Находится она в деревне Подлесье-Радваничское недалеко от Бреста, называется «ПилипУли», ферма специализируется на разведении средиземноморских улиток.

Июль 1945 года. Беларусь была практически полностью разрушена войной. 

Минск получил столько ран, за четыре года войны, что было принято решение не восстанавливать столицу, а начать строить рядом новую. Мой отец был назначен главным инженером строительства.

Но потом, что-то, где-то изменилось и решили все-таки восстанавливать старый город.

Так я со своим отцом переехал в Беларусь. Я, мама и моя сестра, и моя бабушка. Сначала город необходимо было расчистить от завалов, потом восстановить коммуникации, и только потом строить дома. Расположились мы рядом с большим госпиталем. 

Вернее, не мы, а полк, в котором служил мой отец, а еще вернее, штаб полка.

Работа кипела. Мы с сестрой, в свободное время помогали выхаживать и прогуливать тех раненых–выздоравливающих, кто уже был близок к возвращению в нормальную гражданскую жизнь. Война в этой части света закончилась. Где-то на Дальнем Востоке еще сопротивлялась империалистическая Япония, но дни ее были сочтены.

Госпиталь располагался рядом с железной дорогой, и мы иногда ходили смотреть, как идут поезда с возвращавшимися с войны нашими войсками. Все были радостны, все и всегда пели, как правило под гармошку. Да и сами любили петь. 

Но то, что мы услышали, остановило время, причем не только мое, а всех, кто присутствовал в этот момент на железнодорожной станции. 

Издалека мы увидели очень большое скопление народа возле одного из вагонов теплушек. Это мы уже потом узнали, что нам в госпиталь привезли партию раненых с ожогами, и в тоже время отправлялся состав с бойцами, которые направлялись на Алтай. 

И вот мы с сестрой услышали, как кто-то очень красиво поет. Голос, всепоглощающий, бархатный бас плыл по вокзалу, отражался от стен госпиталя, выливался из окон второго этажа, заполнял собой все пространство между зданием казармы, в которой мы жили и самим госпиталем. Не стало слышно грохота колёс, проезжающих мимо грузовиков, мы с сестрой замерли. Это я сейчас могу объяснить свои чувства и переживания, тогда я просто остолбенел. Я никогда не слышал такого голоса. Ни до, ни после этого. В нем сочеталось несочетаемое. Боль и радость, душа и птицы, счастье и разлука, шум моря и степной ветер...  И хрипотца, которой заканчивался каждый последний звук в каждом слове песни. И еще звук аккордеона, но он был потом... сначала был голос....Мы с сестрой бросились посмотреть поближе, но не смогли сразу пробраться через толпу – все было забито. Людей было неимоверно много.

Все, что мы смогли выяснить, что это были проводы сибиряков на Алтай, и пел старший лейтенант Любимов. Его перевели, как выздоравливающего из Гомеля, где находился госпиталь с бойцами, которые получили ожоги. Как правило это были танкисты.

Я не знаю, как у моей сестры оказался букет полевых ромашек, и как она попала на импровизированную сцену, где играл и пел старший лейтенант Любимов, но ей это удалось. 

После концерта Михаил, оказалось, что так звали певца, сам подошел к нам и поблагодарил Машу, мою сестру, за цветы, и вызвался нас проводить. 

Все девушки–медсестры госпиталя, завидовали Маше, это было им не скрыть.

Я же не смог с первого раза посмотреть Михаилу в глаза. И понял о ком местные сорванцы–беспризорники, которые ошивались и кормились на станции, возле госпиталя, говорили, что к нам приехал «страшный лейтенант»... вместо старший лейтенант...

Лицо Михаила было изуродовано ожогом на две трети. Вся правая часть, включая ухо и шею. Правая рука была без одного пальца и тоже вся в ожоговых шрамах.

Ему было двадцать шесть лет. Родом он был из Одессы, это на берегу Черного моря, в Украине. Был командиром танкового батальона. Воевал на Т–34, и ласково называл танк – любимая коробочка. Знал тысячу смешных историй, и мог рассмешить даже умирающего.

Так в нашей с Машей жизни появился старший лейтенант Любимов.

С Машей они гуляли каждый день. Каждое утро он неизменно приходил к нам с букетом полевых цветов. Всегда одет с иголочки. Всегда чем-то хорошо пахнущий, и всегда веселый. Маша отвечала ему взаимностью и не отпустить на прогулку папа Машу просто не мог. Отцу пришлось навести справки о нем, потому что он видел, что наша Маша влюблена, влюблена по уши, как говорила наша бабушка, а она знала толк в жизни.

