Очередной перевод страшной истории с Реддит. Воспитанники Доусонского приюта хорошо знают, что бывает, когда одолевают кошмары, а законы науки и физики больше не имеют власти.
Посты выходят в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек
На севере Пенсильвании есть детский приют. Он находится в маленьком городке так далеко от всего остального мира, что его как будто и вовсе нет. Я никогда не мог понять, какому сумасшедшему пришла в голову идея открыть в такой глуши «Доусонский приют для детей с особенностями развития». Но мне больше некуда пойти, поэтому мне придется работать здесь до самой смерти.
Не поймите меня неправильно, я работаю в приюте больше десяти лет, и теперь, даже если бы была возможность, я бы не захотел уезжать. Если я могу дать хотя бы одному местному воспитаннику маленький шанс на лучшую жизнь, это все окупает. Просто дело в том, что дети, которых сюда присылают, не совсем обычные.
Семьи бросили их давным-давно, никто никогда о них не заботился. Этих детей перебрасывали из одного приюта в другой, а если кто-то решался взять опеку над ними, то просто не справлялся. Нет-нет, эти дети вовсе не хулиганы. Они просто… странные. Сложно это объяснить, потому что их способности нарушают все законы науки и физики.
Кто-то посчитал бы этих детей некими инопланетными созданиями, а кто-то даже не поверил бы и подумал, что все это просто россказни сумасшедшего. Честно говоря, я тоже сначала не поверил. А потом я увидел Лауру, девочку, которая не взрослела. Поколения сменялись, а она оставалась десятилетним ребенком и даже умственно не развивалась. Все потому, что каждый день рождения ее память стиралась, и год за годом она существовала в этой временной петле.
Но даже она не смогла убедить меня в том, что в мире существует нечто необъяснимое. Тогда мне показали Александра. Этот мальчик родился без лица – на его месте была только ровная гладкая кожа. Но при этом он дышал и спокойно ориентировался в доме – разве это не удивительно? У него как будто были на самом деле и глаза, и нос, и рот, просто он не мог разговаривать. К тому моменту, как я приехал в приют, Александр провел там уже три года, но так и не нашел возможность с кем-то поговорить.
Были, конечно, и менее серьезные случаи, например, Дэниел. Он выглядел и вел себя как обычный ребенок, но как только он заболевал, абсолютно все люди в приюте заболевали точно так же, даже если сама болезнь не была заразной. Или, например, Джеймс. Он мог говорить на любом языке, даже если до этого никогда его не слышал, но при этом не мог выучить и слова по-английски.
Ни один из приютских детей не был злым, и, конечно же, они не были какими-то там монстрами. Просто так получилось в этой бездушной вселенной, что они стали жертвами рока. Я отчаянно хотел им помочь, дать им шанс на нормальную жизнь, но каждый год кто-то из них умирал. Умирал от собственного проклятия или от проклятий других воспитанников. И умерших тотчас же заменяли другие брошенные дети.
После первого года в Доусонском приюте я каждой клеточкой своего тела хотел уехать. Я изо всех сил старался помочь детям – и не мог. У меня не было денег даже на автобусный билет, я все тратил на детей. И все же мне нужно было выбраться из этого места, иначе я просто сошел бы с ума и покончил с собой.
А потом я встретил девочку по имени Салли…
Это был замечательный, идеальный ребенок, который просто пришел прямо к порогу нашей входной двери. Я первый ее нашел – она стояла на улице вся в грязи, потому что ей пришлось бродняжничать на улицах. Не раздумывая, я завел ее внутрь, дал свежую пару одежды и накормил. Салли тогда было всего шесть лет, но она поблагодарила меня, вела себя вежливо и явно была умна не по годам.
Я поставил перед ней тарелку с горячим супом, но Салли только смотрела на него – она ждала разрешения. У меня сердце разрывалось от того, какой голод был в ее глазах, а она просто спокойно сидела на месте, дожидаясь, пока я скажу ей, что она может поесть. Как только я это сказал, она тотчас же в один присест умяла весь суп, и я предложил ей вторую порцию.
Я попытался узнать, как ее зовут, но она не помнила. Она сказала только, что родители называли ее малышкой Салли, а потом куда-то ушли, но она не знает, куда.
