Ровно в тот момент, как я спустилась в переход, продавщица из киоска с кофе хлопнула на стекло табличку «Перерыв 15 мин» и пошла, переваливаясь, прочь — наверное, в туалет в ближайший торговый центр. Я с тоской глянула ей вслед и сунула «кофейную» сотню в футляр бомжа-гармониста. Он сидел в переходе уже не первую неделю: играл военные песни и подпевал срывающимся баском. Когда ему кидали мелочь, только шевелил жиденьикими бровями. Пару раз я и сама бросала ему монетки; музыкант оставался глух, как пень.
Задумавшись о музыке и нищете, я угодила каблуком в решётку и навернулась. Несколько секунд стояла в нелепой позе: локтями и коленками на заплёванном бетоне. Потом, чертыхаясь, начала подниматься. Встать помог какой-то мужик.
На пальто налипла шелуха от семечек — пока чистилась, чуть не стошнило. Потом на автомате захлопала по карманам: на месте ли телефон, проездной. Вспомнила, что убирала их в сумку. Сумки не было. Всплеск адреналина на время перебил даже головную боль; я заозиралась и наткнулась взглядом на мужика, что мне помог. Надо же — тот самый гармонист! Он не собирался никуда уходить, стоял рядом, покачивая в руках мою сумку.
— Спасибо, — ещё раз пробормотала я и подхватила свою Chanel с рынка в Люблино.
Гармонист угрюмо улыбнулся и сунул мне карамельку. Ладонь у него была, как ореховая скорлупа: сморщенная и в прожилках. От растерянности я взяла конфету — решила, что выкину по пути. Но в вагоне метро от головной боли начало мутить, так что я быстренько развернула фантик и закинула карамельку в рот. Пока доехала до работы, голову почти отпустило, а день пролетел незаметно и на удивление неплохо.
Уже вечером, вернувшись домой и покончив с делами, я намазала паштетом маковую булку и уселась перед ноутбуком, предвкушая приятный часок. Пять минут сериала — и сверху задребезжала дрель. Одиннадцатый час. Я его ненавижу.
...В детстве я хотела иметь пультик, который отключал бы все электроприборы в округе. Только представьте: один щелчок, и выключаются все колонки, магнитолы, усилители. И дрели тоже.
Но пультика у меня не было, и дребезг всверливался в мозг. Я вдела наушники, забилась под одеяло, начала бормотать вслух какую-то фигню, лишь бы заглушить дрель. Через пару минут выдохлась и умолкла. И с облегчением поняла, что дрель тоже молчит.
На следующее утро опять накрыла головная боль — видать, уже на неделю. Всё вокруг плыло в мутноватом, как несвежий бульон, тумане.
В переходе я снова встретила вчерашнего бомжа. Не дожидаясь, пока я подойду, он отложил гармонь и пошёл навстречу. Я поёжилась, но ретироваться не посмела, только вскинула перед грудью сумку — отгородиться от его вони и нищеты. Хотя вообще-то этот бомж не вонял; пах только мочёными яблоками.
Насупленно глядя, гармонист протянул мне ещё одну карамельку. Буркнул:
И тяжёлой медвежьей походкой вернулся к гнезду из ящиков и газет.
Я растерянно потопталась. Потом достала сотенную на кофе, подскочила к нему, бросила не глядя и быстро отошла со смешанным чувством стыда и облегчения.
«Не на то тратишь». О чём это он?
В метро снова мутило — в старом вагоне без кондиционера стояла дикая духота. Я уже потянулась к форточке, но меня опередила какая-то женщина. Приятная прохлада… Секунду спустя волосатая мужская рука резко захлопнула форточку. Женщина недовольно оглянулась:
— Хотите похолоднее — валите в другое место.
Пассажиры зароптали: жарко было не мне одной. Но больше никто открыть форточку не посмел: мужик стоял там, как злобный босс. Не боли голова, я встала бы и открыла. Но сегодня было не до того, и единственное, что я сделала, — снова разжевала карамель. По языку растёкся мятный холодок.