Вечером, за ужином, я узнал от отца, что старший лейтенант Любимов прошел всю войну. Два раза горел в танке. Последний раз в Берлине. Награжден тремя боевыми орденами и представлен к Герою, но пока не пришел ответ из Москвы на этот счет. 

Пел и играл на гармошке с детства. Не успел закончить институт культуры и начал воевать вместе со всей страной, в июне 1941 года.

Последнее ранение было тяжелым. Но он выкарабкался. Правда у него плохо, из-за ожога, работало веко на одном глазу, моргало чуть медленнее, чем здоровое, и совсем не росли волосы на голове. 

Мне, да и всем домашним, кроме Маши, приходилось прилагать усилие, чтобы при разговоре с Михаилом смотреть ему в глаза, настолько страшно было изуродовано его лицо.

Отец пытался отговорить Марию, он всегда к моей сестре обращался по–взрослому, если был какой-то важный вопрос, и называл Машей просто дома за чаем.

Маша сидела за столом с каменным выражением на лице и не произнесла ни слова.

Ей уже было восемнадцать лет и отец хотел, чтобы она поступила учиться в Москву, старший лейтенант Любимов же, звал ее с собой в Одессу, Одессу–маму, так он звал свой родной город.

До выписки из госпиталя еще было три недели. Целых три недели.

Михаила уговорили давать концерты каждый день. И выздоравливающим воинам легче, и для местных жителей такой концерт, с таким исполнителем, практически праздник. Окраина Минска возле госпиталя на тот момент превращалась в оперный театр без границ. К нему на концерт водили даже детей со всего Минска. Тех, кто хотел научиться играть на каком-то инструменте.

После концерта Михаил всегда учил детей играть на аккордеоне. Да и, практически каждый день, старший лейтенант Любимов давал уроки игры на всем, что играло и могло издавать звуки. 

На гитаре, на старинном, невесть как пережившем войну пианино, с непонятной надписью для меня «Hofmann и Czerny», на пустых кастрюлях, учил играть на барабанах, и так ловко все у него выходило!

Слухи о человеке с изуродованным лицом, но божественным голосом с хрипотцой, сначала расползлись по всему Минску, а потом и по всей Белоруссии. 

Даже беспризорники, после того, когда я подрался с одним из них, кто бросил Михаилу в след «страшный лейтенант», больше его не обзывали. Не решались.

После каждого своего концерта Михаил приходил к нам домой, приносил обязательно что-то вкусное, у него было много поклонников его таланта, впрочем, как и поклонниц, и каждый норовил Михаила чем-то угостить, ну а он, в свою очередь со всем этим добром приходил к нам, на обязательный вечерний чай во дворе нашего дома, где мы жили. 

Всегда был в хорошем настроении, и всегда рассказывал очень смешные истории, мы хохотали до слез. Даже папа с мамой. Но лед между ними не таял. Они считали его врагом. Бабушка была на стороне Маши. Как-то помню его историю, которая развеселила даже папу. Байка была о Маршаке, который остался в Москве и не уехал вместе с женой и младшим сыном в эвакуацию. С ним осталась его секретарша. Уже в годах и очень ему преданная. Была она немкой по происхождению, и вот, когда по радио объявлялась воздушная тревога, то Маршак, каждый раз подходил к ее двери, стучал, и говорил фразу:

– Розалия Ивановна, ваши прилетели!

Минск потихоньку восстанавливался. Бомбежек же, конечно, уже никаких не было. 

Но взрывы иногда доносились до нас. 

Это саперы взрывали неразорвавшиеся бомбы или мины, которые разминировали в городе и в лесах вокруг города....

По утрам они с Машей ходили гулять в близлежащую рощу. Очень часто брали с собой и меня. Да, и Мишино уродство на лице, почему-то стало совсем не заметным. 

Миша всегда много рассказывал, например от него я узнал, что у белорусов есть обычай, – сажать дерево при рождении ребенка: если дерево примется и будет хорошо расти, то и ребенок будет здоров и счастлив. И в этой, нашей роще было множество таких деревьев.

Чтить и уважать деревья и священные рощи — характерная черта дохристианской эпохи. Была у него с собой со всех сторон обгоревшая книжка, правда не помню, ни как называется, ни автора, и он часто читал нам из нее вслух, например о священной роще у полабских славян, которых описывал какой-то Гельмольд, еще в 1155 году. 

Там росли только священные дубы. 

