Чистила память телефона и наткнулась на заказ, который я делала год назад для заказчика из Китая

Фандом: Warhammer. Fantasy Battles

Фракция: высший эльф, Воин Тени

Материалы: эва-пена, фотополимерная 3д-печать, шерсть

Наш турагент был прав: виды на Северо-Западе Канады стоили того, чтобы отправиться в поход. Бекки, Роб, Софи и я шли по туристической тропе до самого заповедника Наханни, но после этого решили спуститься вниз по реке. Маршрут нам подсказала канадская пара, с которой мы познакомились в хостеле недалеко от Ураниум-Сити. Нам пообещали, что мы будем единственными людьми за последние сто лет, которые увидят эту удаленную тропу. Если бы я тогда знал, куда они нас отправляют, я бы убил их обоих на месте голыми руками.

Тем утром все было хорошо. Мы проснулись и, как обычно, принялись суетиться в лагере. Бекки развела костер, а Роб сварил кофе. Мы с Софи сняли свою палатку, потом Бекки и Роба. Через тридцать минут после восхода солнца мы уже позавтракали и были готовы отправиться в путь. Даже в начале лета на Северо-Западе может быть холодно. Однако мы вчетвером были в прекрасной форме, с достаточным запасом провизии, отличным уровнем подготовки и с багажом опыта.

Природа в Национальном парке Наханни была потрясающей. Массивные красные дубы и березы тянулись к небу, угрожая зацепиться за облака. Их корни переплетались между собой, образуя жесткие сплетения, которые проверяли наши ботинки и нашу сосредоточенность на прочность. К западу быстро и спокойно текла река Наханни, ее глубокие воды были полны жизни. Мы последовали за ней в глубь долины, которая разделялась острым сине-белым горным хребтом.

Долина Наханни имеет обидное прозвище: Долина безголовых людей. Но мы не собирались проводить слишком много времени в ней. Местные гиды нарисовали для нас карту, которая должна была привести в отдаленную долину, расположенную между Наханни и близлежащей горой. Это было небольшое, но красивое место, полное ледяных ручьев, форели, сосен и мягких зеленых полей. Так нам сказали супруги из Ураниум-Сити.

Нам потребовалось почти все утро, чтобы найти начало «скрытой» тропы, ведущей из долины. Роб первым заметил вытоптанный кустарник, обозначавший начало окольной дорожки. Здоровяк подскочил, как маленький ребенок, и закричал.

– Сюда, Джимми, – крикнул он мне. – Кажется, я нашел Дорогу из желтого кирпича.

Бекки хихикнула и поспешила к нему. В то время как Роб был размером с настоящего медведя, его жена едва достигала пяти футов даже в сапогах. Мы с Софи вместе пошли к тропе. Погода была прекрасной и ясной, но в тени долины становилось все холоднее. Роб вел нас по тропе, его длинная дубовая трость стучала в такт беззвучной песне, которую он напевал. Тропинка была настолько узкой, что нам пришлось идти друг за дружкой. Бекки шла следом, делая снимки каждые несколько минут, пока мы поднимались к вершине долины. И наконец, Софи, а за ней я.

Пока мы шли, температура продолжала падать. Длинные послеполуденные тени простирались над нами, облака сгущались на сапфировом небе, пока не стали такими серыми и низкими, что можно было почти дотянуться до них. Мы шли около часа, прежде чем начались странности. Девушки обсуждали, как лучше развести костер, когда Софи замерла на месте.

– Мы уже проходили мимо этого дерева, – сказала она, указывая в сторону от тропы, на дуб, пораженный молнией.

Мы вчетвером замерли. Ветер снова усилился, заставляя деревья по обе стороны тропы гнуться.

– Это дерево кажется мне знакомым, – сказал я.

Дуб был высотой футов тридцать, с голыми ветвями и выжженным узором по стволу.

– Не думаю, – сказал Роб. – Мы поднимались практически по прямой. Не может быть, чтобы мы петляли.

– А вот рубец от молнии, - пробормотала Софи.

– Здесь много деревьев, наверное, в них бьют молнии во время бурь, - сказала Бекки. – Давайте продолжим идти. Держу пари, через час мы перевалим через ближайший хребет и сможем отдохнуть.