Босс свалил на следующей станции, а на пересадке на красную ветку вышла целая толпа. В вагоне стало совсем просторно, и я в одиночку расположилась на коричневом диване. Слова гармониста по-прежнему крутились в голове. Не на то тратишь. Что — не на то? Я даже не заметила, как сошла на нет головная боль.
Следующим утром, преодолевая дурноту, я почти бежала к подземному переходу и на этот раз сунула музыканту две сотни. В ответ получила тычок в ладонь и сочный хруст фантика. Две штуки.
— Не на то тратишь! — раскатисто повторил он вчерашнюю фразу. На нас обернулось несколько прохожих и торговка перчатками.
— А на что надо? — тихонько спросила я, пытаясь сделать вид, что я не с ним, а просто остановилась, что-то ищу в карманах.
— А ты подумай, — вдруг успокоился гармонист и улыбнулся жутковатой улыбкой, которой не хватало двух передних зубов. — Не просто ведь так я тебе даю эти конфетки.
— Почему именно мне, кстати? — оглядывая старика с куда большим интересом, поинтересовалась я. Старая потёртая шляпа, тёмная ветровка, брюки, седые вихры, баки. Одет совершенно не по погоде. Неужели не мёрзнет?
— На тебе сходятся энергетические линии. И у тебя корректные колебания позвоночного столба. Тебя сразу в толпе заметно.
— Разнонаправленные вихри, яркий сгусток энергии, незатуманенное внутреннее око...
Я машинально сунула конфету за щёку. Перебивать гармониста было неловко, но и слушать всю эту галиматью… Я переступила с ноги на ногу. Как бы его повежливей прервать?..
Но вскоре бомж заткнулся сам. Сказал на прощанье:
— Не глупи больше. Выпей таблетку, а то ты совсем кислая.
Видно, скривило от мигрени. Хотя вообще-то мне было уже гораздо лучше, чем утром.
— Если сегодня не сообразишь, больше не получишь, — вручая конфету на следующий день, пригрозил гармонист. Я машинально кивнула, больше думая о работе, чем о бомже: квартальная встреча не сулила ничего хорошего. Но карамель, из смутных соображений, придержала. У меня было две штуки, и я решила поставить эксперимент: одну использовать чётко к месту, а вторую оставить. Если это действительно какая-то супер-конфета, всегда полезно иметь её про запас.
Идея была проста: я собиралась закинуться карамелькой перед встречей. Загадала: если сильно трепать не будут, то конфетка реально непростая… Загадала, а сама усмехнулась: надо же. Неужели верю во все эти потоки позвоночного столба? Но где-то внутри, глубоко-глубоко, свербила мысль: вдруг правда? Вдруг конфеты этого гармониста действительно исполняют желания? Что тогда пожелать?..
Убежала с работы пораньше. По результатам квартальной встречи повысили зарплату, закрыла кое-какие давние дела, провела переговоры с партнёром. Совпадение? Или нет? Или — нет?!. Всю ночь я думала о том, на что потратить оставшуюся конфету.
На пути от метро до работы меня каждое утро встречает вереница нищенок с иконами. Загадать, чтобы у них всё наладилось? Или так нечётко нельзя? А как тогда? Каждой по квартире, по тёплому углу, чай с пирожками, шерстяные тапки?
Сразу вспомнила о бабульке с перчатками, которая паслась около моего бомжа-гармониста. Ей, поди, тоже несладко, раз стоит каждый день в переходе, то варежки продаёт, то тапки. Может, и для неё пожелать квартиру? Но тогда уж вообще для всех бомжей нужно желать счастья...
Под окнами провыла сирена Скорой — возможно, какому-то одинокому старику стало плохо, и соседи вызвали врача.
А эти бабки, которым я устрою тёплые квартиры, — они ведь тоже окажутся одинокими. Нужно обязательно загадать, чтобы у них откуда-то появились дети, может, какие-нибудь подружки. И нужно, чтобы они все стали здоровы. Причём не только эти бабки, но и вообще все старики, и тот, к которому сейчас едет Скорая, тоже. И вообще все люди — болеют ведь не одни пожилые. Отец у меня тоже болеет. А мать всю жизнь хочет вылечить зубы. И ещё хочет свой цветочный магазин, больше для души, чем для денег. Тоже нужно устроить.