У меня и сейчас стоит в ушах его торжественный бас, которым он читал книги в слух, как будто бы пел, как батюшка в церкви: 

– О, здесь был и жрец, и свои празднества, и обряды жертвоприношений. 

И здесь имел обыкновение собираться весь народ, да с князем во главе»
Белорусы свои священные рощи называли «прошчы». 

Роща, куда мы чаще всего ходили гулять, состояла из очень старых деревьев, кое-где обнесенных старой оградой, в глубине которой, возле ручья стояла разрушенная часовня. Иногда мы видели, как к ней приходили люди, лечиться, пить воду, молиться. 

Кто-то приносил старым дубам монетки, хлеб-соль, завернутые в полотно. 

Михаил нам рассказал, что ленточки на священных дубах завязывают влюбленные, и покуда она сама не развяжется, то любовь в сердце людей выдержит любое испытание. Ведь нет ничего сильнее любви на земле. Даже смерть пасует перед ней. 

А рощи, в которых растут священные деревья, оберегаются высшими силами!

Есть даже поверье, что если человек решался сбраконьерничать и срубить такой дуб, то человек тут же наказывался тяжелой болезнью, даже мог сойти с ума.

Ну, а если человек потом раскаивался и сажал на том же месте новое дерево, то говорят, он выздоравливал. 

Деревья не люди, они умеют забывать обиды и продолжать жить дальше, прощая людей. 

Хотя сам Михаил, как-то сказал, что, когда совершают предательство, это как ломают сразу две руки. Простить предателя можно, а вот обнять не получится. 

Тогда, первый и последний раз я увидел у Миши в глазах слезы.

Маша с Мишей тоже повязали свою ленточку. Повязали ровно за час до беды.

Когда мы шли уже обратно, то я увидел в гуще леса полянку, на которой было много лесных ягод – земляники, она ярким красным пятном прямо звала меня к себе. 

Я крикнул Маше, что я убежал лакомиться ягодами и побежал сломя голову через чащу леса. Земляника оказалось сладкой. Я так увлекся, что, когда услышал щелчок под левой ногой, не сразу понял, что произошло. 

Мы, дети войны. Наши игрушки — это патроны, гранаты, спрятанные от отца ножи, пистолеты, тротиловые шашки и в свои четырнадцать лет я умел собирать и разбирать многие пистолеты, винтовки и автоматы, даже разминировать несложные мины, и потому по этому сухому щелчку сразу понял, что я попал в западню. Смертельную западню.  

Под моей ногой оказалась противопехотная мина. И она уже встала на боевой взвод.

Я замер и стал звать на помощь, что еще мог сделать четырнадцатилетний пацан?

Первой прибежала Маша, следом за ней Михаил. По моей застывшей позе и неестественному положению руг и ног он все понял. Решение принял молниеносно. Обежав вокруг поляны, он нашел несколько поваленных деревьев, которые начал сносить и складывать возле меня. Когда своеобразная баррикада была готова, он сказал Маше, что он с разбегу прыгнет на меня и постарается сбить с ног так, чтобы мы с ним оказались с той стороны баррикады, а Маша должна в этот же момент, из-за бревен тянуть меня изо всех сил за руки. Но не высовываться, чтобы не подставить себя осколкам.

Нога у меня уже затекла, и я понимал, что бессилен сделать прыжок самостоятельно.

Страха смерти не было. 

Михаил вел себя уверенно и даже успел рассказать нам анекдот.

Когда все было готово, Миша спросил у нас, готовы ли мы, и после утвердительного ответа начал отходить для разбега. 

Я протянул руки сестре. Маша схватила меня. Я чувствовал дрожь ее рук и пульс, который был в унисон с моим. Миша крикнул, что-то типа «не ссать – прорвемся», и начал свой разбег.

Сильнейший удар, мой непроизвольный крик, причитание сестры и взрыв прозвучали за моей спиной одновременно....

Когда я пришел в себя и выбрался из-под завала бревен баррикады, через пыль, дым и опускавшиеся под силой тяжести взрывной волной и осколками, сорванные с деревьев листья, я увидел Михаила, который лежал в луже собственной крови. 

Рядом с ним уже сидела Маша и выла по волчьи обхватив себя за голову. 

Одной ноги у Миши не было по колено. Второй, по ступню.

Я был оглушён, но мысли работали ясно. Я закричал, что есть мочи, чем привел сестру в себя и мы вдвоем подняли, почему-то не очень тяжелого Михаила на руки, и понесли его в сторону города... сколько прошло времени, я не знаю, сознание было, как в тумане. 

