Не повезло к копами
Случай рядом с Реутов парк.
Вся жизнь я борюсь со своей фобией. Всю жизнь ее избегаю. Мне не помогла терапия, не помогли наркотики, быть может, поможет хотя бы это?
Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек
~
Сколько себя помню, я живу в страхе. На самом деле, страх – не совсем верное слово, чтобы выразить то, что я чувствую. Страх – это естественно. Это даже хорошо. Страх защищает нас, предостерегает от принятия глупых решений, от неприятностей, в которые мы бы обязательно вляпались без него. Страх помогает нам эволюционировать и эволюционирует вместе с нами, сохраняя наши жизни. Я боюсь змей, пауков, боюсь упасть с моста и разбиться насмерть… то есть вещей и ситуаций, которые представляют реальную настоящую угрозу.
Но вот фобия моя совершенно иррациональна и все же вызывает безумный ужас. Настолько сильный, что от одной только мысли о ней руки становятся липкими, во рту пересыхает, а сердце ускоряет ход. Настолько сильный, что при одном лишь виде ее мгновенно накатывает паническая атака, легкие горят от нехватки воздуха, и меня отчаянно тошнит до тех пор, пока желудок полностью не опустеет. Настолько, что, когда я вынуждена была противостоять ей, я… но об этом позже.
Сейчас не моя очередь делиться.
Годы и годы фобия управляла мной. Меня могут спровоцировать самые безобидные вещи, поэтому, несмотря на все усилия избегать даже намека, я все равно не могу предугадать, когда она вонзит в меня свои когти. Фобия захватила меня. Фобия терроризирует меня. Фобия контролирует меня.
Однажды я поняла, что настолько измучена, что записалась на семинар, обещавший предоставить инструменты для “излечения” от моей фобии, под руководством человека, сумевшего побороть свою собственную. Я подумала, что если уже пробовала терапию и наркотики, то с тем же успехом могу попробовать и это.
И вот так я и оказалась в помещении, похожем на класс воскресной школы, в пустующей церкви. В большой комнате, где не было ничего, если не считать круга из восьми складных стульев на протертом белом линолеуме.
И только надпись на школьной доске доказывала, что я не ошиблась адресом.
Добро пожаловать на мой мастер-класс! Я скоро присоединюсь к вам – вы не сразу должны узнать, кто я такой, это важно для процесса. Я твердо верю в целительную силу обсуждения именно истоков фобии и того, как она изменила ваши жизни. Сначала мы все поделимся своими историями как равные, а потом я продемонстрирую, как смог снова обрести контроль над жизнью.
Присаживайтесь и достаньте номер, приклеенный под сидением стула. В этом порядке мы будем делиться.
Я наугад выбрала место и села, немного обескураженная. Сложно сказать, когда конкретно появилась эта фобия. Кажется, что она просто всегда стояла за моим плечом. Но она все ж изменила ход моей жизни – заставила совершать поступки, о которых я сожалею каждое жалкое мгновение своего существования. Поэтому я все равно решила остаться. Под стулом обнаружился листок – номер 7.
Вскоре подтянулись другие участники.
***
Первой была Тиген – невозможно худая молодая женщина с провалившимися щеками. Только приземлившись на стул, она тут же извлекла из сумочки дорожную пепельницу и начала курить. И больше не останавливалась.
Затем появился Алек – судя по внешности, типичный отец семейства, симпатичный, практически неприметный мужчина, лет, вероятно, сорока. Он кивнул нам, поправил очки в толстой оправе и сел справа от меня через три стула.
Вало – огромный мужчина, способный как будто затмить солнце, очень аккуратно выглядящий, лысый и чисто выбритый, опустился на хлипкий стул рядом с Тиген. Он попросил женщину посмотреть его номер, заметно нервничая.
Рядом со мной выбрала место пожилая дама – на вид лет под девяносто – по имени Эди. Она напомнила мне бабушку своими седыми буклями и ниткой крупного жемчуга на шее. Одно ее присутствие успокаивало.
Томасин, наверное, самая молодая из нас, хихикнула, усаживаясь рядом с Алеком. На ее лице будто творил сам Дали – так неровно был нанесен макияж, а на обесцвеченных светлых волосах предательски светились темной полосой прилично отросшие корни.
