Красивое
Она сидела и слушала как за ним приехал лифт. Тяжелыми шагами Он погрузился в него и подъемник начал спускать его на первый этаж. "Вот и все". На собачьем сердце стало в сотню раз тяжелее, ей представилось что вот сейчас лифт поднимет его обратно и он зайдет в квартиру, может же он что то забыть, в конце концов? Тогда бы Абака больше его не отпустила, она бы рассказала ему как тяжело ей дались эти полторы минуты одиночества, как тоскливо ей когда он исчезает за этой толстой железной дверью! Но нет, он не поднимется, ведь ее идеальный человек никогда ничего не забывает.Словно стальные тиски собаку со всех сторон давила тоска по любимому человеку, грудина начинала предательски дрожать от досады, или может от сквозняка у двери... Наверное, стоит пойти в кровать, зарыть себя носом в большое одеяло и попробовать уснуть, а не хандрить сидя тут на полу у мокрой тряпки. Но это было не про Абаку.
Стоп. Что это? Это он? Это он!! Ха-ха!! Ну наконец-то! Конечно же это он! Вот он, поднимается по лестнице, собака слышит его шаги, сердце бешено заколотилось, словно готовилось выпрыгнуть навстречу счастью, уши старались уловить каждый звук его шагов, лапы интуитивно заскребли когтями по обшивке двери. Ну где же? Ну даваааай.... Но чуда не происходило. Скорее всего это чертовы соседи. Весь день они снуют туда-сюда, заставляя Абаку трепетать как осенний листочек на ветру, заставляют чуть не плакать сначала от счастья, затем от досады сотню раз, проходя мимо двери. Когда же они поймут что нельзя вот так давать мнимую надежду, неужели нельзя ходить после того как ОН пришел домой? Что может быть важнее в мире помимо ее ожидания? "Эх..." Абака сначала неподвижно сидела и сверлила взглядом дверь, затем опустив уши и потупив свой взгляд улеглась на пол. В ее глубоком взохе чувствовалось напряжение которое моментально заполнило все пространство.
Сколько раз проходили люди по подъезду, Абака не знала, да и считать она, в общем то не очень умела, знала только, что это бесконечно много, что это время тянется словно смола и въедается в ее сердце с каждой прожитой в одиночестве минутой. Все это казалось ей бесконечной бездной, черной дырой во вселенной, ее личной дырой в собачьей жизни. Еще сосед, еще, еще один или она-это неважно. Все они безлики и бездушны для Абаки. Ей не интересно чем они пахнут, как их зовут, что несут они в своих пакетах, куда они идут. Они были словно пылинки, проплывающие мимо нее в бликах летнего солнышка.
Сколько прошло времени? Вечность, наверное. Абака успела вздремнуть и увидеть сны о нем, таком далеком и таком родном. Вот они бегут по берегу речки, Абака путается лапами в густой траве, ловит мордой потоки воздуха и пытается различить запахи природы. Вот он сидит и ловит рыбу, а она игриво наблюдает за лягушками в реке, иногда как бы пытаясь достать хоть одну из них. Вот он кидает ей палку, заветный игровой трофей, который летит прямо в воду, и собака ныряет не думая и не боясь, ведь он знает лучше нее куда можно бросать палку, она доверяет ему. Она доверяет ему всю себя всегда и безоговорочно, вся ее жизнь принадлежит только ему, все ее существо давно живет потому что есть ОН.
