стену — та поддалась немного, да тут же отшвырнула. Ярина подула на ладонь, ударила в стену кулаком. Та пошла трещинами, зарябила, стала зримой. Тогда Ярина размахнулась и ударила в третий раз. Потемнела лицом, пот побежал по лбу, но стена рухнула, опалив молодые травы.

— Идём, — велела Ярина, щурясь на садящееся солнце. — Вовремя мы. Ночь приходит. Наше время.

Серебрились стебли мать-и-мачехи, горели, как стёкла, лужицы после мелкого дождя, и старая изба, вросшая в землю, темнела на краю рощи.

— Там Яга, — глухо сказал Финист, волоча крыло.

— Знаю, — ответила Ярина. — Сейчас бы всё закончить… Да сил не осталось.

Придётся ждать.

Пришлось — и не час, не день, а долгое красное лето до самого сентября, когда налилось яблоко золотым соком, когда засияло на всю рощу, на весь лес, когда созрело внутри всё его колдовство. Все три месяца стояла Ярина напротив избушки, и Яга не показывалась на пороге, и не пробить было колдовских стен.

— Ничего. Придёт день — выйдет, — только однажды обронила Ярина, и больше ни слова не произнесла.

А Финист смотрел, как темнеют её глаза с каждой ночью, как не смывает лесной ручей с рук кровь, и думал, думал… Вместе с Ягой вырастили они, сами того не желая, ведьму мощную и опасную, ведьму, которая пока, по молодости, не ведает, что творит. А ведь рассказывала ей Яга и про Великий Лес, и про Равновесие, и про то, как легко Чашу покачнуть.

Ярина всегда тянулась к знаниям, к книгам, порой и Яга уставала отвечать на её вопросы. А знания без опыта — тревожное дело. Раньше Яга-наставница не давала на топкую дорожку свернуть, но что будет, когда Ярина одна останется, без совета, без защиты? Не её от мира — мира от неё?..

А у Яги-то ведь и шанса нет победить. Сидит, поди, у себя в избушке, которую издревле Яги построили караулить яблочко, да дрожит, да всё понимает. И не выходит не оттого, что время выжидает, а от того, что бой боится принять. И рада бы, может, уйти, да как? Ярина ведь из рощи живой не выпустит. И сам Финист рад бы помочь — да нечем: крепко связывает данная Ярине клятва не идти против неё, что бы ни случилось…

Обескровленный лес шумел, сохли, облетали листья, шипели, выползая, осенние змеи.

— Может, есть-таки выход другой? — тихо спросил Финист в первый день осени.

Ярина промолчала, как не слышала. А в следующий миг вспыхнуло, качнувшись, яблоко, и полетело вниз.

Одно мгновение длилась тишина во всём лесу, во всём мире. Финист вспорхнул на яблоню, и грянула битва. Как ножом срезало с земли избушку. Плясал лиловый огонь, белые огни обнимали поляну, обрушивались солёные водяные вихри. Не осталось уже ни избы, ни леса, выжгло рощу, и только золотое румяное яблоко лежало на обугленных листьях, и ни копоти на нём не было, ни капли, ни жучка.

Всю ночь бились бывшая Яга и будущая. А когда погасли звёзды, стихла буря, Ярина с руками в крови по локоть шагнула из руин, из вздыбленной земли навстречу. Мрачно блеснули из-под бровей глаза. Алые узоры проступили в ладонях.

Вновь настала оглушительная тишина во всём лесу. Финист нагнулся, поднял яблоко, обжигаясь, проглотил в секунду и упал замертво. Полоснул по лицу первый солнечный луч, но не превратил молодца обратно в птицу.

В полной тишине, в умытом рассветном сумраке шла Ярина домой. Лес замер — не щебетали в траур по Финисту даже птицы.

Зашла в избушку, знакомую, памятную с детства. Здесь пряталась от старых страхов, здесь училась, здесь с Ягой варежки вязала, леденцы грызла. Тишина стояла такая, что давила на уши, на душу. Не скрипит метла, не поёт в чаще Гамаюн, не скребётся домовой, не слышно плеска русалок. В окна гарь глядит, выжженая опушка. А руки — в крови.

Бросилась отмывать, но кровь только въелась глубже — в руки, лицо, шею, — пошла розовыми лепестками по коже.