В течение следующих трех часов мы еще дважды проходили мимо дуба, в который ударила молния. В первый раз Роб попытался посмеяться над этим, сказав, что мы, должно быть, идем через лес молниелюбивых деревьев. Но в следующий раз, когда мы подошли к дубу, никто уже не смеялся.

Бекки осмотрела дерево и убедилась, что на нем есть метка, которую она нацарапала ножом во время предыдущего захода.

– Я не понимаю, - сказала она. - Я проверила компас. Мы постоянно движемся на запад. Как же мы вернулись назад?

– Думаешь, та парочка в городе направила нас по какому-то хитрому пути? - спросил Робби.

Я сильнее натянул воротник. Холод стал почти невыносимым, проникая через каждый оголенный участок кожи. Но хуже всего был постоянный ветер. Деревья колыхались в такт каждому порыву. Казалось, что они машут руками.

– Нам нужно вернуться, – предложил я. – Если мы просто повторим наши шаги, то выйдем в долину Наханни.

Софи посмотрела на облака в поисках солнца.

– Пока мы спустимся, уже стемнеет. Нам придется разбить лагерь в долине.

– Прекрасно, – пробормотал Роб. – В любом случае, других вариантов немного. Включай задний ход. Мы идем за тобой, Джимми.

Я кивнул и сделал глоток воды. После чего направился обратно по тропинке.

В этом не было никакого смысла. Как только мы повернули, чтобы вернуться к реке Наханни, мы перестали проходить мимо дерева молний. Вместо этого мы стали двигаться по кругу, проходя одну и ту же незнакомую местность снова и снова каждые пятнадцать-двадцать минут. Все шло как по маслу: то тропа вильнет, то мы пройдем мимо пары переплетенных деревьев, которых я не помню, то бесплодный участок без растительности, то небольшой пруд, которого совершенно не было, когда мы поднимались по тропе в первый раз.

– Что, черт возьми, происходит? – спросила Бекки, и в ее словах слышался оттенок паники.

Она заставляла нас останавливаться через каждые двести ярдов, чтобы проверить компас. Я наблюдал, как стрелка медленно вращается, двигаясь по часовой стрелке, хотя мы стояли на месте.

– Наверное, мы сошли с тропы, – сказал Роб, потряхивая своим компасом. – И, возможно, мы стоим над какими-то железными отложениями или чем-то еще, что может повлиять на магнитные поля.

Софи присела, глядя на замерзшую грязь.

– Мы буквально шли по своим следам обратно в долину. Мы все еще на тропе.

– Мы не можем… - огрызнулась Бекки. – Этого... этого просто не может быть.

Закончила она шепотом. Я прекрасно понимал, что она чувствует. Моя собственная связь с реальностью начала ослабевать. Деревья вокруг нас даже начали выглядеть неестественно. Они сгибались почти пополам при каждом порыве морозного ветра, а затем откидывались назад, и их ветви оставляли за собой четкий след. Облачность опустилась и слилась с поднимающимся туманом, оставив весь лес в густой дымке, которая, казалось, стремилась к тропе.

– Я устала, - внезапно сказала Бекки. – Ребята, я выдохлась. Мы можем отдохнуть?

Мы с Софи переглянулись, но Роб уже снимал рюкзак.

– Давайте сделаем перерыв на пятнадцать минут и просто переведем дух, - сказал он.

Софи облизнула потрескавшиеся губы.

– Через два часа стемнеет. Мы должны либо продолжать идти, либо найти место для ночлега.

– Нигде не видно равнины, – сказал я. – Только этот неприятный хребет, огромные деревья, и это озеро...

– Нельзя разбивать лагерь у озера, - сказала Бекки. Она сидела на своем рюкзаке. – В воде что-то есть, что-то не так. Разве ты не чувствуешь запах? – Я покачал головой, и она вздохнула. – Дай мне несколько минут отдохнуть, и мы сможем двигаться дальше. Либо мы найдем выход из долины, либо хорошее место для лагеря.