Лифт снова остановился. Абака лениво приоткрыла глаз и начала прислушиваться. Спустя столько времени надежда была почти утрачена, начал подступать страх, страх что они больше никогда не увидятся. Он похож на панику, он неуправляем и неудержим, он прорастает в ней с каждой секундой. Абака и сама не знает по какой причине страх появляется в ней, ведь ОН всегда возвращается, он всегда приходит и никогда ее не бросит, это ясно как белый день-Он никогда так не поступит. Ведь правда? Не поступит? Но время усердно точило свой камень сомнений в голове Абаки, грусть все больше накрывала ее и она непроизвольно поскуливала в пустоту. Шаги становились все слышнее. Абака поднялась . Всегда есть надежда, она должна быть до последней секунды, до последнего момента... Собачий хвост по иннерции начал волнительно покачиваться, тело напряглось как пружина, готовая выстрелить в один момент. Всю свою состредоточенность Абака сейчас вложила в точку на двери, в слух, который ее ни разу не подводил.
Ключ повернулся и железная дверь со скрипом открылась, заполонив коридор сырым и затхлым запахом подъезда, свет проник в темное пристанище собаки и на ее холодный мокрый нос стали приземляться пылинки, всклокоченные потоком воздуха. Абака не верила своему счастью! Он здесь! Он вернулся! Хозяин вернулся домой! Лай счастья вперемешку со скулением доносились из пасти, все тело трепетало как под ударом тока, прыжок, еще прыжок, полный радости и восторга. "Как же долго я тебя ждала! Как я боялась и переживала!". Буквально все ее движения говорили наверное о том что она сошла с ума, лишилась рассудка. Ее глаза блестели и выглядели немного неестественно, словно у дикого зверя, который поймал свою долгожданную добычу. Все указывало на то, что теперь Абака снова приобрела центр своей вселенной, свой мир и душевную радость, свое собачье счастье.
Хозяин медленно разулся, пытаясь руками отгородиться от назойливых прыжков, поставил обувь в угол и со вздохом произнес: "Зося, ну ебаны в рот, ну я на минуту за сигаретами вышел, ну е мае..."
Вамбот наверное так глубоко (5 лет) не копает. Поэтому позволю себе, перенести несколько постов и сохраненного на "пикабе".
Основано на реальных событиях, имена изменены
Автор: Елена Кучеренко
Я люблю кладбища. Кажется, я даже уже об этом писала. Там есть о чем подумать. Идешь тихо, смотришь на могилы и понимаешь, что за этими одинаковыми камнями и крестами – судьбы. Разные, неповторимые… Радости, беды, надежды, разочарования, любовь, ненависть… Кем были эти люди? Как жили? Как умирали? Хорошо, плохо? О чем мечтали?.. Бог весть…
Больше всего люблю сельские кладбища. И особенно весной. Рядом со смертью – рождение новой жизни. Пробуждается и поёт природа, греет солнце, щебечут птицы. И именно в этот миг чувствуешь, что смерти-то этой и нет. Просто открылась дверь, и ушёл туда человек. Куда? И что будет теперь с ним? Знает только Господь…
***
В этом году в нашей деревне меня опять туда потянуло.
У одной могилки сидела старушка. Кто у неё там – муж, сын? Посидела, перекрестилась и пошла куда-то. Рядом с другой очень деятельно копошились молодые мужчина с женщиной. Она рвала траву, он красил оградку. И о чем-то оживлённо и совсем не по-кладбищенски болтали. Когда я шла обратно, они тоже уже собирались. Женщина напоследок протирала фотографию на памятнике. А ее спутник зачем-то, тоже заботливо, пристраивал рядом на земле рюмку водки.
В тот день я случайно обратила внимание на одну могилу. Не потому что она была заброшенной и неухоженной – таких там много. А потому что покосившийся ржавый крест, воткнутый в землю, был явно самодельным, из каких-то двух труб. И всё – ни ограды, ни цветов. Только заросший, давно забытый холм. И даже на фоне других неприкаянных могил он выглядел особенно сиротливо. Как будто никогда и не был никому нужен…
Весь вечер этот грустный холм так и стоял у меня перед глазами. И увидев соседку, старенькую уже тётю Машу, я спросила про него.