Как уместить это в одно желание? Я вспомнила длиннющие запросы к базам данных, которые мы писали на третьем курсе. Может, достать тетради, составить всё по правилам? Я хихикнула. Вот бред…
Сама не заметила, как провалилась в сон. Снилось, что я — известный писатель. Сижу в центральном книжном на встрече с читателями и раздаю автографы. А потом выхожу на крыльцо и вижу в толпе девушку в инвалидной коляске и мужчину на костылях; оба одеты одинаково: в тёмных ветровках и фетровых шляпах. Я хочу отойти подальше, но в брючину вцепляется бродячая собака. Кричу, вырываюсь, цепляюсь за людей, но они убегают, а я не могу.
Много крови, и вот я уже в больнице, но палата оказывается штаб-квартирой НАТО: там ведут переговоры по локации ядерной атаки, и я говорю им, что так нельзя, не надо, лучше накормите африканских детей… Меня выводят, укушенная нога болит, прошу таблетки, но мне говорят: потерпи. А в вазочке на посту медсестры целая пригоршня мятной карамели, и я тянусь к ней, но сестра шлёпает меня по руке и кричит: это для старух из Нагасаки!
Убегаю, прихрамывая, во рту горько, в груди печёт, и в спину бьёт тёплый воздух, с каждой секундой всё жарче. На потолке звенит сигнализация: тревога! тревога! Кто-то говорит, что решено запускать атомную бомбу, и надо бежать отсюда. Я вспоминаю о конфетах, разворачиваюсь, но меня сшибает воздушной волной. Оглохнув, ползу прочь, а потом что-то взрывается, и я наконец просыпаюсь, вся в поту, в горле сухо и горько, а в затылке перекатывается тяжёлый свинцовый шар.
Трясущимися руками я полезла в кошелёк, куда спрятала лишнюю карамельку. Сотенные, карточка, мелочь, какие-то чеки… Вытряхнула содержимое кошелька прямо на одеяло. Купюры, визитки... дисконтные карты... Всё.
На встречу с бомжом я почти бежала.
В полной растерянности я подлетела к перчаточнице.
— Извините, вы не знаете, случайно, тут всё время гармонист сидит в такой старинной шляпе? Вы его сегодня не видели?
— Гармонист? — нахмурилась бабулька. — Тут парень раньше сидел, играл на гитаре. Но его месяц уже не видать.
— А гармонист? — наседала я.
— Был один. Замёрз, увезли в бомжеприёмник, — встряла женщина, торговавшая еловыми лапами. — Деточка, веточек не хочешь к Новому году?
— Не было гармониста никакого, — перебила перчаточница. — Вам, может, варежки нужны? Все размеры, расцветки!
Мотая головой, я отступила, развернулась, побежала к метро, сминая в кармане хрустящий фантик. Не может быть, чтобы этого гармониста не было! Не может!
Приехала на работу. Строчки на мониторе плыли перед глазами. Возвращалась головная боль.
По пути домой зазевалась, поскользнулась, растянулась на снегу во весь рост. Кое-как поднялась, зашарила в темноте по асфальту, собирая рассыпавшиеся из карманов ключи и салфетки. Вместе со снегом сгребла мятый зелёный фантик.
В голове полыхнуло. Это знак! Повинуясь интуиции, я бросилась к подземному переходу.
— Ничему не научилась, вся неделя зазря, — завидев меня, фыркнул гармонист, но при этом улыбнулся, как старой знакомой. — Перевёл на тебя уйму времени...
— Что это за конфеты? — задыхаясь, спросила я. — Вы кто?
— Бомж я для тебя, бомж, успокойся, — проворчал он. — Ещё в обморок давай мне тут упади!
— Что у вас за конфеты? — Я выудила из кармана сотенную и протянула гармонисту. Мне обязательно, обязательно нужна была хотя бы одна карамелька про запас! — Я потеряла вчерашнюю… случайно… Дайте ещё одну, пожалуйста!
— Нет, — резко ответил он.
— Почему?.. — пролепетала я.
— Потому что вчера ты её не потратила. Она у тебя была, а ты не потратила.
— Я не знала, что загадать!
— Поэтому я и отдал её тому, кто знал.