— Качнула Чашу, — как наяву услышала Ярина голос Яги.

И так и не запели в тот день птицы, не зашло солнце даже в полночь, и поднялась метель — лютая, зимняя, несмотря на сентябрь. Всю ночь Ярина просидела у самовара, и мелькали в памяти пещера Кощеева, покои Озёрного Царя, русалки бездыханные, плававшие под ивой…

Качнула Чашу. И ведь не подумала даже, что творит. И лето мелькнуло одной минутой — страшной, натянутой, как тетива, сжатой, будто узел. О Равновесии ли думаешь, когда умирать страшно?

Бросилась к книге, не зная, как вернуть, что делать. А книга-то и не открывается — запечатала Яга… Обожгло печатью руки. И тотчас всколыхнулось в памяти:

— До Мёртвого колодца не добежать, до Живого тем более!

Нужна настоящая вода — Живая, Мёртвая. Чтобы оживить колдунов. Чтобы вернуть Чаши в равновесие. Такая нужна вода, какую только в Хтони найдёшь.

Ярина подошла к чёрной двери, помедлила минуту. Стоило протянуть руку, как дверь, будто изморозью, покрылась тончайшей сталью с узором из птичьих перьев. Прошелестел издалека Финист:

— Не ходи в Хтонь!

Закрыла глаза, заткнула уши, растопила сталь, толкнула дверь. Скрипнули древние, рассохшиеся плашки, легко на смазанных петлях отошла створка, зацепила косяком занавесь на старом зеркале. Ударило сырым вихрем.

Ярина оглянулась — отразилась в зеркале девушка со свечой. Обернулась — стоит она на крыльце, на пороге заросшей мрачной тропки. Отзываясь на качающийся огонь, вспыхивают в чаще болотные цветы. Стонут над головой сосны.

— Не ходи, Яринка! — крикнула сквозь зеркало смутная фигура из-за спины. — Не ходи туда, глазастая!

Схватила прислонённый к стене железный посох, ступила на тропу. Оглянулась в последний раз на избушку — трещат ходики, шипит самовар, полыхает сквозь слюдяное окно ночное солнце, — захлопнула дверь и побежала вперёд, вжимая голову в плечи, ёжась от ветра.

~

Из этого рассказа, который стал победителем премии "Новая фанстастика", выросла одноимённая повесть. Скоро выйдет в бумаге.

Светящийся кристалл.
Материалы: стекло, краска по стеклу, клей, холодная сварка, металл, светильник на батарейках.
Автор: Deloto

Видео:

Бокалы с наросшими кристаллами.

Материал: разбитые бокалы, толстое стекло, клей.

Автор: Deloto.

Было бы, конечно проще, если производители называли свои покрытия, типа, простое, хорошее, премиум. Но фантазия компаний не знает предела)
Давайте разберёмся, какие покрытия существуют, для чего нужны и как работают. Сначала я расскажу про покрытия для пластика.
Сам по себе пластик имеет довольно пористую структуру. Это, конечно, не заметно глазом, но становится явным при длительном использовании пластиковых линз. Как я уже писал, единственный полимер, который может выпускаться вообще без покрытий это CR-39. Он достаточно стоек к образованию царапин, в то время как другие очень мягкие. Но и CR-39 не лишён недостатков. Если рассмотреть поверхность пластиковой линзы под микроскопом, то можно обнаружить неровность поверхности.

Именно этим обоснован эффект так называемого «замыливания» линзы при длительном использовании. Поры на поверхности забиваются грязью, а в результате снижается прозрачность линзы.
Для борьбы с этим эффектом было предложено покрывать линзы упрочняющим покрытием. Это покрытие представляет собой кремнийорганический лак (окси нитрид кремния). Сам процесс нанесения покрытия довольно прост – линзу погружают в ёмкость с лаком и вынимают, давая возможность стечь излишкам. Другим способом нанесения является центрифунгирование, когда на вращающуюся заготовку капают лак, который под воздействием центробежных сил растекается по поверхности. Лак заполняет неровности на поверхности линзы, повышает её стойкость к образованию царапин. А за счёт выравнивания поверхности, подготавливает линзу к дальнейшему нанесению покрытий, повышает адгезию поверхности. Так же, этот лак может содержать в себе фотохромные компоненты, как это сделано в технологии Transitions для линз с показателем преломления отличным от 1.5.