Скрип белых теннисных туфель возвестил прибытие Дона – мужчины средних лет с изрядно поредевшей копной седеющих рыжих волос. Он сел слева от меня, продемонстрировав внушительное пивное пузо.
– Ого! – тут же заметил он. – Что стряслось с твоей рукой?
Я молча натянула рукав темно-зеленой фланелевой рубахи на культю левого запястья.
И, наконец, в комнату вошла Сесилия, поразительно красивая женщина с короткими черными волосами, будто светящейся темной кожей и с богато украшенной повязкой на правом глазу. Она нервно шагнула в круг, положив ладонь на сидение последнего стула, а затем села прямо напротив меня. И сорвала листок из-под сидения.
– Что ж, – сказала она, демонстрируя нам цифру 1, – похоже, я буду первой.
***
– Я, пожалуй, просто начну?..
Никто не произнес ни слова. Если среди нас и был организатор, он никак себя не выдал.
– Меня зовут Сесилия, и, эм, у меня хронометрофобия. – Она начала твердым и уверенным голосом, но, заметив недоумение лицах членов группы, быстро добавила: – Страх перед часами.
Дон, мужчина слева от меня, фыркнув, рассмеялся:
– Часы, серьезно?
Сесилия пронзила его стальным взглядом:
– Да, придурок. Часы. Еще будут комментарии?
Он покачал головой, лениво пожав плечами.
– Продолжай, дорогая, – мягко подтолкнула рассказчицу Эди.
– Благодарю, мэм. – Тон Сесилии теперь был диаметрально противоположным тому, что мы слышали мгновение назад.
Эди мило улыбнулась в ответ.
– Все началось с “мушек”. – Женщина, расслабившись, осела на стуле, и ее черная кожаная куртка сморщилась тут и там. – Крошечных пятнышек в моем поле зрения, маленьких ниточек и паутинок, плывущих повсюду, куда бы я ни посмотрела. Поначалу они были едва различимы… Я видела их, только сфокусировавшись на однотонной стене, но очень быстро они начали все больше мешать. Я подумала о том, что надо бы позвонить врачу, но счета сами себя не оплатят, так что пришлось это отложить. Я предположила, что это могло быть от контактной линзы или чего-то подобного. “Мушки” плавали только в правом глазу.
Она указала на свой глаз, точнее, на повязку, скрывающую его. Маленькую полоску ткани усыпали черные и белые блестящие камни, изящная цепочка петлями свисала вниз. Так странно красиво.
– В целом, я могла просто игнорировать их и продолжать заниматься своими делами, – вздохнула она, откидываясь на спинку и вытягивая ноги. – Но прошло всего пару недель с тех пор, как появились “мушки”, и все стало намного хуже. Я обедала с отцом, шутила, как и всегда, и вдруг… Даже не знаю, как это объяснить. Будто на правую сторону мира опустился черный занавес. Картинка, проецируемая моим правым глазом, просто вдруг… исчезла. отключилась. Стерлась.
Томасин – девушка с авангардным макияжем – ахнула:
– Что случилось?
– Папа отвез меня к врачу, и тот диагностировал отслоение сетчатки. – Сесилия повернулась налево, обращаясь к девушке. – По сути, слой клеток, выстилающий изнутри мое глазное яблоко, отклеился, как старые обои. Без него мозг не мог осмыслить то, что я видела, поэтому просто отключил правый глаз, будто его и не было вовсе. Меня нужно было немедленно оперировать, иначе все могло кончиться постоянной слепотой.
Сесилия взъерошила рукой короткие черные кудри на макушке и продолжила:
– Я пришла к врачу на следующий день. Глаз заморозили, вставили металлическую распорку и ввели внутрь небольшой пузырь газа. Сама процедура прошла довольно быстро и просто, хотя, не скрою, было безумно страшно, но основной проблемой стало восстановление. Чтобы пузырь оставался в нужном положении и сетчатка постепенно возвращалась на место, мне нужно было провести как минимум неделю, лежа лицом вниз.
– Прям все время? – недоверчиво перебила я.
– А-ага, – медленно протянула она. – Можно было вставать ненадолго, чтобы поесть или сходить в ванную, но и все на том.
