Иногда мне кажется, что прабабка моей собаки была та ещё затейница. Элегантная борзая, с шелковистой шерстью, живущая у великой актрисы. Она училась актёрским приёмам у хозяйки, особенно ей давалось умение падать в обморок и закатывать глаза. Пока не упала прямо в чумазые лапы косматого терьера. Нахальные и неумытые парни особенно неотразимы в глазах рафинированных девочек.


- Наши дети будут кудрявыми как я. - говорил он, любуясь шелковистой прядью её волос.

- Но падать в обмороки и устраивать истерики они будут как мамочка! - она взмахивала ресницами и он был согласен на всё.


И правда, это передалось по наследству. Иначе откуда у моей собаки такое актёрское мастерство?


После сложного отрочества собака взгрустнула. Я предложила визит к ветеринару, собака была против таких радикальных мер. Она боится ветеринара, в прошлый раз её кололи в попу!  "Колоть не будут!" - уверяла я её, впихивая в дверь клиники. "Воспаление, срочно резать!" - она так и знала, что я вру. "Больше мы туда не поедем, уколы в попу - это больно." - собака лежала под кроватью, растопырив лапы для надёжности. Время операции приближалось, пора было ехать.


"Меня везут усыплять!" - в машине началась истерика - "Ты гладила другую собаку, я видела! Она породистая, а меня не жалко!" - она вцепилась в обивку сиденья. "Это не то, что ты подумала." - эта фраза гарантированно успокаивает разгневанных женщин. Собака приняла форму морской звезды с лапами во все стороны.


Взмыленная куча ввалилась в клинику. Собака, с собранными в букет лапами, висящая в моих руках. Я, с модной дыркой на футболке и съехавшими штанами. Поставленная на пол, она вспомнила уроки прабабки и закатила глаза. Что-то трагическое о любви и смерти донеслось до меня вместе с её прощальным взглядом. Больше она не оглядывалась, я утирала слезу.


- Ну, как там?

- Отлично, вышла из наркоза, ждёт. Приезжайте скорее, она очень печальная. - я неслась в клинику, перепрыгивая всех на своём пути.


Вселенская тоска была на дне её глаз. "Не усыпили, так бросили. Иголкой кололи." - она лежала, положив морду на лапу, и тяжело вздыхала. Мы утирали слезу вместе с ветеринарами. "Если что-то не так, звоните." - они махали платочком нам вслед.


С утра собака была воплощением всей печали этого мира. Я резво бегала с мисочками вокруг, подсовывая хотя бы воду. "Она не пьёт и не ест!" - в панике звонила я в клинику. "Везите!" - собака привычно растопырила лапы. "Всё хорошо, попробуйте дать ей куриный бульон."


Она съела пару волокон курицы и проглотила каплю бульона. Тяжёлый вздох свой укоризной мог придавить любую совесть. Я в тоске слонялась по квартире, сложив остатки еды в миску.


В комнате зашевелились. Воплощение вселенской немощи на подгибающихся ногах продвигалось на кухню. Уши висели, хвост поник, обморок был недалеко. "Смотри, что ты наделала." - она оглянулась на меня.


"Опппаньки, курица! И бульончика подлили!" - хвост победно торчал, собака лупила из миски максимально быстро, пока не заметили. Пространство за углом кухни отлично просматривалось через зеркало. Быстрый взгляд, брошенный по сторонам, упал на отражение. Гены бабки не подвели - падала в обморок она великолепно.


"Слышь ты, клоун!" - я стояла над ней. Глаз с любопытством приоткрылся - "Вставай давай, жить пошли!"