Закончив есть, она начала говорить. Но не о том, что с ней случилось до того, как я нашел ее на входе в приют, а о своих любимых животных, о дереве на заднем дворе ее дома и об игровой площадке рядом со школой. Я изо всех сил старался по этим зацепкам понять, откуда она родом, но она была совсем маленькой и немного могла рассказать.
И вдруг я начал понимать, что, может быть, неважно, откуда она родом. Может быть, там ее вовсе не хотят видеть.
Я попробовал еще раз спросить у Салли, кто ее родители, но она не ответила. Она отказывалась говорить на эту тему, но она вся была в синяках и сильно истощена, поэтому мы заподозрили, что дома над ней издевались. Но даже несмотря на это она была прекрасным ребенком, и хотя мы так и не смогли понять, что с ней произошло, мы были рады ее появлению в приюте.
Более того, я даже почти позволил себе поверить, что она не проклята и у нее нет никаких странных способностей. До тех пор, пока не наступила первая ночь Салли в Доусонском приюте.
В первую ночь ребенка в приюте мы всегда предоставляли ему отдельную спальню, чтобы легче было приспособиться к новой обстановке. Салли не стала исключением, мы решили представить ее остальным детям только на следующее утро. Ей точно нужно было время, чтобы освоиться.
Когда наступила ночь, я отвел Салли в комнату. Стены здесь были завешены рисунками предыдущих временных жильцов – каждый ребенок в свою первую ночь в этой спальне должен был что-то нарисовать. Я объяснил Салли, что она может нарисовать все что угодно. Это нужно было для того, чтобы мы могли понять, как работает ее психика, и заодно могло бы помочь ей расслабиться.
Казалось, она была совсем не против рисования. На том и порешили, и я вышел из комнаты, оставив Салли одну.
В ту ночь я впервые за долгие месяцы почувствовал себя хотя бы немного счастливым. Я подумал, может, теперь у меня будет шанс действительно кому-то помочь жить полноценной жизнью, а не просто учить выживать.
Но несмотря на всю мою радость из-за появления Салли, я совсем не спал в ту ночь. Сны быстро превратились в кошмары. Мне снилась смерть, и хотя я понимал, что они не реальны, я не мог проснуться до тех пор, пока тревога не разбудила меня.
Чувствуя себя бесконечно уставшим, я пошел проверить Салли и узнать, как она провела первую ночь. Я открыл дверь и сразу же увидел, что одна из стен целиком покрыта рисунками. За несколько часов Салли нарисовала больше сотни, притом довольно неплохих. На многих рисунках был изображен лес в лучах заходящего солнца.
– Салли, это ты все нарисовала? – ошарашенно спросил я.
Она кивнула и осторожно улыбнулась.
Это было странно, потому что она совсем не выглядела уставшей. Она казалась такой же энергичной, как и прошлой ночью. Я присел рядом с ней. Она снова рисовала – на этот раз принцессу, которая летела на драконе над верхушками деревьев.
– Тебе нравятся деревья, да? – спросил я, не зная, что еще и сказать.
– Угу, – оживленно ответила Салли.
Я попробовал снова обсудить с ней, почему она совсем не спала.
– Тебе не понравилась комната? Почему ты не могла уснуть?
– Нет, я просто не могу много спать.
– Не знаю. Когда я сплю, мне снятся кошмары. Еще хуже, чем твои.
Я отшатнулся, услышав последнее предложение.
Она положила карандаши на пол и посмотрела на меня снизу вверх. Я не мог отвести взгляд от ее глаз – в них светилась жалость.
– Как ты узнала, что мне снятся кошмары?
– Я всегда вижу сны других людей, но только плохие. А когда я сплю, мне самой снятся плохие сны.
– Ты имеешь в виду кошмары?
И в этот день я осознал, насколько Салли особенная. Она почти никогда не спала, вот почему она совершенно не случайно оказалась у дверей нашего приюта. Она была изгоем общества, ее бросили так же, как и всех остальных наших воспитанников. А ведь ее особенность была такой мелочью по сравнению со многими другими. Я мог бы научить ее смириться со своим проклятием, но вместо этого мне захотелось помочь ей принять себя и гордиться собой. Я всегда пытался помочь и остальным сделать то же самое – принять себя – или, по крайней мере, осознать, что не они в ответе за то, какими родились.