Мы с Софи осматривали местность, пока Бекки и Роб отдыхали. Мы тоже устали, но что-то, какое-то чувство, заставляло меня опасаться передышки. Туман был тяжелым и холодным. Просто идти сквозь него, казалось, истощало те крохи энергии и тепла, которые у нас оставались.

– Ты не пробовал вызвать помощь? – спросила Софи, когда мы отошли на несколько шагов от тропы, но все еще находились в поле зрения остальных.

Я кивнул.

– Уже три раза. Но сигнала нет.

– Джимми, нам нужно поскорее найти место для лагеря, иначе мы замерзнем.

– Я знаю. Этот ветер...

Деревья трещали теперь еще громче. Сначала они как будто приветственно махали руками, но теперь казалось, что они неистовствуют. Когда мы с Софи вернулись на тропу, нам потребовалась почти минута, чтобы разбудить Бекки и Роба. Оба заснули, сидя на своих рюкзаках.

– Мы не можем здесь оставаться, – сказала Софи. – Думаю, нам стоит сойти с тропы и разбить лагерь, сразу же, как только найдем подходящее место.

Стоило нам сойти с тропы, как земля раскисла под ногами. Это было похоже на прогулку по грязи, несмотря на то что грязь подмерзла. Земля тянулась за сапогами, ставила подножки, казалось, не желая отпускать нас каждый раз, когда мы пытались сделать шаг. Мы шли по густому, туманному лесу, казалось, даже ветки и корни тянутся за нами, хотят схватить нас. Когда мы добрались до небольшого ручья, все четверо опирались на трости.

– Я не могу идти дальше, - сказала Бекки, опускаясь на землю. – Мне очень жаль. Я просто не могу.

Софи помогла ей снять рюкзак.

– Все в порядке. Здесь, наверное, самое подходящее место для лагеря.

Я заметил, что у обеих девушек что-то не так с кожей. Она была потрескавшейся и серой, а лица - шершавыми. Посмотрев на Роба, я понял, что с ним происходит тоже самое. Я стянул перчатки и заметил, что моя кожа тоже стала серой и потрескавшейся.

– Нам нужно установить палатки,-- сказал я.

Из-за ветра было практически невозможно растянуть ткань палатки, а мерзлая земля сопротивлялась колышкам. Мы с Софи медленно, но упорно продвигались к цели, однако когда я взглянул на Роба с Бекки в их уголке между двумя деревьями, то заметил, что они практически ничего не сделали. Пара сидела, обнявшись, и оба спали. Странно, но в этот момент их кожа стала совершенно серой, а ноги, казалось, погрузились в землю. Я догадался, что это уловка тумана.

Софи поняла, куда я смотрю, и поспешила на помощь друзьям.

– Подожди, - сказал я, с трудом переводя дыхание. – Нам нужно... закончить... с палаткой... сначала. Потом... помочь.

Софи закусила губу, но кивнула. Кое-как мы установили палатку и залезли внутрь. Внутри было теплее, хотя ветер рвал и терзал нашу маленькую нейлоновую крепость.

– Я так устала, – сказала Софи, прислонившись к моему плечу. – Я так измотана.

Ее кожа была такой же, как у Роба и Бекки. Когда она сняла перчатки, то показалось что ее пальцы переплелись во что-то единое.

– Эй, эй, не спи, – умолял я, тряся Софи. – Мы не можем спать. Что-то ужасное... Софи? Софи?

Это было бесполезно. Ничто не могло заставить мою жену открыть глаза. Ее тело было застывшим и холодным. Я долго лежал, держа ее в объятьях. Почему у меня хватало сил на то, чтобы продолжать что-то делать еще какое-то время, я никогда не узнаю. В конце концов, когда Софи перестала дышать, я открыл дверь палатки, чтобы выглянуть наружу. Сквозь туман было трудно что-либо разглядеть дальше нескольких футов, но я увидел достаточно от того, что осталось от Роба и Бекки, чтобы непроизвольно закричать от ужаса.

Там, где должны были быть мои друзья, из земли поднималась пара переплетенных берез. В узлах и витках обоих деревьев все еще проступали человеческие черты - спящие лица, то тут, то там прикрытые клочками одежды. Закрыв палатку, я откинулся на спину. Взглянул на Софи.