— То есть как… отдали? Просто забрали у меня и отдали другому?
— Что, думаешь, нечестно? — Бомж поднял жиденькие брови, засмеялся, поманил меня ближе. Я подошла. Сейчас выбор казался мне очевидным; окажись эта счастливая конфетка у меня в руках снова, я бы не думала ни секунды.
— У тебя был шанс. У тебя был выбор. И головка у тебя светлая, и мысли правильные. Я же говорю, такие колебания позвоночного столба сразу в толпе выделяются. Но ты решила желание приберечь, не использовала сразу — значит, не так оно тебе и надо. Вот и досталось другому.
Перед глазами пронеслось вчерашнее: инвалиды, больничные палаты, сирены, собаки в клетках, старухи из Нагасаки... Но всё застлала другая картина, моя, моя! В ту минуту я точно знала, чего хочу, видела, как подписываю очередной контракт с издательством, и на электронку приходит предложение об автограф-сессии… У меня могло всё это быть! Вчера! Уже вчера! Но я смалодушничала, не поверила до конца, а может, не посмела признать, что личное волнует меня больше общественного...
Но ведь это же нормально, правда? Это нормально — хотеть счастья, заботиться о себе? И я могла получить всё это...
Обветренные губы щипало, щёки на холоде жгло от солёных капель. Бомж вздохнул и вытащил что-то из-за пазухи.
С тёмной ладони сиял кремовый фантик с цветным городом.
Я замерла на мгновенье. Безграничная возможность в целлофановой упаковке.
А потом, ужаснувшись, что её снова отберут, я схватила конфету и крепко сжала пальцы.
— Так расстроилась из-за какой-то конфеты! — усмехнулся бомж.
— Ничего себе, «какой-то»! — Видать, у этого бомжа столько волшебных сладостей, что он зажрался и даже сам себя не желает вытащить из нищеты. — Вы вообще кто?
— Гармонист Иркутского ансамбля народных инструментов, — подмигнул старик. — Так что не переживай за меня, я морозоустойчивый. За всех не напереживаешься. Как говорила Мать Тереза: хочешь осчастливить весь мир — иди домой и люби свою семью.
— Бэ. Это не все понимают. И ты вот не понимаешь. Но ты не горюй. Давай, шагай домой. И кофе не пей так много, вредно. Я вот вроде отучил тебя за неделю, снова не начинай.
— Так что мне загадывать-то? С конфетой? Про семью надо, да?
Сверху, из нарастающей метели, раздался противный вой. Бомж заторопился:
— Упс. За мной, кажется. Вставай, беги отсюда поскорее, чтоб заодно не забрали. Конфетку долго не держи, а то срок выйдет.
— Всё, полетел! Всего хорошего!
Но далеко бомж не улетел: на ступенях его перехватили медики-спасатели в оранжевых куртках. Один нёс за спиной носилки, второй — медицинский чемоданчик с красным крестом.
Я не ушла: стояла рядом, смотрела, как гармониста укладывают, расспрашивают, вкалывают какой-то раствор. Меня медики не замечали. И только когда они уже уходили (бомж, кряхтя, устраивался поудобней), я схватила одного из них за оранжевый рукав.
— Это кто? — Голос дрогнул и эхом отозвался в почти пустом переходе.
— Псих местный. Приставал? У него периодически галлюцинации бывают, он соседей по палате, врачей пытается гипнотизировать. Постоянно сбегает. Раньше всё про конец света рассказывал, теперь про Мать Терезу говорит.
— Вы не связывайтесь с такими, — предупредил второй медик, поднимая гармонь. — Брать с собой его баян?
— Оставь, — махнул рукой напарник. — Всё равно краденый.
— Не связывайтесь с такими, девушка, — повторил медбрат. — Городской сумасшедший...
Вместе с напарником он подхватил носилки, и все трое скрылись наверху, в черноте метели.
Всё произошло слишком быстро. Был бомж — нет бомжа. Но конфета всё ещё лежала в моей руке. Я так и не поняла, правда ли это — про волшебство, про желания. Но всё-таки загадала. Глупо было бы упустить шанс дважды.
Конфета оказалась вафельной, с кремовой начинкой.