Звон в ушах, боль в спине, как от тысячи иголок, тошнота и дрожащие ноги... 

...на встречу нам ехала штабная машина, видимо услышали взрыв... 

...дальше все было как во сне... о том, что у меня три осколка в спине и два в голени я узнал уже на следующий день... 

Мишу пытались спасти лучшие хирурги Минска. Они из него вытащили уже больше сорока осколков... и продолжали борьбу за его жизнь.

На следующий день отца экстренно вызвали в Москву. Мы все полетели с ним.

Уже садясь в военный самолет нам сообщили, что Мишу еще пытаются спасти, но пришлось ему ампутировать обе ноги. Одну по пах... на этом связь оборвалась. 

Это было в конце лета 1945 года.

В Московском госпитале мы с Машей пролежали месяц. 

Она с контузией, я с осколочными ранениями. 

Еще в госпитале папа сообщил нам, что Миша умер. Не выдержало сердце. 

Бабушка говорила, что, наверное, так даже лучше, чем если бы он выжил, мало того, что с изуродованным лицом, и без пальца, так еще и без ног. Беда.

Сестра моя, Машенька, перестала разговаривать. Совсем. Онемела. Врачи не могли понять причину, но все списали на последствия контузии.

Мы учились все общаться с ней заново. Писали друг другу записки. 

Она по необходимости. Мы из солидарности. 

Смеяться она тоже перестала. В ее русой косе до пояса, появилось много седых волос.

Через год она поступила в институт. Политехнический. На особых условиях. 

Освоила азбуку для глухонемых.

Проучилась там пять лет. 

Все эти годы Машу возили по лучшим клиникам страны в попытке вернуть Машеньке речь. Но «светила» медицинских наук были бессильны.

Я же через несколько лет ушел служить во флот, где и прослужил на крейсере четыре года. Черноморский флот и Севастополь стали моим домом на это время.

Когда вернулся, то Москву было не узнать, а вот сестра не изменилась. 

В нашем доме по-прежнему жила тишина.

В одно прекрасное утро, наша бабушка сообщила, что ей срочно надо поехать к приятельнице в Минск и, пока я еще не устроился на работу и был свободен, должен был ее сопроводить.

До Минска мы добрались на поезде. Бабушка Нюра загадочно молчала. 

Как-то краем глаза я увидел вырезку из газеты о каком-то безногом музыканте, но не придал этому значения, потому, как прошло почти десять лет после тех событий в Минске.

Вышли на вокзале и первым делом бабуля подошла к будке, на которой было написана «Городская справка». 

Спустя несколько минут мы сели в автобус и поехали.

На окраине города, на конечной остановке мы вышли. 

Бабуля несколько раз спрашивала у прохожих дорогу, и мы шли по улице с небольшими одноэтажными домами, аккуратно обходя лужи после дождя, который, судя по всему, прошел тут незадолго до нашего приезда. 

Пахло свежестью. Щебетали птицы. Вдалеке виднелась опушка леса и мальчишки, которые гнали небольшой табун лошадей.

Возле облезшей калитки из штакетника, окраска которого, некогда была синей, мы остановились. Я увидел приоткрытое окно, из которого сквозняком качало свернутую узлом марлевую занавеску, слышался звук аккордеона... до боли знакомого аккордеона...

У меня пересохло в горле... Пульс участился и в моей голове стало горячо от прилившей туда крови.

Бабуля постучала и звук аккордеона замолк на полу ноте. Дверь нам открыл Михаил. Не узнать его было невозможно. Перед нами был живой и такой же жизнерадостный мой спаситель!

Я не знаю, зачем наш папа нас обманул, может он на самом деле желал счастья своей дочке, не знаю. Но Миша выжил. Выздоравливал долго и мучительно. 

Выкарабкался. На зло всем чертям. 

Он очень любил жизнь, и, говорит, именно любовь вытащила его с того света.

Остался преподавать музыку в школе, на окраине Минска. В Одессу решил не возвращаться.

Потом наступил конец сороковых и по всей стране начали прятать инвалидов войны, которые массово, без ног и без рук пропивали свою инвалидную пенсию и клянчили деньги на всех улицах страны. 

В стране–победительнице такое было недопустимо. 

Так посчитало партия и правительство.

Свозили их неведомо куда. Обратно не возвращался никто. Говорили, что оставляли в санаториях навсегда. Мише повезло. Ему вручили награду, Орден Ленина, за подвиг в Берлине, где он спас от смерти, говорят, что самого Жукова. Написали статью о его подвиге в послевоенном Минске, вырезку из газеты, которую я увидел в поезде. Выделили дом в городе. Поставили в очередь на получение новой квартиры.