Она быстро менялась. Ее кожа стала похожа на кору, тело вытянулось, шея удлинилась, ноги погрузились в грязь сквозь пол палатки.

– Софи? – спросил я.

Тень моей жены не ответила.

Сейчас я наблюдаю, как она, минута за минутой, становится все меньше похожа на человека. Я чувствую, как изменения происходят и со мной. Мои суставы затекли, поэтому я записываю все это так быстро, как только могу. Закончив, я положу дневник в непромокаемый пакет и брошу его в ручей. Надеюсь, его воды текут в реку Наханни, и кто-нибудь найдет этот мой последний рассказ о нас. Если вы читаете это, я знаю, что вы не поверите. Я бы тоже не поверил, до сегодняшнего дня. Но это правда.

Роберт и Ребекка Астрос. Софи и Джеймс Харден. Когда люди придут нас искать, они не найдут никаких тел. Только четыре березы, растущие на месте лагеря. В конце концов, боли, по крайней мере, не было. Я брошу эту книгу в ручей, а потом вернусь, прижму к себе Софи и усну.

Если вы когда-нибудь будете исследовать долину Наханни, не ходите по необозначенным тропам. Пожалуйста. Когда вы увидите, как деревья покачиваются на ветру, знайте, что это не приветствие.

Это предупреждение.

***

Я нашла этот дневник в магазине в Торонто. Похоже, он действительно прошел через все описанные в нем испытания. Кто-нибудь может подтвердить, есть ли какие-нибудь известные опасности в окрестностях долины Наханни?

Гугл говорит, что это жуткое место, но я бы хотела услышать о них от местных или тех, кто бывал там.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Рыбы-консерваторы остались рыбами, рыбы-новаторы поползли к прогрессу и выбрались на сушу. Но, похоже, в конструкторе животных деталей на всех не хватило. Большой сирен точно не рыба, но до полноценной амфибии у него явно не хватает запчастей!

Итак, большой сирен состоит из следующих деталей:

— Туловище саламандры — 1 шт;

— Длинный хвост тритона — 1 шт;

— Голова аксолотля (глаза-бусинки и 3 пары жабр в комплекте) — 1 шт;

— Крохотные, недоразвитые лапки — 2 шт (50% от комплекта);

— Лёгкие — 2 шт (слишком маленького размера);

— Сердце рыбье, двухкамерное — 1 шт;

— Боковая линия, сенсорный орган рыб — 1 пара.

С таким набором о нормальном выходе на сушу не стоит и мечтать, вот сирен и не вылезает почти. Он опустился на самое дно канав, болот и озёр трёх штатов США: Флориды, Джорджии и Алабамы. В прогретых южным солнцем мелководьях даже недоукомплектованный сирен не испытывает никаких проблем с поиском пищи. Вырасти до метра в длину для него — обычное дело. А это, между прочим, третье место в списке самых крупных амфибий в мире. Достижение, даже если ты ходишь на всех четырёх!

Правда, чтобы вырасти до таких размеров, нужно вертеться изо всех сил. Так как сирен обделили ещё и нормальным зрением, он полагается на нюх и боковые линии — особые органы, позволяющие тонко чувствовать движение воды вокруг себя. В мутной воде, ночью, амфибия становится опасным хищником даже несмотря на недостаток лапок. По крайней мере, опасным по меркам мелких ракообразных, улиток и сонных мальков.

А если мясной пищи вокруг маловато, сирен переключается на водоросли и молодую водную растительность. Это крайне нетипично: из 8500 видов амфибий растениями питаются меньше 10.

Днём сирен из опасного хищника превращается в близорукую закуску для небольших аллигаторов и ужей. Для него настает время тактически бежать в густые переплетения водных растений, что делает его довольно труднодоступной добычей. Жаль только, засуху переждать в кустиках не получится. Но и с ней сирен справляться умеет. Когда уровень воды падает, амфибия прибегает к гениальной тактике — самокопанию в иле. Соорудив на скорую лапу кокон из слизи и отмершей кожи, сирен может уйти в спячку, пока живительная влага не вернётся. И в иле животное может проваляться до 3 лет!