– Тот, на отшибе, с трубами? Так это Серёжка-урод, – ответила она. – Бедолага…
Она вздохнула и задумалась, что-то вспоминая…
***
Серёжка, правда, был бедолагой. С рождения. Бабка его, которую все в деревне звали просто Петровна, и которая единственная из всех человеческих существ на земле хоть как-то тепло к нему относилась, вздыхала, глядя на внука, и шамкала беззубым ртом: «Эх, горемычный, лучше бы ты помер».
Может и лучше. Но Серёжка жил.
Выжил он, когда мать его, Маринка, местная алкоголичка, сквозь пьяный угар осознав, что беременна, выпила какой-то абортивный отвар, который дала ей местная знахарка, и сама чуть не померла…
Выжил он, когда полусумасшедший от беспробудного пьянства отец его Степан зашвырнул в скулящего уже от голода сына топором и снес ему половину лица. Так Серёжка в четыре года стал уродом. Маринка заголосила, хотя к сыну особых чувств не испытывала. Степан протрезвел, сам пошёл в местную милицию, его посадили, в тюрьме он помер.
Маринка по мужу убивалась недолго, пока другой алкаш, Генка, не пришёл к ней с бутылкой и со словами: «Щенок, пойди погуляй», – отвесил на ходу забинтованному Сережке пендаля. Маринка на это тупо заржала и плотоядно вытаращилась на водку…
Выжил Сережка, когда неделями дома было нечего жрать, и он таскал еду с соседних огородов.
Иногда, правда, бабка Петровна, тоже пьющая, но с перерывами, подкармливала его. Но это было нечасто и до очередного ее запоя. А потом она померла, и кормить пацана вообще стало некому.
Выжил, когда с ним, уродом, грязным и оборванным, брезговали общаться даже подобные ему оборванцы – тоже дети пьющих родителей, которых тогда в деревне было больше половины.
Только стал диким и злым.
Выжил, когда допивал за спящими прямо на грязном полу мамкой и Генкой «паленку», а потом блевал сутками и обещал себе, что у него всё будет по-другому.
Выжил в двенадцать лет, когда «обдолбанные» парни из какой-то залетной компании полночи насиловали его в лесу, а потом, еле дышащего, оставили умирать. Но утром на него наткнулись грибники. Завели дело, извращенцев поймали, а Сережку ещё больше стали сторониться, как прокаженного, а он сам стал ещё нелюдимее.
И даже тогда выжил, когда вешался из-за рыжей Ольки. Любил он ее, все знали. Но ни подойти, ни заговорить не решался. Потому что урод. Лишь злобно зыркал на неё глазами, как будто и любя и ненавидя одновременно за свои муки, и ускорял шаг, чтобы пройти быстрее мимо. А потом Олька вышла замуж за местного красавца Ивана. Несколько дней деревня пила, пела и гуляла. А Сережка сидел у своего дома на лавочке и прислушивался. А потом пошёл в сарай и повесился. Только оборвалась верёвка, и его лишь чуть придушило. Как будто даже смерть брезговала им.
***
Пацаном в местной школе Сережка появлялся нечасто. И то, потому что пригрозили: «Не будешь учиться – помрешь в тюрьме, как папаша твой». Быть как отец он хотел меньше всего. А потом настали девяностые, люди поехали в города, а кто остался – либо спился, либо сторчался, либо помер. За редким исключением, и то – стариков. Учиться в школе стало некому, и до сих пор стоит она, заброшенная и никому не нужная. Сережка к тому моменту со скрипом окончил восемь классов, просидев в некоторых по два года.
Что он теперь делал? Пил, как и все. Только в одиночку. Хотя когда-то обещал себе, что не будет. Ну и устроился на работу сторожем на еле ещё дышащий районный завод. Его взяли с какой-то злорадной готовностью и шёпотом за спиной: «Вот урод. Такой рожи любой вор испугается…»
«Он всегда был один»
Так прошло несколько лет… Померла мамка Маринка, замёрзла спьяну зимой в сугробе. Исчез Генка. Сережка не чувствовал, что он остался один. Он всегда один и был. Так уныло и «дошкандыбал» бы он, наверное, по жизни до того своего могильного холмика.