Я рассказал Салли о том, что она особенная, как и все дети в приюте, и, казалось, она этому обрадовалась. Она выглядела такой счастливой, будто впервые почувствовала, что она не одна в этом мире. Она обняла меня, и вместе мы пошли знакомиться с другими воспитанниками.
Салли не нужна была кровать, потому что она могла просто не спать. Но мы все равно решили предоставить ей свой угол, ведь у всех детей он был. Все приняли ее с распростертыми объятиями и провели для нее небольшую экскурсию по зданию.
Салли быстро стала одной из нас. Иногда она прибегала ко мне, если другим детям снились кошмары. Плохие сны пугали ее, но сильнее всего она волновалась за других воспитанников. Она просила меня успокоить их, сказать, что они совсем не одиноки в своих кошмарах.
Это стало одной из моих ежедневных обязанностей, и я был совсем не против. Салли говорила мне, если кому-то снились кошмары, и я бежал на помощь. Дела в приюте шли хорошо, но неизбежно все хорошее когда-нибудь заканчивается.
Примерно через год после того, как Салли появилась в приюте, я нашел ее на полу без сознания. В первый раз я увидел ее такой тихой и неподвижной, будто все силы выкачали из этого худенького тела. Я даже словами не могу описать, какой ужас я испытал. Салли никто не ранил, и она точно дышала, хотя и немного нервно. Казалось, будто ей снится, что она убегает от чего-то кошмарного.
Я взял ее на руки и отнес на сестринский пост, чтобы дождаться врача. Приют находится слишком далеко от материка, поэтому скорая к нам бы не доехала, поэтому мы могли полагаться на помощь единственного местного доктора.
Едва я осторожно положил Салли в кровать, она начала извиваться и бормотать, что Дэниелу нужна помощь. Как только она сказала это, я услышал крики. Кричали дети – громко, испуганно.
Весь персонал побежал на крики. И мы увидели ужасную картину: Дэниел к этому моменту почти слился со стеной. Все его тело засосало внутрь, прямо в бетон, его кости ломались под чудовищной тяжестью. Он кричал в агонии, а мы не могли его вытащить. Мы только смотрели, как его засасывает глубже и глубже.
– Кувалду! – закричал я, держа Дэниела за руку.
Кто-то из персонала бросился из комнаты в подвал, где хранились все инструменты. Кости Дэнила все еще хрустели, органы под тяжестью бетона превращались в кашу. Когда принесли кувалду, ему уже размозжило грудную клетку. Он больше не дышал.
Он умер внутри стены, в муках, не понимая, почему вообще умирает.
Только вытащив его тело из стены, мы осознали, что с ним случилось. Он превратился в искореженный мешок с костями, у него не было даже малейшего шанса выжить, и никто из нас не понимал, что произошло. Нам очень повезло, что то, что случилось с ним, не случилось и с нами, как всегда бывало с его болезнями.
Мы смыли кровь с пола, и я пошел проведать Салли, которая проснулась и плакала.
– Простите меня, простите меня, я не хотела засыпать. Я убила Дэниела, – в слезах проговорила она.
Я попытался успокоить ее, но ничего не вышло.
– Это не твоя вина, Салли, – сказал я ей, хотя не до конца в это верил.
– Я видела, как стена раздавила его, мне это приснилось!
– Тебе снился сон о Дэниеле? – спросил я.
И тогда она в подробностях рассказала свой сон, и каждая деталь в нем совпадала с тем, как умер Дэниел. И вот девочка, которую я знал последний год, исчезла, и я понял, в чем истинная суть ее проклятия. Я обнял ее и повторил, что это не ее вина. Я, конечно, так и думал, ведь Салли не могла контролировать свои сны. И все же, именно ее сон стал причиной.
Мы решили не рассказывать другим детям о том, что произошло, но даже несмотря на это они увидели, что Салли изменилась. Раньше она была счастливой девочкой, а теперь она казалась холодной, отстраненной… и сломленной.
Весь следующий год мы пытались понять, как работает способность Салли, а учитывая, что она спала раз в год, это было непростой задачей.