Тяга к пряткам и маскировке, конечно, спасает жизни недоразвитых амфибий, но она же мешает учёным исследовать самые пикантные особенности их жизни. Предполагается, что оплодотворение у них внешнее, а самцы должны добиваться внимания самок. После оплодотворения икры самцы берут на себя все обязанности по её защите. Яжебати становятся непроходимым бастионом на пути опасностей. Настолько непроходимым, что они отгоняют от малышни даже родную мать!

Через несколько недель из яиц вылупляются уменьшенные копии родителей, сразу же готовые покорять водоёмы наравне со старшим поколением. Ведь большой сирен — это неотеническая амфибия. Они остаются личинками на всю жизнь и даже размножаются в личиночной стадии. Совсем как аксолотли!

Выскажу чуть своих шизо мыслей. Сугубо субъективно. 

Депрессия это не когда грустно. Или когда хочется казаться невъебенно Нитакусей и красиво страдать. Это когда ты уже видишь, что твоя жизнь разрушается, но у тебя к этому полное безразличие, полная апатия к спасению или гибели. Люди в депрессии уже Не могут бороться и не хотят. У них нет ни ресурсов психологических, ни физических. Это совсем не: Мне грустно, я прошелся по парку и стало легче, нет, человеку в депрессии похуй на парк, ему безразлично, что он красив или полыхает в огне. 

Одни из важных звоночков это апатия к бытовым вещам и ритуалам. Тебе становится невыносимо тяжело просто сходить искупаться, почистить зубы, подстричь ногти может стать невыносимо адской задачей. Даже встать и сходить поссать уже тяжко. 

Как выйти из такого состояния? Честно хрен знает. Я так и не нашел четкого алгоритма, который бы работал. Потому что просто заставить себя встать и начать делать дела и исправлять свою жизнь практически не возможно. Зубы почистить сил нет, не то, чтобы жизнь менять. 

Для многих самое разумное решение при таких звоночках, взять себя и бросить в руки психиатра и психолога. Да, тут тоже надо совершить рывок и найти врача, записаться и сходить, но это легче чем самому все вывозить. 

На счет психолога не скажу, мне он не особо помог, разве что в первый раз, когда выслушал. Мб кому то попадется психолог, у вас будет общая волна, и вы сойдетесь. 

Психиатр выпишет таблетки. Когда они начинают работать становится правда легче. Вам не станет хорошо, вам станет легче. Но в таком состояние это уже не мало. 

Если такой  формат свободных мыслей тут не подходит, то оставлю сугубо для Тг.

Я не могу больше мёрзнуть, когда уже тепло, блин >_<

Понедельник день тяжелый, еще и зима достала, метёт и морозит, морозит и метёт

1) Подтягивания 3*8 
2) Разгибания из-за головы с резиной 3*20 
3) Подъем на бицепс одной рукой 4*5 (18кг) 
4) Махи в стороны 4*15 (6кг) 
5) Пресс 3*20 

Я сидел в своем кабинете, глядя на пустой стул напротив. Тишина резала слух, а в голове крутился один и тот же вопрос: "Почему это опять случилось?" Клиент только что ушел, хлопнув дверью, а я остался один с ощущением, будто это я его подвел. Я — психолог с двадцатилетним+ стажем, человек, который вытащил сотни людей из эмоционального болота. Но в тот момент я думал: "Если бы я был внимательнее, он бы не сорвался. Это из-за меня". Знакомо? Если да, то добро пожаловать в мою реальность — реальность персонализации. И скажу честно: это место, где жить невыносимо.

Персонализация — это когнитивная ловушка, о которой я говорю с клиентами каждый день. Это когда ты берешь на себя ответственность за всё, что происходит вокруг, даже если не имеешь к этому никакого отношения. Погода испортилась? Это я не проверил прогноз и всё испортил. Друг сорвался на меня? Это я его довел. Мир катится в тартарары? Ну, ясно, я где-то облажался. Смешно? Только не тогда, когда ты в этом живешь. Сегодня я расскажу, как эта привычка чуть не раздавила меня — и как она, возможно, незаметно ломает вас.