Внешне, линза обработанная лаком ничем не отличается от такой же линзы без лака. Понять есть ли покрытие на линзе можно только на не обточенной линзе, посмотрев на её край. У обработанной линзы край глянцевый и имеет следы от держателей. У не обработанной край матовый.
Следующим покрытием, которое наносится на линзу, является просветляющее покрытие. Некоторые называют его антиблик, что является дословным переводом англоязычного AR (anti-reflex). Я за то, чтобы использовать именно «просветляющее», потому что данный термин описывает действие этого слоя.
Наносится просветляющее покрытие в вакуумной камере. На крышке камеры закрепляются линзы, в нижней части устанавливается подложка из нужного материала, чаще это металлы. Из камеры откачивается воздух, на подложку подаётся минус, на линзы плюс. Заряженные атомы подложки испаряются и налипают на линзу. В процессе может добавляться кислород для получения покрытия из оксида. В современных покрытиях просветляющий слой, в среднем, состоит из 4-5 слоёв разного состава. Состав, последовательность нанесения, толщина слоёв определяется на основании расчётов таким образом, чтобы свет минимально отражался при переходе из слоя в слой, а отраженный свет гасился благодаря интерференции. В бюджетных покрытиях просветляющее покрытие может состоять из одного слоя, тогда просветление производится для зелёного света т.к. человеческий глаз наиболее чувствителен именно к зелёному. Тогда красный и синий свет отражаются от линзы больше и остаточный цвет покрытия становится фиолетовым. Остаточный цвет премиальных покрытий отличается у разных производителей. Это отличие обусловлено «рецептом» покрытия, то есть толщиной и последовательностью слоёв, их составом. Например, большинство японских линз имеют остаточный цвет насыщенно зелёный. Со слов производителей он выбран т.к. отпечатки пальцев на таком цвете менее заметны. Европейские производители часто делают покрытия, остаточный цвет которых менее насыщенный, вплоть до практически бесцветных. В состав обычно входят оксиды разных элементов, например, кремний, алюминий, тантал, цирконий, титан, фторид магния и т.д.
Благодаря этому слою, линза становится более прозрачной. Процент пропускаемого света зависит не только от качества покрытия, но и от материала линзы. Чем плотнее линза (1.67, 1.74), тем меньше света она пропускает. Все рекламные материалы указывают прозрачность для CR-39. Хороший показатель это, около, 97%. Производители линз, с которыми я общался, рассказывали, что для достижения прозрачности в 99,9% необходимо нанести до 20 слоёв, что экономически не целесообразно.
Несмотря на столь сложный процесс нанесения, на поверхности линзы остаются неровности, за которые способна зацепляться грязь и вода.

Последним наносимым покрытием является грязе- и водоотталкивающее.
Этот слой позволяет максимально выровнять поверхность линзы, и минимизирует возможность воды и грязи налипать. Так как этот слой является первой ступенью защиты линзы от повреждений, то его делают максимально жестким, уплотняют высокоскоростными молекулами и т.д. Может быть изготовлен из сложных полимеров содержащих кремний или фтор.

Отдельно упоминаются антистатическое покрытие, покрытие защищающее от вредного синего излучения (по сути, покрытие отражающее часть синего света) или инфракрасных лучей. Все эти функции «зашиты» в описанные мною слои. Дело в том, что производители имеют свои рецепты покрытий, в которых набор и последовательность нанесения слоёв обеспечивает все функции разом. Скажем, для получения антистатических свойств (способность линзы не накапливать или быстро рассеивать электрический заряд), слои просветляющего покрытия должны чередоваться определённым образом. Вот выдержка из общедоступного патента, описывающая последовательность слоёв для достижения антистатического эффекта:
а) по меньшей мере один проводящий полимер,
б) коллоидные частицы хотя бы одного непроводящего оксида,
c) по меньшей мере одно связующее, содержащее по меньшей мере один эпоксисилан, имеющий по меньшей мере две гидролизующиеся группы, непосредственно связанные с атомом Si эпоксисилана, и/или продукт его гидролиза.