Потом меня отправили гулять в город, а бабуля Нюра очень долго о чем-то беседовала с Михаилом.

На следующий день мы уехали в Москву. Язык мне сказали держать за зубами. 

Я пообещал.Вставал я всегда рано. Привычка с флота. 

Жили мы в сталинской высотке к тому времени. Отец занимал уже какой-то пост в министерстве строительства. Переехали мы туда недавно.

Утро было прекрасным. Река, которую было видно из нашего окна, наполняла наш двор не только отблесками солнечного света, а и какой-то неописуемой радостью. 

Свежесть, сплетение летних запахов, цветов сирени, свежескошенной травы и вымытых тротуаров, все это вместе со сквозняком, через открытое окно, попадало к нам в квартиру. Родители еще спали. Маша была в ванной. Бабушка уже возилась на кухне.

Городские птицы щебетали свои песни, кто где, кто на проводах, кто на деревьях и кустарниках. 

Город просыпался. Вдалеке слышались звонки трамваев и ритмичные звуки метл дворников.

Я даже не знаю, что завибрировало первое, окна, мое сердце, или воздух в Москве. 

Через открытое окно окружила, обволокла песня, которую пел Михаил, спутать его ни с кем было невозможно! Такого голоса больше не было ни у кого в целом мире! Голос не пел, он тихо плакал, потом громко рыдал от тоски и одиночества:

– Уж, ты ночка, ноченька, ночка тёмная..., потом, через небольшой проигрыш аккордеона сразу потек душераздирающий «Синий платочек»...

Бабушка замерла на кухне. Я услышал, как резко выключилась вода в ванной. 

Я подошел к окну и открыл его настежь. Звук голоса усилился во много раз. Я выглянул и оторопел. Посередине двора, в инвалидной коляске сидел с аккордеоном в руках старший лейтенант Любимов. В парадной форме, с тремя боевыми орденами с одной стороны и с Орденом Ленина с другой стороны. 

Кругом во дворе слышался звук открываемых окон.

Вряд ли тогда, не то, что Москве, а и во всей стране были тогда люди, которые не потеряли в войну своих близких. Потому военные и после военные песни были знакомы всем, да и вызывали они, большей частью одни и те же эмоции.

Но зрители не успели зааплодировать, потому что певец сразу запел дальше: 

– Шумел, горел пожар московский…

Показалось, что тенями позади певца проезжают на конях в своих сверкающих киверах победители 1812 года. 

Сталинская высотка стала подпевать, поначалу не дружно, а потом все слаженней и слаженней стали отхлопывать рефрен песни. 

С балконов стали раздаваться восхищённые голоса. Отец, мать проснулись и в пижамах выбежали в коридор, где столкнулись с Машей, у которой в глазах стояло нечто... 

Аккордеон разливался всеми своими мехами... Михаил продолжал петь, и серебряные колокольчики, из которых, казалось, состоит его невероятный голос, в полной тишине пропел следующую песню:

– Темная ночь, только пули свистят по степи, 
Только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают. 
В темную ночь ты, любимая, знаю, не спишь, 
И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь...

Здесь аккордеон запнулся, было видно, что Михаил на самом деле вытирал слезы, которые катилась по его изуродованному ожогом лицу... Михаил продолжил:

– Как я люблю глубину твоих ласковых глаз, 
Как я хочу к ним прижаться сейчас губами! 
Темная ночь разделяет, любимая, нас, 
И тревожная, черная степь пролегла, между нами.

Верю в тебя, в дорогую подругу мою, 
Эта вера от пули меня темной ночью хранила... 
Радостно мне, я спокоен в смертельном бою, 
Знаю встретишь с любовью меня, что б со мной ни случилось.

Смерть не страшна, с ней не раз мы встречались в степи. 
Вот и сейчас надо мною она кружится.
Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь,
И поэтому знаю: со мной ничего не случится!

Когда Михаил закончил, наступила гробовая тишина, которую разорвал голос моей сестры, разорвал раз и навсегда:

– ММММММиииииишшшшшшаааааааа.... Ммммишша, Ммишенька! Родной мой!!!

Ты нашел меня! Нашел! 

P.S. Маша и Миша поженились через два месяца. У них родилось четверо детей.

До свадьбы моя бабушка не дожила. Но умерла она с улыбкой счастья на лице.

P.P.S. Двор в то утро аплодировал Михаилу почти час. 