Я помню тот день, когда впервые понял, что меня засасывает. Мне было почти тридцать, я только начинал работать терапевтом. Один из первых клиентов, скажем, Дима, пришел ко мне с депрессией. Он был закрытым, говорил мало, но я выкладывался по полной — штудировал литературу, строил планы, старался вытащить его. Через пару месяцев он пропал. Просто перестал приходить. А я решил, что это я виноват. "Я недостаточно хорош", — долбил мне мозг. "Будь я круче, он бы остался".

И вот парадокс: я, будучи сам КПТ-терапевтом, годами учивший других распознавать когнитивные искажения, не замечал, что происходит со мной. Я мог часами объяснять клиентам, как персонализация искажает реальность, но в своей голове я был слеп. Это было как смотреть на мир через кривое зеркало, не понимая, что оно кривое. Я просто тонул в чувстве вины и даже не задавался вопросом, почему я так думаю.

Каждый раз, когда что-то шло не так — спор с женой, провал на работе, даже пересоленный суп, — я находил способ ткнуть себя носом в это. Это было как инстинкт: случилось дерьмо — значит, я его заварил. Я не думал, что у Димы могли быть свои причины — долги, страх говорить, просто неподходящее время. Нет, я сделал это про себя. Так началась моя битва с самим собой.

Думаете, это касалось только работы? Нет, персонализация влезла в мою семейную жизнь, как таран, пробивая всё на своем пути. Мой брак трещал, и я был уверен, что это я всё испортил. Жена возвращалась домой уставшей? "Я её не поддерживаю". Молчит за столом? "Я ей надоел". Даже если она сама говорила, что день был тяжелый, я думал: "Если бы я был лучше, она бы не грузилась".

Помню один вечер — мы поругались из-за какой-то мелочи, вроде того, кто должен был вынести мусор. Она ушла спать, а я остался стоять на кухне, глядя в стену. Внутри всё кипело от стыда и злости. "Это я её довел", — стучало в голове. Я не видел, что у неё свои заботы, что она тоже человек, а не зеркало моих косяков. Нет, я взвалил это на себя. И знаете что? Это не спасло нас. Это только всё усугубило.

На работе персонализация стала моим личным кошмаром. Каждый клиент, который не возвращался, каждая сессия, где я чувствовал, что мог бы дать больше, — всё это било по мне как молотком. Я начал сомневаться в себе как в профессионале. Помню одного парня, Андрея. Он пришел с паническими атаками, и мы работали почти год. Он стал реже бояться, начал жить нормально, даже устроился на работу. А потом — бац, срыв. Один плохой день, и он снова закрылся от всех, включая меня.

Я не спал ночами, прокручивая в голове каждую нашу встречу. "Где я налажал? Почему не заметил, что он на краю?" Я не думал, что у Андрея своя жизнь — семья, стрессы, может, просто химия в голове подвела. Нет, я решил, что это я его уронил. В какой-то момент я реально задумался: "Может, ну его, эту терапию? Если я не могу всех вытащить, зачем я здесь?"

Но самое паршивое — это как она добралась до моего тела. Постоянная вина — это не просто мысли, это отрава, которая разъедает изнутри. Я перестал спать — ночи превратились в бесконечный разбор полетов. Утром башка трещала, днем я заливался кофе, чтобы не вырубиться, а вечером не мог выдохнуть — ведь я "не заслужил". Желудок скручивало от каждого стресса, а сердце колотилось, как будто я на ринге.

Однажды я попал к врачу. "У тебя хронический стресс, мужик", — сказал он, ткнув в мои анализы. "Если так пойдет, жди инфаркта". И тут меня пробило: я сам себя гроблю. Я беру на себя всё, что не могу контролировать, и это меня добивает. Но как выключить эту чертову машину внутри головы?

Спасение пришло оттуда, откуда я его ждал меньше всего — от моей собственной профессии. Я решил повернуть свои же инструменты против себя. В КПТ есть простая штука: ставь свои мысли под сомнение. Я начал спрашивать себя: "Докажи, что это ты виноват". Каждый раз, когда персонализация лезла в голову, я брал её за шкирку и требовал факты. "Какие улики, что ты это завалил?"
Возьмем Андрея. Я взял листок и расписал всё. Он сорвался после стресса на работе — факт. У него была долгая борьба с паникой — факт. Я не мог управлять его жизнью — тоже факт. А где доказательства, что я виноват? Нету. Это была просто моя привычка всё на себя вешать.