Теперь немного о том, почему советуют защищать глаз от синего света. Тут есть два аспекта. Первый заключается в том, что все оптические материалы раскладывают белый свет на составляющие в результате дисперсии света. Тоже самое происходит и в глазу.

При этом синий свет преломляется больше, а значит, формирует на сетчатке самую размытую картинку (похоже на миопию). Таким образом, если в свете много синего, то глаз вынужден постоянно аккомодировать, чтобы сохранить чёткость картинки, а соответственно, быстрее устаёт. Ещё одна проблема с ночным вождением. Зрачок в темноте расширен, и преломляющийся больше других синий свет попадает на самые удалённые части сетчатки, что приводит к большему ослеплению. Именно поэтому очки снижающие количество синего света (с покрытием блю блокер, с жёлтым фильтром) рекомендуются для ночного вождения.
Кстати, красный и зелёный свет находятся на равном расстоянии за и перед сетчаткой. На этом факте основан дуохромный тест в оптике, когда пациента просят ответить на каком фоне лучше видно, зелёном или красном. Таким способом определяется правильная коррекция. Должно быть видно одинаково хорошо.

Второй аспект основан на повреждающих факторах синего света и некоторых исследованиях, утверждающих, что синий свет регулирует биоритмы. Теперь чуть подробнее.
В свете приходящем от солнца примерно 30% это синий свет. Это привычный для нас фон. Современные технологии используют для подсветки экранов светодиоды. Напомню, что светодиоды изобрёл российский учёный Олег Лосев в 1927 году. Производить их стали позже, при этом новые цвета появлялись в следующей последовательности:
1962: Первый промышленный светодиод - красный
1970 Оранжевый и зелёный
1993: Синий
1995: Белый. По сути, это синий светодиод со слоем флуоресцентной краски.
В результате, в свете белого светодиода (LED и OLED) имеется очень большой процент синего

Согласно формуле, определяющей энергию переносимую светом, количество энергии обратно пропорционально длине волны, т.е. чем короче длина волны, тем больше энергии несёт излучение (энергия фотона). Отсюда и повреждающий фактор рентгена и УФ. Это означает, что большое количество синего света способно наносить повреждения фототермические (в результате нагрева центральной области сетчатки) и фотохимические (образование свободных радикалов).

Ещё одно воздействие синего света это подавление секреции мелатонина – гормона отвечающего за регулирование ритма сна и бодрствования – циркадный ритм. Считается, что синий свет полезен в дневное время, потому что он не дает нам заснуть, при этом повышает внимание, и сокращает время нашей реакции. Но это не нужно ночью. Использование гаджетов со светодиодными экранами, а также энергосберегающего освещение увеличивают воздействие синих волн, особенно после захода солнца. Такое воздействие нарушает циркадные ритмы, приводит к бессоннице, хронической усталости и т.п.

Покрытия на стекле.
Стекло, как материал гладкий, твёрдый и имеющий хорошую адгезию к покрытиям не нуждается в нанесении упрочняющего слоя. Остальные покрытия наносятся таким же образом, как и на пластиковые линзы.

Важным моментом является то, что стекло не имеет высокой защиты от УФ в отличии от пластика. Это означает, что для солнцезащитных очков со стеклянными линзами требуются дополнительные покрытия, которые будут отфильтровывать УФ. Такие покрытия наносят бренды, дорожащие своим именем – Ray Ban, Persol, Serengeti и другие, использующие стеклянные линзы. Поэтому, при покупке С/З очков любой ценовой категории с пластиковыми линзами вы можете быть уверены в том, что ваш глаз хорошо защищен от УФ, бюджетные С/З очки со стеклом могут запросто УФ пропускать.

Ещё одно покрытие на стеклянных линзах это слой краски. Дело в том, что в отличие от пластиковых линз (кроме поликарбоната), которые окрашиваются просто опусканием в разогретую краску, стекло нельзя так покрасить. Существуют несколько марок стекла, которое окрашено в массе т.е. краска добавлена ещё при варке стекла, но они применяются очень ограниченно, обычно только для С/З очков, да и то в одном-двух цветах. Остальные стеклянные линзы окрашиваются методом нанесения слоя краски на заднюю поверхность.