Тиген стряхнула пепел в пластиковую пепельницу и тут сделала еще одну длинную затяжку.
– Боже, – выдохнула она, путая слово в клубах дыма. Слишком большой свитер спал с костлявого плеча, открыв ключицу и глубокую впадину за ней.
– Папа буквально спас меня, предложив пожить с ним на время реабилитации. Мы были с ним очень очень близки, особенно после того, как мамы не стало, – призналась Сесилия с грустью. – Первый день был просто ужасным. Все тело одеревенело, и боже мой, эта скука… Вы при всем желании не сможете такого представить. Папа развлекал меня как мог, но все же… никому не пожелаю. Я едва пережила второй день. А на третий… на третий день разверзся ад.
Я, как и некоторые члены группы, подалась вперед. Любопытство было почти осязаемым.
Впервые, с того момента как вошла в комнату, Сесилия разволновалась. Она раз за разом потирала ладони об облегающие джинсы.
– Итак… папа уложил меня спать на вторую ночь. Я заснула и проснулась утром, по крайней мере, думаю, что утром. В моей детской спальне теперь висели плотные шторы, поэтому точно сказать было нельзя. Телефон стоял на зарядке в другом конце комнаты. Я долго лежала одна, то ли ожидая, что снова усну, то ли, что отец вот-вот придет. Но он не приходил, а я не могла уснуть из-за… из-за тиканья.
Внезапная тишина повисла в воздухе. Сесилия не отрывала взгляда от собственных коленей, нервно ковыряя ногти. Никто не заставлял ее продолжать. Я знала – все мы знали – с чем она сейчас борется. Тревога, тошнота, абсолютный гнетущий ужас, хватающий тебя за горло от одной мысли о том, чего боишься больше всего…
– Там, эм, та… в моей комнате стояли часы, знаете, такие старые, громкие часы, – снова забормотала она, сквозь сжатые зубы. – В темноте невозможно было что-либо разглядеть, в доме стояла абсолютная тишина, и только непрекращающееся тиканье… только на этом я могла сосредоточиться. Тик-так. Тик-так. Снова и снова. – Она несколько раз громко топнула каблуком по полу, иллюстрируя свои слова. Глаза женщины испуганно расширились.
Сесилия взяла небольшую паузу, чтобы собраться с мыслями. Глубоко прерывисто вздохнула.
– Время шло, а звук становился все громче. Я позвала папу, но ответа не последовало. Тогда я решила, что сейчас, наверное, еще середина ночи и попыталась снова заснуть… но тиканье… проклятое тиканье насмехалось надо мной. Я лежала в одиночестве как будто часами, днями, даже годами, парализованная этим звуком. Сейчас это кажется дико иррациональным, даже глупым, но тогда я просто не могла пошевелиться из-за часов. Даже когда мне очень нужно было пойти в ванную, я все равно не смогла встать. Что-то в этом тиканье пугало меня так сильно, как никогда ничто не пугало. И я просто застыла.
А потом в один момент я поняла, что звук изменился. Как будто к нему примешалось что-то еще. Это больше не было простым “тик-так”, “тик-так” скорее начало звучать как…цок, цок, цок, цок. И этот звук доносился откуда-то сверху, совершенно синхронно с тиканьем часов, будто кто-то топал в комнате прямо надо мной. Но это были не человеческие шаги. Слишком чистым, слишком резким был этот “цок”. Не мягкий стук человеческой стопы.
Сесилия теперь вся дрожала.
– Боже, я вот как сейчас помню, как лежала там одна, испуганная и растерянная, и думала про себя, что эти звуки так похожи на… стук копыт. А потом оно начало двигаться. Все еще над головой, но уже немного дальше, немного тише. И я вздохнула с облегчением. Но спокойствие продлилось недолго. Уже секунду спустя звук вернулся, стал громче, намного громче, чем когда-либо, и стаккато из тиканья и цокота эхом разнеслось по всему дому, оглушая. ТИК-ТАК, ЦОК-ЦОК! И я осознала, что оно – что бы это ни было, – спускалось по лестнице.
– Боже, нет, – прохрипела Эди, прижимая изящную руку ко рту.