Голос Михаила услышали маршалы Конев и Рокоссовский и они спустились пожать ему руку, но ее пришлось пожимать через Машу, которая прилипла к груди Михаила, к груди любимого Михаила, безногого, с обезображенным ожогами лицом, но с таким большим сердцем, в котором поместился целый мир по имени Любовь! 

----

Все имена изменены. Все совпадения случайны

----

Отрывок из моего романа Летят Лебеди

В этом году по осеннему лесу не нашлось времени покатать, но в нашлось в компе немного фоток прошлых лет, .

Недавно пересмотрел старый советский фильм "Председатель". В рамках своего увлечения цитатами осмелюсь процитировать документ, являющийся своеобразным приквелом фильма:

_____________

Москва, Кремль,

товарищу Сталину.

От Героя Советского Союза

подполковника госбезопасности

Орловского Кирилла Прокофьевича.

Заявление

Дорогой товарищ Сталин!

Разрешите на несколько минут задержать Ваше внимание, высказать Вам свои мысли, чувства и стремления.

Родился я в 1895 году в дер. Мышковичи Кировского района Могилевской области в семье крестьянина-середняка. До 1915 года работал и учился на своем сельском хозяйстве, в деревне Мышковичи. В 1915-1918 гг. служил в царской армии в качестве командира саперного взвода. С 1918 по 1925 год работал в тылу немецких оккупантов, белополяков и белолитовцев в качестве командира партизанских отрядов и диверсионных групп. Одновременно 4 месяца воевал на Западном фронте против белополяков, 2 месяца - против войск генерала Юденича и 8 месяцев учился в Москве на пехотных курсах командного состава. С 1925 по 1930 год учился в Москве в Комвузе народов Запада.

С 1930 по 1936 г. работал в спецгруппе НКВД СССР по подбору и подготовке диверсионно-партизанских кадров на случай войны. В 1936 г. работал на строительстве канала Москва - Волга в качестве начальника стройучастка.

Весь 1937 год был в командировке в Испании, где воевал в тылу фашистских войск в качестве командира диверсионно-партизанской группы. В 1939-1940 годах работал и учился в Чкаловском сельхозинституте. В 1941 году находился в спецкомандировке в Западном Китае, откуда по личной просьбе был отозван и направлен в глубокий тыл немецких захватчиков в качестве командира разведывательно-диверсионной группы.

Таким образом, с 1918 по 1943 год мне посчастливилось 8 лет работать в тылу врагов СССР в качестве командира партизанских отрядов и диверсионных групп, нелегально переходить линию фронта и государственную границу свыше 70 раз, выполнять правительственные задания, убивать сотни отъявленных врагов СССР как в военное, так и в мирное время, за что Правительство наградило меня двумя орденами Ленина, медалью "Золотая Звезда" и орденом Трудового Красного Знамени. Член ВКП(б) с 1918 года. Партийных взысканий не имею.

Ночью 17 февраля 1943 года агентурная разведка принесла мне сведения, что 17/II-43 г. по одной из дорог Барановичской области на подводах будут проезжать Вильгельм Кубе (генеральный комиссар Белоруссии), Фридрих Фенс (комиссар трех областей Белоруссии), обергруппенфюрер Захариус, 10 офицеров и 40-50 их охранников. В это время при мне было только 12 бойцов, вооруженных одним ручным пулеметом, семью автоматами и тремя винтовками. Днем на открытой местности, на дороге, напасть на противника было довольно рискованно, но и пропустить крупную фашистскую гадину было не в моей натуре, а потому еще до рассвета я подвел своих бойцов в белых маскировочных халатах к самой дороге, положил цепью и замаскировал их в снеговых ямах в 20 метрах от той дороги, по которой должен был проезжать противник. 12 часов в снеговых ямах мне с товарищами пришлось лежать и терпеливо выжидать.

В 6 часов вечера из-за бугра показался транспорт противника, и когда подводы поравнялись с нашей цепью, по моему сигналу был открыт наш автоматно-пулеметный огонь. В результате были убиты Фридрих Фенс, 8 офицеров, Захариус и более 30 охранников. Мои товарищи спокойно забрали все фашистское оружие, документы, сняли с них лучшую одежду и организованно ушли в лес, на свою базу.

С нашей стороны жертв не было. В этом бою я был тяжело ранен и контужен, в результате чего у меня были ампутированы правая рука по плечо, на левой - 4 пальца и поврежден слуховой нерв на 50-60%. Там же, в лесах Барановичской области, я физически окреп и в августе 1943 года радиограммой был вызван в Москву.

