Вообще можно посмотреть и видео. Плевать, что непонятно. Любовь к математике Савватеева просто обезоруживает. Ну а после просмотра, читаем комментарии. Уверяю, вы будете смеятся., но сначало видео.
Комментарии в ютубе соответственно читаем)
Все выпуски про папу-блогера и его сына Алекси: плейлист на ютубе, плейлист на ВК.
Задонатить мне на таблетки от СДВГ можно здесь.
Липа Степановна была дама корпулентная, статная. На голову выше моей матери.
Мама подрабатывала швеей. На заказ шила, значит. Дома. И клиенты, конечно, толклись у нас в квартире без разбору.
К особо уважаемым клиентам мама могла и сама сходить на дом.
Но только к очень уважаемым.
Липа Степановна была очень уважаема. Она была подчинённой отца. Отец очень не любил, когда мама по людям бегала. А к Липе Степановне отправлял и ни мур-мур. И в таком разрезе было не совсем понятно, кто кому начальник.
Но уважали все, да. Умела себя поставить.
Вот мы идём к ней, и она открывает дверь. Квартира просторная, потолки высокие. Чёрт знает, что она забыла на этой шахте, где была подчинённой отца.
Я иду с мамой, потому что ей одной, может, неинтересно вечерами болтаться по улицам.
И вот видит меня Липа Степановна, немножко умиляется и ведёт на кухню. Сажает, конечно, за стол. На столе торт. Ещё конфетки в хрустальной вазе. Шоколадные.
И ставит Липа Степановна передо мной блюдечко и чашку. С чаем. И нож. И говорит:
— Ты, деточка, — говорит, — можешь натурально отрезать себе тортика, сколько хочешь. И закусить конфетками. Я, — говорит, — возражать не предполагаю.
И уходит снимать мерки на предмет пошива платья. Срочно ей платье понадобилось, юбилей какой-то намечался.
А я осталась у стола. Мне, между прочим, лет восемь, и я страшно чужих людей стесняюсь. И отрезать кусок торта постеснялась. А чай, конечно, попила. И одну конфетку скушала. И вазу пальчиком потрогала: такую невидаль я только в гостях и видела.
И вот пора нам уходить. Поглядела Липа Степановна на стол, на скучающий торт, на конфетки, вздохнула. Выгребла, сколько могла, конфет из вазы и натолкала мне в карманы.
— Кушай, деточка…
Как же, кушай. Мама велела не есть и дома выложить в стол, чтоб, значит, вся семья угостилась.
Вот и таскались бы ночью по улицам сами, и угощались бы…
Ну и чтоб два раза не вставать, снова про учителей.
Я школу вспоминаю с разными чувствами. Противоречивыми. Негатива нет. Даже если есть. Был. Это я теперь понимаю: какой негатив? На себя посмотрите, милые дети. Тем более, повторюсь, значительная часть деток совсем не милые. Местами даже правонарушители.
Зато какая школа жизни. Какая психологическая устойчивость. Какая креативность.
Это и про учителей, и про учеников.
Про учителей. Некоторые очень любили детей. А которые относились индифферентно — те тоже, считай, любили.
Потому что особо не мучили. Тут наоборот.
Вот учитель черчения, Виктор Герасимович. Откуда он взялся уже старый, никто не знал. Да, пятьдесят лет — это уже старый. Просто непонятно, где он был до этого. Почему нас мучили другие? Почему сразу не он. Досадно. И даже обидно.
— Мне купили новую пепельницу…
И ждёт, зараза. Все тоже ждут: сказано было громко, инженер у доски неужели не слышал?
Слышал. Опустил руку с мелом, начинает медленно оборачиваться…
— …Но я пользуюсь старой! Виктор Герасимович сосед швыряет мусорную корзину снова в угол, как раз когда инженер успел повернулся в классу.
Смотрит инженер Виктор Герасимович: а в классе тихо, спокойно, все заинтересованы галиматьей на доске. И недоумевают: а чего это лекция прервалась? Да. Такие твари, а не дети.
Виктор Герасимович был человек неглупый (кто ж глупый этакое черт знает что нарисует!). А всё-таки он инженер, и источник звуковых эффектов распознал правильно. Он ещё был добрый человек. И сразу за шиворот и за дверь не стал. Милосердный был. Поэтому зафиксировал взгляд на виновнике и пальцем указал в сторону мусорной корзины, потом на стол шутника. Пошевелил пальцем, не меняя направления целеуказания. Шутник сигнал понял правильно и снова поставил корзину на стол.
— Чертеж к концу урока, — где-то даже и лениво отдал распоряжение инженер и ткнул пальцем уже в доску. Покивал головой, не отрывая взгляда от жертвы. Жертва тоже кивнула головой. Договорились, значит: жертва обязана начертить столько проекций корзины, сколько обозначено на доске.
А класс вернулся к садистским терминам спецификация, сопряжение, эпюр… Да, и такое было.
И вот он. Высокий, худой, с мелом в руке. Медленно оглядывает класс. Класс тихо сидит. Виктор Герасимович поворачивается к доске и начинает чертить и говорить разные слова. Для подросткового уха бредовые. Он инженер потому что. Ему даже непонятно, что тут может быть непонятно. А нам непонятно. И мы уже не совсем слушаем. Мы даже отвлекаемся. Вот мой сосед на последней парте ставит на стол мусорную корзину и громко заявляет: — Мне купили новую пепельницу…И ждёт, зараза. Все тоже ждут: сказано было громко, инженер у доски неужели не слышал? Слышал. Опустил руку с мелом, начинает медленно оборачиваться…— …Но я пользуюсь старой! Виктор Герасимович сосед швыряет мусорную корзину снова в угол, как раз когда инженер успел повернулся в классу.Смотрит инженер Виктор Герасимович: а в классе тихо, спокойно, все заинтересованы галиматьей на доске. И недоумевают: а чего это лекция прервалась? Да. Такие твари, а не дети.Виктор Герасимович был человек неглупый (кто ж глупый этакое черт знает что нарисует!). А всё-таки он инженер, и источник звуковых эффектов распознал правильно. Он ещё был добрый человек. И сразу за шиворот и за дверь не стал. Милосердный был. Поэтому зафиксировал взгляд на виновнике и пальцем указал в сторону мусорной корзины, потом на стол шутника. Пошевелил пальцем, не меняя направления целеуказания. Шутник сигнал понял правильно и снова поставил корзину на стол. — Чертеж к концу урока, — где-то даже и лениво отдал распоряжение инженер и ткнул пальцем уже в доску. Покивал головой, не отрывая взгляда от жертвы. Жертва тоже кивнула головой. Договорились, значит: жертва обязана начертить столько проекций корзины, сколько обозначено на доске. А класс вернулся к садистским терминам спецификация, сопряжение, эпюр… Да, и такое было. Инженер же.