Но однажды поздней осенью напился он, как всегда, один, упал где-то по дороге домой и заснул, как когда-то мать, в снегу. И так же замёрз бы там. Но проснулся оттого, что кто-то лизал его уродливое лицо. Открыл он мутные глаза и увидел такую же страшную, как он сам, одноглазую и одноухую собачью морду. Пёс схватил его за ворот тулупа и потянул, мол: «Вставай, дурак, помрешь же».
И Сережка встал. Шатаясь, дошёл он до своего дома, открыл дверь и впустил увязавшегося за ним пса.
***
Что это был за покалеченный пёс и откуда он взялся, Серега не знал.
– Тебе пожрать, наверное, – пробормотал он. – А нет ничего. Ладно, полежи.
Парень кинул на холодный пол старое одеяло, оделся и вышел.
– Тебе как всегда? – спросила его Нюрка-самогонщица, у которой он брал выпивку.
И не дожидаясь ответа, протянула мутную бутылку.
– Нет, мне это… Костей каких-то. Ну или просто…
– Чего-чего?
– Я заплачу.
– И этот допился, – со знанием дела прошептала Нюрка вслед Сереге, когда он уходил с остатками супа, который она ему продала.
Уродливый пес поел, а потом благодарно лизнул парню руку. Тот от неожиданности даже задохнулся и ошарашенно вытаращился на место, которого коснулся шершавый язык. До этого самое доброе, что он видел и слышал в жизни, были слова бабки Петровны: «Эх, горемычный, лучше бы ты помер». А потом медленно, робко и неумело положил эту руку на обезображенную кем-то песью голову.
Так «притулились» друг к другу два одиноких уродливых и никому не нужных существа. И стало им теплее.
Впервые в жизни Серегу кто-то ждал дома. И впервые он спешил туда, в этот дом, покупая так же у Нюрки какие-то объедки. И как же был он счастлив, когда открывал дверь, а навстречу с радостным лаем бросался его единственный в этом мире друг. Нет, он и выпивку тоже брал, но уже не так часто. А потом стал чего-то готовить. Ел сам и угощал Одноухого – так он назвал пса. И было им хорошо.
Над ними посмеивались: «Надо же, два урода, нашли друг друга». Но и замечать стали, что глаза у Сереги могут быть не только дикими и злыми, но и ласковыми и добрыми. Наверное, в эти минуты он думал о том, что и его теперь ждут и что он кому-то нужен.
Со временем он сделал Одноухому во дворе будку, посадил на длинную цепь, и тот старательно охранял дом, облаивая всех, кто проходил мимо. Хотя охранять-то было незачем. Брать у Сереги было нечего, и все это знали.
***
А потом Одноухий пропал. Сорвался, наверное, с цепи и убежал. Многие тогда видели, как Серега подолгу стоял у забора и всматривался вдаль.
Через несколько дней деревенские мужики принесли пса на одеяле с перебитыми ногами. Тот еле дышал, но был жив.
– Это Петька с компанией… Мы видели, – сказали они и положили Одноухого на землю.
Петька был местный наркоман и просто дебил.
Серега опустился на колени рядом с псом и обнял его. А тот слабо лизнул его в нос.
– Пойдём выпьем, что ли, – пробормотали мужики, как-то растерянно всхлипнув. И тихонько побрели.
Сережка с трудом поднял Одноухого и понёс в дом. Вечером к ним постучалась Нюрка.
– Я это… Вот, сварила вам… Поешьте, что ли… Да убери ты свои деньги!
Пёс выжил, но ходить уже больше не мог, только ползал. И однажды Серега, взяв тяжёлую палку, пошёл туда, где чаще всего гулеванил Петька с компанией, покалечивший его единственного друга.