В то же время я пытался больше узнать о ее прошлом. Не сразу, но благодаря обрывочным фразам, моментам, которыми она иногда делилась, я примерно смог представить себе, что с ней происходило до приюта. Она ехала куда-то с родителями и внезапно уснула. И ей приснилось, будто ее родителей никогда не существовало, а потом она очнулась одна на дороге.
– Я не хочу засыпать, но это все равно происходит, – повторяла Салли.
Только через год она начала снова проводить время с остальными детьми. Все случилось незадолго до ее восьмого дня рождения, когда она играла в прятки с Александром. Для человека без лица он очень хорошо играл в эту игру, но примерно после шестого раунда Салли не пришла его искать.
Как только Алекс понял, что никто его не ищет, он начал искать Салли самостоятельно и нашел ее спящей там, где он ее оставил. Как только мы узнали, что случилось, мы решили, что нам всем нужно оказаться подальше от Салли, и перевели детей в бомбоубежище в подвале.
Как только мы закрыли дверь, она исчезла. На ее месте появилась бетонная стена. Мы оказались заперты в мрачном подвале, из которого не было другого выхода. А потом свет погас, оставив нас в полной темноте. В одном из туалетов был старый фонарик, но он с трудом освещал комнату, потому что батарейки в нем почти сели.
Мы все стояли в темноте и тишине, и я молился, чтобы Салли проснулась до того, как кто-то умрет. Спустя несколько минут под ногами захлюпало. Я посветил фонариком вниз и увидел, что пол стал кроваво–красным. В воздухе запахло металлом, и я вдруг понял, что мы оказались в бассейне, быстро заполняющемся кровью.
У меня рухнуло сердце, когда я услышал, как закричали дети, но все звуки заглушал толстый бетон, и никто не смог бы нас услышать.
За пару минут кровь поглотила нас. Мы пытались плыть, но двигаться в такой плотной жидкости было очень тяжело. Когда кровь дошла до потолка, мы уже не могли дышать. Я, как мог, задержал дыхание и попробовал отыскать детей, но ничего не мог увидеть.
Я продержался около двух минут прежде, чем мое тело сдалось, и я просто вдохнул густую жидкость, и в этот момент подвал снова стал таким, как был прежде. Значит, Салли наконец проснулась. Кровь исчезла в секунду, дверь снова появилась.
Едва придя в себя, я посмотрел на детей и персонал. Многие откашливали частично свернувшуюся кровь, но серьезно не пострадали. А вот Джеймс не дышал. Я бросился к нему, все еще пытаясь отдышаться, и начал реанимацию.
Дети плакали, а я все нажимал на грудь Джеймса в отчаянных попытках наполнить его легкие воздухом. Ребра трещали под моими руками, но я не останавливался. В конце концов, на третьем подходе он наконец откашлялся кровью и задышал сам.
Салли очень сильно расстроилась, но ведь если не считать произошедшего в подвале, ничего страшного не случилось – никто не умер. К тому моменту мы уже не могли держать ее проклятие в секрете. Дети сложили два и два, и Салли снова стала изгоем среди теперь уже бывших друзей.
Тогда я решил, что лучший способ помочь Салли – это научить ее контролировать свои сны. Мы работали над осознанными сновидениями, учились проверке на реальность, чтобы понять, сон это или нет. И несколько лет это помогало. Каждый раз, засыпая, Салли понимала, что происходит, и просыпалась.
Но в тех редких случаях, когда она не будила себя, всегда происходило нечто страшное. На десятом дне рождения Салли увидела во сне, что приют горит. К счастью, все покинули здание вовремя, серьезных травм не было – только небольшие ожоги и легкое отравление угарным газом. Как только она проснулась, приют выглядел так, словно пожар никогда не происходил.
Спустя несколько месяцев Салли заснула дважды за один день. Сначала – во время завтрака. В том сне был мужчина, которого она назвала «Мистер Син». Нам он явился в образе обычного, одетого в костюм мужчины средних лет. Он сел в столовой вместе с нами и завел непринужденную беседу.
Кошмар начался, когда кто-то спросил у него о портфеле. Там, внутри, все отделения были заполнены доверху человеческой кожей. Мистер Син пояснил, что кожа нужна ему для дома и предложил детям посмотреть его комнату плоти. Как только он понял, что мы такое не допустим, он встал и исчез.