Думаю, пока хватит про покрытия)

Наконец-то дошли руки до постов)

В этом я расскажу про очковые линзы. Думаю, что стоит разделить на несколько постов, чтобы реально было прочитать. Расскажу про материалы, покрытия, искажения и про типы линз. При этом не буду указывать производителей, потому что считаю, что у всех, примерно, одно и то же.

Основные материалы для производства линз – стекло и пластик.

Стекло - любой материал, который при охлаждении переходит из жидкого состояния в твердое без кристаллизации, правильно называть стеклом независимо от его химического состава. Материалы, не имеющие кристаллической структуры хороши тем, что не имеют чёткой точки плавления, т.е. из твёрдого состояния в жидкое переходят в некотором диапазоне температур. Например, вода при температурах ниже 0 твёрдая, а выше сразу жидкая. В результате, для стекла можно получить состояние «пластилина» и лепить всё что захочешь. Отсутствие кристаллической решётки исключает эффект скольжения лучей по линиям кристаллов, а значит и появление лишних бликов. Эффект отражения лучей от кристаллической решётки используют в бриллиантах для получения красивого блеска.

Преимущества стекла:

имеют высокие и стабильные оптические свойства;

устойчивы к образованию царапин по сравнению с органическими линзами;

низкая степень дисперсии, даже для линз с высоким показателем преломления;

высокая термоустойчивость;

высокая устойчивость к химическим воздействиям;

оптические покрытия имеют лучшую адгезию к поверхности;

линзы с высоким показателем преломления решают проблему «толстых» линз (диапазон показателей преломления у очковых линз из стекла 1,5…1,9, 1,8 и 1,9 очень хрупкие).

Недостатки:

больший вес по сравнению с пластиком;

хрупкость, относительно низкая ударопрочность (высокая травмоопасность);

фотохромные линзы работают медленнее, процент затемнения ниже (по сравнению с пластиковыми);

усложняют выбор оправы т.к. сложно установить стекло на леску или на винты;

плохо защищают от УФ.

На сегодняшний день, можно констатировать, что стеклянные линзы уходят в прошлое. Заводы, которые производили их в России, Белоруссии, Украине, либо закрыты, либо переключились на изготовление только линз для приборов. Не так давно, было легко найти обычные (не утончённые, а иногда и утончённые) линзы из стекла по низкой цене. Мало того, стекло сильно расходует ресурс станка для обточки линз и с этой точки зрения не выгодна оптикам. Крупные компании продолжают производить стеклянные линзы, но стоимость таких линз высока. Так что, сейчас большинству оптик выгоднее предлагать пластик, который к тому же, активно рекламируется.

Пластик, он же полимер, он же органический материал.

В большинстве своём, представленные на рынке материалы являются термореактивными. Их производство происходит следующим образом: замешивается жидкий состав, разливается по стеклянным формам, подвергается воздействию высокой температуры и/или УФ. В результате, происходит полимеризация и из формы извлекается уже готовая линза (для массовки) или полузаготовка (для рецептуры). Такой метод производства придаёт линзам определённые свойства, как минимум, однородность и стойкость к высоким температурам. Отдельно я рассмотрю термопластичный материал – поликарбонат, линзы из которого изготавливаются методом литья под давлением.

Преимущества полимеров:

широкий диапазон изменения показателя преломления (1,5…1,76);

низкий удельный вес (значительно легче стеклянных линз);

высокая ударопрочность - менее травмоопасны;

возможность окраски в различные цвета и с различным коэффициентом пропускания;

фотохромные линзы, независимо от рефракции, могут иметь одинаковый коэффициент пропускания по всей поверхности;

все полимеры имеют очень высокий процент защиты от УФ, CR-39 – 93%, остальные 100%.

Недостатки:

на поверхности линзы легко образуются царапины;

меньше число Аббе (следовательно, выше хроматичекие аберрации).

Теперь подробнее про варианты материалов.

CR-39 – пластик с показателем преломления (некоторые называют его индекс) 1,5.

Очень стабильный материал, единственный пластик, который выпускается без упрочняющего покрытия. Самый толстый из пластиков. Не очень подходит для оправ на винтах т.к. хрупкий. Хорошие оптические свойства, наравне со стеклом, стойкий к температуре и растворителям. Кстати, свою стойкость к растворителям он приобрёл до того, как стать линзой, ведь аббревиатура CR это Columbia Resin – материал, который применялся для изготовления топливных баков самолётов.