Разное потом говорили. Кто-то – что Серега хотел просто попугать, кто-то – что так же перебить ноги, как это сделали с Одноухим. Но через два дня нашли его с ножом в спине. Хватились бы, наверное, и позже, а может, и вообще не хватились бы, но выл пес на всю деревню, и заподозрили люди неладное. А Петьки после этого и след простыл.
Собрались мужики, сколотили гроб, похоронили Серегу. Да что там похоронили. Закопали на местном кладбище за деревней – и все. Дом заколотили. А Одноухий? Одноухий опять пропал…
***
– Мы долго удивлялись тогда, куда этот пёс мог деться, он же не ходячий, – вспоминала старенькая соседка тетя Маша, которая мне все это рассказывала. – А потом Нюрка-самогонщица вся в слезах прибежала с кладбища.
Ходила Нюрка на могилу к своей покойной матери. Проходя мимо места, где недавно похоронили Серегу-урода, замерла, как громом поражённая. На могильном холмике, обняв покалеченными лапами землю, лежал Одноухий. Он был мертв…
… Тетя Маша украдкой вытерла слезы.
– Сколько лет прошло, а не могу спокойно вспоминать. Ты там была, видела, что это далеко. Как он дополз-то, бедный, как нашёл?…
«Что мы, хуже собаки?»
… В тот день у Серегиной могилы собрался народ. Нюрка, мужики, женщины, нестарая ещё тетя Маша… Они стояли, смотрели на Одноухого и думали о чем-то своём.
– Сделайте Сереге крест какой, что-ли, мужики, – сказала вдруг Нюрка. – Что мы, хуже собаки? С меня бутылка.
– Что мы, не люди, – ответил кто-то.
– А ведь мужик он был неплохой, зла никому не делал, – раздался другой голос.
– Отмучился, бедолага…
– Эх…
Так появился на том холмике наскоро сваренный крест из двух труб. А потом прошло время, ещё много народу разъехалось, Серегин дом совсем развалился, могила заросла и все всё забыли…
------------
… На следующий день я нарвала маленький букет – одуванчики, какие-то синие цветочки – и пошла на кладбище.
Так же звенела природа, пели птицы, порхали бабочки, и казалось, что смерти нет.
– Почему Господь дал тебе всё это? – думала я. – Где ты сейчас? Как тебе там?
И мне почему-то казалось, что всё у Сереги сейчас хорошо. Вот чувствовала я это, и всё. А ещё я думала о том, что будь в жизни у него чуть больше любви, всё было бы по-другому.
Как же важна Любовь! Если даже любовь собаки сумела осветить и согреть жизнь несчастного одинокого парня, что смогла бы сделать любовь человеческая. Да, любовь творит чудеса! А отсутствие ее убивает всё живое. И почему умел любить тот же уродливый пёс Одноухий, а мы, люди, часто не умеем? Мы же не хуже собак
Инцидент случился где-то в Великобритании. На улице уже ночь. Мотоциклист двигался по главной, когда перед ним вырулил невнимательный водитель. До аварии оставался буквально метр. Мотоциклист быстро среагировал, не запаниковал и не заблокировал колеса.
Внимательность, холодная голова и хороший контроль над своим мотоциклом — всё это важно в любой дорожной ситуации.
Автор описания - Kim, байкпост.
Здрасьте! Я NoAdO и я напишу тут короткое вступление. Мне очень понравился этот текст, он хорошо передаёт настроение, которое испытывает водитель мотоцикла летом. Сперва я не хотел его перепубликовывать - тут не любят мотоциклизм, не оценят, не будет рейтинга.. Но разве посты должны публиковаться только за рейтингом, а не потому что они интересные?
Автор: СrSys, bikepost:
Много чего происходит за сезон, и быстрые прохваты по прямой и неспешная езда по дороге, уходящей за горизонт, но есть одно, то что может быть даёт шанс оторваться от груза бытия, обуз и тяжелой шелухи навалившейся жизни.