Благодаря Народному комиссару госбезопасности тов. Меркулову и начальнику 4-го Управления тов. Судоплатову материально я живу очень хорошо.

Морально - плохо.

Партия Ленина-Сталина воспитала меня упорно трудиться на пользу любимой Родины; мои физические недостатки (потеря рук и глухота) не позволяют мне работать на прежней работе, но встает вопрос: все ли я отдал для Родины и партии?

К моральному удовлетворению я глубоко убежден в том, что у меня имеется достаточно физических сил, опыта и знаний, чтобы еще принести пользу в мирном труде.

Одновременно с разведывательно-диверсионной и партизанской работой я уделял возможное время работе над сельскохозяйственной литературой. С 1930 по 1936 год по роду своей основной работы каждый день бывал в колхозах Белоруссии, основательно присмотрелся к этому делу и полюбил его.

Свое пребывание в Чкаловском сельхозинституте, а также Московскую сельхозвыставку я использовал до дна в получении такого количества знаний, которое может обеспечить организацию образцового колхоза.

Если бы Правительство СССР отпустило кредит в размере 2175 тысяч рублей в отоваренном выражении и 125 тысяч рублей в денежном выражении, то я бы на моей родине, в деревне Мышковичи Кировского р-на Могилевской области, в колхозе "Красный партизан" до 1950 года добился бы следующих показателей:

(цифры и технические обоснования я опустил - ВН)

Должен сказать, что валовой доход колхоза "Красный партизан" в 1940 г. составлял 167 тысяч рублей. По моему расчету, этот же колхоз в 1950 г. может добиться валового дохода не менее 3 млн рублей.

Одновременно с организационно-хозяйственной работой у меня найдутся время и досуг для такого поднятия идейно-политического уровня своих членов колхоза, который позволит создать крепкие партийную и комсомольскую организации в колхозе из наиболее политически грамотных, культурных и преданных партии людей.

Прежде чем написать Вам это заявление и взять на себя эти обязательства, я, много раз всесторонне обдумав, тщательно взвесив каждый шаг, каждую деталь этой работы, пришел к глубокому убеждению, что вышеупомянутую работу я выполню на славу нашей любимой Родины и что это хозяйство будет показательным хозяйством для колхозников Белоруссии. Потому прошу Вашего указания о посылке меня на эту работу и предоставлении просимого мною кредита.

Если по данному заявлению возникнут вопросы, прошу вызвать меня для объяснения.

6 июля 1944 г.

г. Москва, Фрунзенская набережная, дом N 10а, кв. 46, тел. Г-6-60-46

___________________

Из секретариата поступило распоряжение удовлетворить просьбу тов. Орловского. Он сдал квартиру в Москве на Фрунзенской набережной и уехал в полностью разрушенную войной белорусскую деревню, где люди жили в землянках.

В последний год войны, в январе 1945 года, бывший профессиональный диверсант и прототип одного из героев романа Хемингуэя "По ком звонит колокол" Кирилл Прокофьевич Орловский был избран председателем колхоза «Рассвет» Кировского района Могилевской области.

Что было дальше - рассказано в фильме "Председатель". Рассказано очень честно и невероятно талантливо.

Под руководством К. П. Орловского колхоз «Рассвет» стал первым в послевоенном СССР колхозом-миллионером. В 1958 г. Герою Советского Союза Кириллу Прокофьевичу Орловскому было присвоено звание Героя Социалистического труда с вручением ордена Ленина.

Так он стал дважды Героем - войны и труда. "Из одного металла льют медаль за бой, медаль за труд".

Скончался Кирилл Прокофьевич 13 января 1968 года. Похоронен в родной деревне Мышковичи Кировского района Могилевской области Белоруссии.

Я бы это письмо включил в школьные учебники истории.

Чтобы дети знали - жить можно и по-другому.

_________________

Это глава из моей книги "Жизнь примечательных людей"

Моя группа во ВКонтакте - https://vk.com/grgame

Моя группа в Телеграмм - https://t.me/cartoon_history

Моя страница на "Автор.Тудей" - https://author.today/u/id86412741

Владелец редкого для нашей страны (да в принципе и для всего автомира) 75-летнего ретрокара DeSoto вчера утром обнаружил на капоте огромную вмятину. Хозяин машины Кирилл провел свое небольшое расследование и вскоре вычислил людей, причастных к повреждению. Как оказалось, таковы последствия фотосессии на капоте. «Это будут самые дорогие снимки для девушки, гарантирую», — заявляет минчанин. Сейчас ее ищут.