NK-55 – пластик с показателем преломления 1,56. Бюджетный утончённый материал. Очень хрупкий. Большинство производителей используют его только для складских позиций.

MR-8 – пластик с показателем преломления 1,6. На мой взгляд, самый сбалансированный материал. Выглядит прозрачнее CR-39, значительно тоньше него, легче. Обладает хорошей вязкостью и рекомендуется для безободковых оправ. У разных производителей существуют аналоги с тем же показателем преломления, но с улучшенными характеристиками, например, по прочности или по оптическим свойствам.

MR-7 и MR-10 - пластик с показателем преломления 1,67. Один из самых тонких пластиков, который рекомендован для безободковых оправ. Имеет хороший внешний вид. С этого материала начинают заметно понижаться оптические свойства, в первую очередь, в отношении хроматических аберраций – радуги возле ярких объектов. Отличие между MR-7 и MR-10 в том, что первый дешевле, а второй легче красится. Поэтому сознательные производители используют оба, MR-7 для массовки, MR-10 для рецептуры.

1.7 – материал, который использует некоторые производители, с показателем преломления 1,7. Позиционируется, как самый тонкий, который можно ставить на винты.

MR-174 – пластик с показателем преломления 1,74. Один из самых тонких пластиков. Имеет желтоватый цвет, который является результатом добавления большого количества серы для утончения. Хрупкий. Существует полимер с показателем 1,76, производится в Японии. Он не тоньше 1,74, но выглядит поприличнее – не желтоватый, а скорее голубоватый.

По опыту работы в оптике (без малого 9 лет), могу привести примерное сравнение по толщине линз из разных материалов. Для линзы -5,0 дптр, в среднестатистической оправе толщина края будет:

CR-39 – 7mm

MR-8 – 5mm

MR-7, MR-10 – 4,5mm

MR-174 – 4.3mm

Таблица стойкости к отрыву (читай к излому)

В таблице выше упоминается материал CR607 для фотохромных линз, изготовленных по технологии Transitions. Он используется вместо CR-39 т.к. технология Transitions изначально позиционировалась, как технология внедрения фотохромного вещества в материал линзы, а CR-39 слишком плотный для этого.

Ещё несколько менее распространённых материалов.

Поликарбонат (PC) – полимер с показателем преломления 1,59. Очень лёгкий материал, обладает очень высокой вязкостью – нельзя разбить, можно только помять. Имеет 100% защиту от УФ. НО обладает оптическими свойствами наравне с MR174. Так же, имеет склонность «высыхать» под воздействием солнца и становится хрупким. Обычно, успевает отслужить положенные пластику 2 года, но не всегда) Рекомендуется там, где есть риск разбить очки.

Trivex – пластик с показателем преломления 1,53. Некий компромисс между поликарбонатом и, наверно, CR-39. Лёгкий, долговечный, защищает от УФ, прочный и имеет хорошие оптические свойства, но толстоват.

И немного о фотохромах. Эти линзы способны изменять процент прозрачности в зависимости от попадающего на них света, а именно ультрафиолетового излучения. Если объяснять на пальцах, то есть в линзе или в покрытии линзы молекулы вещества, в покое расположенные хаотично. Обычный свет несёт меньше энергии, чем УФ и не может заставить эти молекулы соединяться. Под воздействием УФ молекулы объединяются в цепочки и образуют фильтр, который мы видим, как затемнение. Когда воздействие УФ прекращается, молекулы возвращаются в состояние покоя. На морозе работают лучше, чем на жаре.