Междурядье, обочина, а порой и запретная полоса «А» и почему её так и не открыли
для движения маленьких, никому не мешающих мотоциклов? Но суть не в правах и запретах, а в том, что мне удалось испытать в начале первого своего сезона на мотоцикле, после долгих лет, проведённых в зажатой, железной коробке с дверями и стёклами. Когда я только начинал ездить, то надо мной висел бетонной плитой огромный опыт запретов и правил очереди, который я получил в течении дести лет за рулём автомобиля.
-Жара, пробка, невидно солнца из-за огромных грузовиков и конечно я, как послушный водитель встаю в конец этого монстра из железа, стекла и раскалённого асфальта. -А что стоим то, да кто ж его знает. И вот тогда я увидел мотобратьев, пролезающих сквозь этот дым и неподвижный монолит огненного воздуха. А так оказывается можно! Страшно очень, а вдруг упаду, а вдруг дверь, а вдруг… Где между машин, где по обочине, подпрыгивая как заправский эндурист, где объезжая незадачливых, матерящихся водил-дальнобоев, доливающих жидкости в своих огромных монстров, пышущих жаром и надрывно ревущих как чудовища из фантастических фильмов я пробирался вперёд и казалось этому ужасу уже нет конца. А где-то там, сзади, осталось моё место в этой бесконечной очереди и просто страшно подумать, сколько бы мне пришлось в ней млеть, не будь я на мотоцикле. А тут ещё и пешеходы, выпив очередную порцию пива, решили что-то обсудить с семейкой, вывалившейся из чрева заглохшего джипа из под которого течёт странного вида жидкость, лужу из которой непременно надо объехать, что бы не упасть вон на той яме, потеряв управление мотоциклом. Кусты на обочине бьют по визору, между машин уже почти не пролезть, но вот тут можно, слегка отпустить сцепление и просочиться, получилось, здорово,
продираюсь дальше. Мой железный друг уже как живой, вентилятор гонит его огненное дыхание в лицо и грудь, но мы движемся.
И тут, происходит почти чудо, за поворотом, за огромным кузовом какого то грузовика с бочкой, вдруг я вижу кусочек неба. Чистого, голубого, без облаков смога, а за ним, всё больше и больше, лучи склоняющегося к горизонту солнца. А потом появляется ветер, он уже не воняет выхлопами, он прохладный, а потом и свежий. Объехав очередную яму и кивнув в знак благодарности водителю девятки, который увидев меня, прикрыл дверь своей машины я вижу, нет, я ощущаю, что выбрался из чего-то мрачного и давящего, что у меня получилось. Раньше, когда стоя со всей этой толпой, я всегда говорил: что байкерам хорошо, они знают где заканчивается пробка, а вот теперь и я это узнал. Впереди меня ждала совсем небольшая площадка, а за ней шлагбаум и железнодорожные рельсы. Рядом со мной оказались такие же, как и я мотобратья, прорвавшиеся сквозь эту массу. Мы киваем друг другу и ощущаем на себе свежий ветер, мы видим солнце, а за переездом, прямую и свободную дорогу. Через какое-то время звонок замолкает, перестаёт мигать светофор, мы заводим двигатели отдохнувших мотоциклов, поднимается шлагбаум и мы уезжаем, от этого ужасного рубежа. Ветер, теперь уже прохладный и свежий, треплет нашу экипировку, совсем уже приблизившееся к горизонту солнце наполняет наши души теплом и надеждой, дорога чиста и пустынна!
А где-то там, далеко позади, только тронулся, выпустив изрядную порцию дыма, первый грузовик, и страшно подумать, как далеко осталось то место, которое я занял подъехав к этой пробке!
1. Chopper
Более пятидесяти лет чоппер в первую очередь ассоциируется с Harley-Davidson. Чопперу от Веспа понадобится вынесенное вперед колесо и эйп-хэнгер. Кофры? Не уверен.