– А я просто лежала в своей детской постели, которую вся перепачкала, пропитанная мочой и холодным потом, окаменевшая, беспомощная, неспособная что-либо видеть, неспособная слышать что-либо, кроме этого цок, цок, цок, ЦОК вниз по лестнице, пунктиром рисующего путь твари, шаг за шагом приближавшейся ко мне… – Кулаки женщины раз за разом били по бедрам в идеальном ритме. – Оно топало по первому этажу дома, безжалостно выслеживая меня, пока, наконец, не добралось до моей комнаты. Дверь приоткрылась, впустив немного света через узкую щелку, но я все еще лежала в постели лицом вниз, а звук все приближался, громче и ближе с каждым шагом, пока, клянусь, он не начал исходить прямо изнутри меня, оглушительный, грохочущий, вибрирующий в моих ушах, в моем разуме. И тогда я поняла, что монстр был теперь рядом со мной. Я чувствовала его дыхание на своем плече… такое жаркое, почти как раскаленный пар.
Семь человек жадно ловили каждое слово Сесилии, в комнате царила полная тишина, не считая щелчков зажигалки Тиген, прикуривающей очередную сигарету.
Сесилия крепко зажмурила левый глаз, словно пытаясь изгнать мысленный образ того существа, отпечатанный на изнанке век:
– Я медленно повернула голову и… в луче света увидела нижнюю половину этой твари. Оно стояло на двух крепких ногах, покрытых густой шерстью. Монстр несколько раз поднял ногу и ударил раздвоенным копытом по полу ровно в такт часам. Тик-так. Цок-цок. В тот момент мне стало абсолютно все-равно, буду ли я жить или умру, только бы смерть положила конец ужасному звуку. Я скатилась с кровати и, как могла, заковыляла подальше от существа на онемевших слабых ногах, а зверь зарычал и бросился за мной, я… я слышала ЦОК, ЦОК, ЦОК, ЦОК, преследующий меня в темноте. Но мне удалось уйти от него… наверное, только чудом. Каким-то образом я смогла убежать и выскочить за дверь в ослепительный дневной свет, выжегший мою и без того поврежденную сетчатку. И звук прекратился… просто. – Сесилия щелкнула пальцами. – Все еще в ужасе, я бросилась в комнату отца и… Нашла его на полу. Мертвого.
Несколько пораженных вздохов вырвалось тут и там. Томасин в утешительном жесте положила ладонь на руку Сесилии.
– Он, эм… у папы случился инсульт, он упал и не смог позвать на помощь. – Слезы внезапно хлынули у Сесилии из глаз, нижняя губа задрожала. – Самое ужасное то, что это была медленная смерть. Он мог лежать так часами. – Сесилия изо всех сил старалась продолжить рассказ. Громко шмыгнула носом. – После этого развилась моя фобия. Так я полностью потеряла правый глаз, потому что боялась прийти к врачу и обнаружить там часы. – Она подняла повязку, демонстрируя нам молочно-белый правый глаз, резко контрастирующий с левым, теплого карего цвета. – Сетчатка полностью отслоилась, а из-за операции развилась катаракта. Сама я по этому поводу не страдаю, но предпочитаю скрывать глаз, потому что на меня все время пялятся с тех пор, как я набралась смелости выйти из дому. Я предпочла бы, чтобы люди видели то, что я могу контролировать.
Сесилия вернула повязку на место.
– По сей день я не переношу даже вида часов, а вот слышать их вообще не могу. Тиканье звучит так же оглушительно, как и в тот день в темноте три года назад. А со звуком приходит и воспоминание о том существе, и каждый раз я чувствую, как оно снова преследует меня. – Рассказ подходил к концу, и руки женщины теперь покоились на коленях. – А что еще хуже, тиканье часов приносит сокрушительные воспоминания о том, как мой отец умирал, лежа на полу. О каждой секунде мучений, в которую я не смогла помочь ему, о каждой секунде, которая могла бы спасти ему жизнь.
Думаю, это пугает меня больше всего.
~
Оригинал (с) hercreation
⠀
Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты
Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК
⠀
Поддержите проект и дальнейшее его развитие, за что мы будем вам благодарны
⠀
Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Развернуть
–