Как ни старался, а всё-равно длинно... Продолжение следует

Уж второй пост вижу про переработку за деньги, где платит сдающий. История другого порядка. У бати было оконное производство, обрезки стекла вывозила (сама на своей машине с манипулятором) некая контора и платила ещё за это. В один момент батя производство закрыл и стал распродавать остатки профиля и фурнитуры конкурентам. Там все были тесно связаны и конкуренция была настолько клёвая, что в случае чего, можно было по сходной цене друг у друга что докупить по срочности, а то и кусок заказа скинуть. В общем ходовое всё забрали быстро, и в глаза бате бросились 7 "ушастиков". Небольшие (полметра в высоту и метр, может, в ширину) бункеры с битым стеклом. На тот момент уже, наверное, год как не работала, ликвидности в этом никто не видел, но тут папка вспоминает, что за это ж тоже деньги давали. И поручает мне вновь (а все распродажи выше проводил я) связаться с "конкурентами" и выяснить куда там они нынче сдают стекло. Ибо та наша прежняя вывозилка, внезапно, закрылась. И чего я только не узнал:
1. Ебанулись чтоль, кто вам за бой платить будет?
2. Слышал есть в *600 км от нас* завод по переработке, даже платят, но везти сами, дешевле просто закопать.
3. Да, знаю одних, но им самим платить надо, гы-гы, брось это дело, пусть стоят.
Так как задача не "моя", а "мне" (а батя умел "замотивировать"), я ещё покопал тогда ещё недоразвитые российские интернеты, но ничего не нашёл. С чем и пришёл "на ковёр", где услышал "это всё хуйня и пиздёж, база под сдачу, этих ящиков быть не должно, ищи чтоб хоть бесплатно забрали". Не вспомню как, но внезапно я нашёл в нашем городе перерабатывающий стекольный. В нашем, сука, те с кем мы работали раньше, в соседнем регионе сидели. Связался с ними. И, да, машина, манипулятор, сколько-то рублей за тонну боя они платят. Я в ахуе (потом оказалось, что не только я). Рапортую "начальству". Тот рад, но мало, бункеры то куда девать? По этому вопросу я вышел аж на директора того завода, на что мне тот сказал, мол бункеры нам наху не нужны, если что мы их у черметовцев по цене лома скупаем (ну да, им больше ведь нехуй делать, кроме как платить тыщу за ящик и за тыщу его отдавать), хотя до этого его зам говорил, что они заинтересованы. Я и сказал, ок, сдадим в лом, купите у них когда нибудь. В общем в итоге приехал манипулятор, забрал все семь ящиков (каждый бункер по 2500р купили, лол, без учёта стекла), я потом к ним на завод приехал, получил в районе 40к.
Кто ещё оказался в ахуе? Тот, кто мне говорил про платную переработку. Батя с ним с давних лет корешился, вот и поделился новостью. Тот лишь подвис, считая недополученную прибыль и убытки от платы за вывоз. И, да, я хз, как этот завод так возник и работал, что главный поставщик боя - ОКОНЩИКИ про него ничего не знали.

П.с. Умышленное укрывательство исключено.

Сейчас зимой, когда окна в автобусах замерзают и покрываются инеем, люди протирают себе мини-окошка в них.

Но вот, что я заметил: людям удобнее рукой протирать окно недалеко от лица. Кажется, будто так удобней им смотреть. Но нет! Так удобней протирать, но не смотреть!

На картинке виден синий круг - это так обычно протирают окно. Когда люди протирают окно, то они чуть отодвигаются от него, чтобы поскрести рукой иней, и, отодвинувшись, у них создаётся впечатление, что угол обзор хороший.

Но когда люди возвращаются в свою обычную позу, то оказывается, что их голова ближе к стеклу, а взгляд направлен прямо и чуть-чуть в сторону окна (а не перпендикулярно ему).

В результате в их обзор уже не входит то окошко, что они создали, потому что они сели привычным, расслабленным для них образом, к тому же голова чуть-чуть наклонена к стеклу. Их периферийного зрения становится недостаточно, чтобы смотреть в это мини-окошко. И в результате они что делают? Они наклоняются вперёд, чтобы смотреть в окошко, которое они очистили от снега (на картинке чувак смотрит в зелёный круг). Это неудобно и лишает кайфа поездки, и тогда люди через некоторое время снова трут окно от инея.

А на самом деле нужно, оставаясь в прежней позе, протирать окно по направлению взгляда и не кругом, а овалом, вытянутым по направлению движения, и тогда, чтобы смотреть в это окно, не нужно будет принимать неестественную позу.

Проблема, в принципе, обусловлена тем, что тереть окно на вытянутой руке неудобно, ведь движения должны быть мелкими и частыми, чтобы соскрести лёд, а на вытянутой руке это сложно сделать.