2. Sportbike
Дизайнер скорее всего имел в виду здесь Спорт-тур конфигурацию. Стильный V-twin о 1200 кубиках мог бы быть здесь прекрасным мотором, как для того что бы колесить по каньонам, так и для того что бы выехать в клуб «на стиле». Если бы можно было проголосовать, это был бы лучший выбор.
3. Touring
Какая модель для путешествий может быть лучше чем легендарный Harley-Davidson Duo-Glide? (прим. папа электрички вроде) Эта красота будет держать пилота и пассажира, двигаясь по великим американским хайвеям, в комфорте, часами и часами до самого конца. Как насчет такого, Милуоки? Не самое ли время восстановить связь с Италией?
4. Offroad bike
Длинноходные подвески и подножки-площадки? Почему нет? Нам представляется 450-кубовый одноцилиндровый четырехтактный мотор в паре с 6-ст. трансмиссией, возможно дорожная или эндуро версия. Уместите эту милашку в 135 кг и вы будете съезжать с уступов «на стиле».
5. Cafe racer
Оппозит/кафешник/бэггер? Руль клабмэн сделает его немного более практичным чем клипоны, а пилота может собрать в серьёзную гармошку на таком длинном сиденье. Маленький бак, конечно, сильно ограничит пробег, но эти два кофра ведь можно превратить во внешние баки. Гонки на выносливость?))
6. Tron
Но хватит о традиционных формах. Как насчет футуристичной гонки, заряженной чистой жидкой энергией? Только припусти нос и хвостовик пониже, что бы валить быстрее. Этот гипер-кафешник создан для того что бы погонять, когда виртуальные миры станут реальностью.)
ЗЫ Слегка вольный перевод статьи с сайта rideapart.com Автор перевода - Surfer, bikepost
Было бы шоу HBO таким популярным, если бы его сняли в Голливуде в формате фильма, а не сериала? Что если пофантазировать на эту тему?
Перед вами подборка актеров, которые могли бы заменить наших привычных героев.
Серсея Ланнистер
Играет: Лена Хеди
Могла бы сыграть: Шарлиз Терон
Джейме Ланнистер
Играет: Николай Костер-Вальдау
Мог бы сыграть: Брэд Питт
Дейенерис Таргариен
Играет: Эмилия Кларк
Могла бы сыграть: Дженнифер Лоуренс
Кейтилин Старк
Играет: Мишель Фэйрли
Могла бы сыграть: Кейт Уинслет
Арья Старк
Играет: Мэйси Уильямс
Могла бы сыграть: Хлоя Морец
Сандор Клиган “Пёс”
Играет: Рори Макканн
Мог бы сыграть: Майкл Шеннон
Санса Старк
Играет: Софи Тернер
Могла бы сыграть: Дебора Энн Уолл
Джон Сноу
Играет: Кит Харингтон
Мог бы сыграть: Дэниэл Рэдклифф
Джоффри Баратеон
Играет: Джек Глисон
Мог бы сыграть: Дэйн ДеХаан
Тайвин Ланнистер
Играет: Чарльз Дэнс
Мог бы сыграть: Кристофер Ли
Бриенна Тарт
Играет: Гвендолин Кристи
Могла бы сыграть: Тильда Суинтон
Сэмвелл Тарли
Играет: Джон Брэдли-Уэст
Мог бы сыграть: Хорхе Гарсиа
Лорд Варис
Играет: Конлет Хилл
Мог бы сыграть: Джона Хилл
Робб Старк
Играет: Ричард Мэдден
Мог бы сыграть: Леонардо Ди Каприо
Кхал Дрого
Играет: Джейсон Момоа
Мог бы сыграть: Хавьер Бардем
* Хотя я тут, пожалуй, выбрал бы Дуэйна "Скалу" Джонсона.