Салли быстро очнулась от этого сна, но заснула снова в полдень. Тогда мы снова увидели мистера Сина в коридоре, и из портфеля, набитого кожей, капала кровь.
Он шел из кухни. Там, на полу, мы нашли миссис Ингридсон. Со всего ее тела полностью содрали кожу, обнажив мясо. Когда мы нашли ее, она еще корчилась от боли, но долго не прожила. Она скончалась от болевого шока до того, как мы хотя бы попробовали ей помочь.
Это было только начало нашего кошмара наяву, потому что когда Салли стала подростком, она стала гораздо чаще засыпать. Сначала она засыпала раз в год, потом два раза, потом три… Ей еще не исполнилось четырнадцать, а сны уже случались дважды в месяц. В каких-то из них кого-то просто ранили, а в других – умирал кто-то из персонала или детей.
Она и сама это знала, знала, что ее сны рано или поздно убьют всех, кого она любит, и мы не могли отрицать этот факт. Она пыталась убегать – это не помогало, мы пытались запирать ее – тоже зря. Она пробовала самые разные лекарства, лишь бы не засыпать, и все бесполезно. Ничто не могло помочь ей вечно бодрствовать.
В конце концов, я пришел к единственному возможному решению. Только смерть могла прекратить сновидения Салли. Конечно, эта мысль и раньше приходила мне в голову, но я отодвигал такие мысли подальше, чтобы никогда их не обдумывать.
Чтобы спасти остальных, нужно убить Салли.
Было решено, что это сделаю я, ведь я сблизился с ней сильнее остальных. Наш доктор помог мне выбрать самый гуманный способ лишить Салли жизни. Он дал мне шприц, в котором, как я подумал, был морфин, и пообещал, что смерть будет безболезненной. Она просто уснет.
В субботу я решил наконец сделать это. Она попросила меня провести с ней вдвоем несколько дней, отвезти ее за город погулять в одно из наших любимейших мест. Оно было прекрасно – сплошные поля и широкие леса. Я взял с собой ее любимую еду для пикника – последнее блюдо перед тем, как она уйдет из нашей жизни.
Мы поели, и я рассказал ей, что нужно сделать. Я не хотел убивать ее тайно, и мне нужно было сказать ей, что это не ее вина. Она даже не удивилась. Она скорее почувствовала облегчение от того, что никому не придется страдать от ее проклятия.
Вот почему она попросила отвезти ее сюда. Она хотела просто еще немного порадоваться, просто притвориться, что все будет в порядке. Она сама много раз хотела покончить с собой, но так и не решилась на это.
Мы часами сидели и разговаривали, строили планы на будущее, которого у нее не будет, и вспоминали о хороших моментах прошлого.
– Прости меня, – пробормотала она.
– Это не твоя вина, Салли. Твои сны могут проникать в реальность, но это не твой выбор. Жизнь – это не шкала с двумя делениями: «Черное» и «Белое», а хаос, в котором бушуют случайные события. Ты просто вытянула короткую соломинку в жизни, но это не делает тебя плохим человеком.
– Я просто хотела бы знать, почему. Какой был смысл во всем этом?
После этих слов Салли уснула на моем плече. Я достал шприц, чтобы сделать укол прежде, чем до меня доберется очередной кошмар. В глазах стояли слезы, руки тряслись, но мне нужно было попасть точно в шею. Хотя она спала, мир вокруг не изменился. Ее разум словно перестал выплескивать наружу кошмары.
И только тогда я понял, что она не уснула. Она перестала дышать. Я осторожно опустил ее на землю и проверил пульс… Она была мертва. Она просто испустила последний вдох перед тем, как уйти в мир иной.
Я никогда не узнаю, снилась ли ей ее собственная смерть или так получилось случайно. Я похоронил ее в лесу, как она и просила. Закопал тело глубоко в земле, чтобы она вечно отдыхала среди деревьев.
Я подвел Салли, как до этого подвел многих воспитанников приюта. Но я продолжу стараться изо всех сил, ведь если я спасу хотя бы одного из них, то оно того стоило.
Еще больше атмосферного контента, который здесь не запостишь в нашей группе ВК