Я стал ловить себя на этом снова и снова. Жена в плохом настроении? "А что, если это не из-за меня? Может, у неё свой груз?" Клиент пропал? "У него своя дорога, и я не бог, чтобы её строить". Это было как бой с самим собой — мозг брыкался, цеплялся за старое. Но я не отступал. А еще я понял, что мне нужна помощь извне. После того, как я начал работать над собой, я стал очень внимательно относиться к работе с супервизором. Я записывался на сессии, разбирал каждый случай, каждую свою реакцию. Это стало моей опорой — и я продолжаю это делать по сей день. Супервизор помог мне увидеть, где я беру лишнее на себя, и научил отпускать то, что не в моей власти.

И вот что я скажу: это работает. Не сразу, не гладко, но работает. Я начал замечать, как мир вокруг становится легче. Я перестал просыпаться с ощущением, что должен всем оправдания. С женой мы стали ближе — я больше не видел в каждом её взгляде приговор себе. На работе я стал смелее — перестал бояться "провалиться", потому что понял: провал клиента — это не мой провал.

Но главное — я нашел покой. Не тот, что от обстоятельств, а тот, что внутри. Я понял, что не должен тащить весь мир на себе. И вы тоже не должны. Персонализация — это не просто косяк в голове, это клетка, которую мы сами себе строим. И ключ от неё — у вас в руках.

Если вы читаете это и видите себя — если вы вините себя за погоду, за чужие нервы, за то, что не можете всё починить, — остановитесь. На секунду. Спросите себя: "А что, если это не я?" Это страшно, знаю. Отпустить персонализацию — значит отпустить иллюзию, что ты всемогущ. Но это и свобода. Свобода жить, дышать, быть собой, а не боксерской грушей для чужих проблем.

Я прошел этот путь. Я дрался с собой, падал, вставал и в итоге выстоял. И я верю, что вы тоже можете. Потому что вы круче, чем думаете. И мир, поверьте, не развалится, если вы перестанете его держать.

Будьте счастливы друзья. Ваш психолог.

Мой телеграмм-канал https://t.me/mir_kpt

Но он с уникальным окрасом, напоминающим звездное небо. Обитает в юго-восточных штатах США, предпочитая лесистые и сельские местности. Ночными охотниками питаются мелкими грызунами и птицами. Из-за необычного окраса популярны среди любителей рептилий и просты в уходе. Достигают длины 120-180 см, требуют просторного террариума. Размножаются весной, самка откладывает яйца, из которых вылупляются змеи через 60-70 дней. Отличаются спокойным характером и визуальной привлекательностью.

Кинолохи местного разлива распространяют по интернету очень интересную байку: «Собака спит в кровати хозяина потому, что считает вас беспомощным звеном стаи». Мол, вы настолько беззащитны и уязвимы, что шерстяной герой берёт на себя ответственность и всю ночь напролёт защищает вас от бабайки.

Эта байка строится на старой как мир теории доминирования в стае волков. Её в конце прошлого века закинул в массы Дэвид Мич, исследователь волков. Он наблюдал за животными в зоопарке и установил, что в стае есть альфа-вожак и подчинённые. Люди подхватили это и с радостью стали применять теорию на собак, а роль вожака естественно на себя.

Спустя несколько лет Мич опроверг свою теорию, поскольку исследования были произведены неправильно. Оказалось, что у волков нет альфы, а вся их стая строится на взаимоотношениях родителей и детей. Но никто слушать его не стал, старая теория была слишком популярна.

Современные исследования показывают, что собака видит в нас скорее «родителя», чем вожака. Мы заботимся о них, приносим еду и чешем пузико – ну какое тут доминирование или байки про нашу беспомощность! Барбосы так любят спать в кровати просто потому, что там мягенько, тепло и человек любимый рядом. И нет, животина не пытается вас таким образом задоминировать. Работать с кинологом и запрещать барбосу спать на постели стоит только в том случае, если собака перестала в эту самую постель пускать вас.

Выложил в разрешении 1920x1080 на каждый глаз. Для просмотра на 3д телевизорах, VR- очках.