«Машина стояла на улице Карла Маркса, возле дома №23, — рассказал подробности Кирилл. — Вчера около 10:40 я подошел к ней и обнаружил вмятину на капоте. Также обратил внимание на двух девушек, стоявших в арке исторического здания: одна была в маске, другая ее фотографировала. Маска привлекла мое внимание, но на тот момент я не мог знать, что именно эти люди причастны к повреждению. В то утро мне нужно было срочно ехать по делам, поиском причастных ко вмятине я занялся чуть позже».

Мужчина говорит, обратился в магазин, около которого был припаркован DeSoto: «Там подняли записи камер внешнего наблюдения, просмотрели массив информации за ночь. А оказалось, на машине посидели буквально за пару минут до моего выхода. Именно та самая девушка в маске. Позже я получил еще несколько снимков, сделанных из салона напротив. Стало понятно, что вмятина появилась не случайно, девушки устроили фотосессию, отсняли несколько сюжетов в разных позах».
«Я обратился в милицию с заявлением, — говорит владелец ретрокара. — Сотрудники все оформили, запросили видео в высоком разрешении для установления личности девушки. Возможно, через СМИ ее удастся найти быстрее».
https://auto.onliner.by/2023/09/08/posidela-na-kapote-rarite...

Про белорусскую обувь.

В 2006 году, в январе, купила я себе белорусские сапоги. Страшные, как моя жизнь, но зато дешёвые, натуральный мех и натуральная кожа. С виду они здорово напоминали солдатские кирзачи, но в виде ботфортов с отворотами и на высоком каблуке.

Очень скоро поняла, что белорусские обувные мастера владеют секретной технологией изготовления женской модельной обуви по конверсии, на базе танка Т-34. Эти сапоги не реагировали вообще ни на что. Лужи выше щиколоток, грязь, соль, снег, лёд,  реагенты - похуй, пляшем! Волшебные сапоги не протекали, не покрывались белёсыми пятнами и даже не скользили, несмотря на высокий каблук. Не шпилька, правда, каблуки эти больше всего напоминали копыта Сатаны, но зато были весьма устойчивы,  и ногам было комфортно.

Злоехидные подружки глумились и советовали выкинуть ночью, чтоб никто не видел, как я избавляюсь от позора - я презрительно вышагивала в своих кирзачах по российскому бездорожью, покрывая семью загибами каждую версту. Я ходила в них в лес за грибами и лазила на чердаки заброшенных домов, бегала по скотным дворам и стройкам (у меня была ещё та работёнка, корреспонденты районок поймут) - сапоги даже не морщились, несмотря на то,что они на тот момент были у меня одни-единственные.

Так прошло лет шесть.  Я сделала карьеру, я купила себе ещё две пары сапог - "на выход", а эти белорусские неубиваемые говнодавы оставила исключительно для походов по самым диким неудобьям. Сапоги продолжали жить, несмотря ни на что.

Я переехала с ними в 2015-м в Губкин, а в Ростов-на-Дону в 16-м году и пять зим рассекала зимние ростовские лужи. Сапоги продолжали пробег без единого ремонта! Эта девственная парочка за четырнадцать лет ни разу не побывала в руках сапожников!

В прошлом году у одного из них слегка отклеилась подошва, а у второго разошёлся замок... Я не планировала их выбрасывать: как знать, а вдруг ядерная война, укрывшись этими сапогами можно пережить прямое попадание, - но семья взбунтовалась и выкинула  мою прелесссть.

Но ничего, мы ещё  повоюем! Ведь в 2011-м я купила милые модельные белорусские ботиночки - почти на таком же каблуке. Я ношу их бессменно каждую весну и каждую  осень. На дворе заканчивается 2023-й... И мои ботиночки пока что тоже ни разу не были в ремонте.

Добрый Боженька, дай здоровья и долгих лет всем белорусским обувщикам, а если кто из них уже в раю (непременно в раю, не могут такие мастера попасть в ад), то посади их одесную от Тебя и никому больше не доверяй шить Тебе сандалии!

Мой первый опыт съёмки фейерверков, очень удачный как я считаю. А вам как?

На выходных ездил в Минск. Ночью поймал штраф на трассе. Там прям красная вспышка на камере была.

Надо бы оплатить только я не знаю как. Гугл ведет на

сайт госавтоинспекции

, который не открывается. Через впн тоже пробовал. Есть карта белорусского банка. 

В субботу там был. Интересно, что трава на самом кургане еще зеленая, а вокруг уже засохла.

Отседова: #comment_209252268