Петир Бейлиш
Играет: Эйдан Гиллен
Мог бы сыграть: Кевин Спейси
Джорах Мормонт
Играет: Иэн Глен
Мог бы сыграть: Гари Олдман
Станнис Баратеон
Играет: Стивен Диллэйн
Мог бы сыграть: Джон Малкович
Тирион Ланнистер
Играет: Питер Динклэйдж
Мог бы сыграть: только Питер Динклэйдж – равных в Голливуде этому актеру нет.
...Хотя есть один вариант. Но он, конечно, не такой популярный как Динклейдж. Это канадец Джордан Прентис (из "Залечь на дно в Брюгге"):
И от себя добавлю:
Маргери Тирелл
Играет: Натали Дормер
Могла бы сыграть: Скарлетт Йоханссон
Источник:
Кандидат нынче пошел бесчувственный, без всякого понимания тонкой душевной организации работодателя. Вот я его прошу:
- Денис, расскажите о вашем последнем мероприятии.
- Крайнем! О крайнем мероприятии! - Чуть не кричит во весь голос...
А мне такое нельзя: я на филфаке годы оттрубил. У меня, можно сказать, Розенталь головного мозга и пролапс Якобсона. Хоть валидол под язык.
Мне даже показалось, что за спиной выросли грозные фигуры колоссов русской словесности, и стали сурово сверлить глазами супостата. Профессор Виноградов - хмурился и недовольно раздувал щеки, Ожегов - судорожно перелистывал словарь и водил пальцем по строкам, шевеля губами.
- Ладно, - сказал я и, сделав усилие, выдавил из себя: - о крайнем мероприятии.
В этом месте колоссы словесности закатили глаза, а профессор Щерба - кажется, потребовал меня на пересдачу.
- Я провел конференцию вейперов, сказал Денис. Я и сам - вейпер.
(Кто не знает, вейперы - это люди такие, которые паром пыхают.
"Кто ты, деточка?" - "Бабушка, я вейпер!" - бабушка крестится, дедушка сплевывает, мамка рыдает, заламывая руки)
Образовалась пауза.
- Так-так, - говорю, а сам думаю, что бы спросить еще. «И как давно вы пыхаете?»
Нет, не вариант.
- И что вы делали на этой конференции? нашелся я через минуту.
- У нас были футболки с росписью Эдвардса…
- То есть с автографом?
- Ну да, с автографом.
- Потому что роспись - это под Хохлому, например… - В этом месте я скосил глаза на Владимира Даля, который в ответ мне милостиво улыбнулся, как бы соглашаясь закрыть глаза на мой прошлый прокол.
- А?
- Нет-нет, ничего, Денис, продолжайте.
- … и эти футболки я разлаживал по пакетам участников.
Пам! В этот момент меня стало двое. Разделение произошло безболезненно и на удивление легко. Один продолжал чинно сидеть за столом и смотреть на кандидата, рисуя ручкой квадратики в блокноте, и только дрожащее веко выдавало в нем некоторое волнение.
Второй же Я - в этот момент скакал по кабинету, опрокидывал стулья, швырял книги в стены и орал:
- Разлаживал?! Разлаживал?!!! Он, сука, разлаживал!! Бодуэн де Куртенэ тебе в печень! Чтоб на том свете тебя черти разлаживали! По разным пакетам!
Колоссы русской словесности вжались в углы. Специалист по нецензурной лексике быстро за мной конспектировал. Ожегов искал в своем словаре слова - и не находил.
В то же время первый Я - невозмутимо листал резюме кандидата:
- Денис, я вижу, вы еще какой-то фестиваль проводили. Расскажите.
- Да, я организовал фестиваль фанатиков Толкиена.
- Фанатиков или фанатов?
- Какая разница?
Пам! Первое мое я - тоже вскочило со стула.
- Денис, у нас сейчас с вами будет долгий разговор! - сказал я, и колоссы русской словесности за моей спиной расправили плечи.
© Andrey Misyuk
