Санкт-Петербург в фотографиях 4.
Фонари. Как и обещала. :)
Развернуть8
–
Фонари. Как и обещала. :)
Всем привет!
Нравится мне снимать различные видео, но формат показа экрана мне уже не интересен, поэтому почти спустя год после последней публикации, я попробовал снять видео в новом формате.
В нем расскажу про интересные инструменты командной строки, которые помогут скрасить серые терминальные будни :)
В советское время страховали всё: - квартиры, машины , были страховки от несчастного случая, детские до совершеннолетия.
От несчастного случая работников страховали на производстве. Детей - самостоятельно. Мы застраховали свою дочку и не ошиблись, потому что, дети, это такие непоседы. Два раза она ломала одну и туже руку в одном и том же месте и нам выплатили два раза по 50 рублей по страховке.
Также мы оформили страховку до совершеннолетия дочери, чтобы накопить денежку на её обучение после школы.
Время шло, дочка росла, деньги на счёте накапливались. Нам осталось заплатить последний взнос и получить 5000 рублей, но мечта не сбылась, деньги превратилась в "пыль ".
Страховые компании "распылились" и деньги пропали. На момент, когда можно было хоть что-то снять по страховке, союза уже не было. Через какой-то период времени нам вернули 14 гривен.
Были деньги на машину, а в итоге я пошла в парикмахерскую и сделала себе причёску.
Вот такие реалии нашего бытия.
То он давался забавно. Я успел выпуститься из школы до ЕГЭ и для поступления выбрал место, куда было легче всего попасть благодаря совмещённым (выпускные как вступительные) экзаменам — факультет иностранных языков местного педунивера.
Первый месяц первого курса прошёл в алкогольном угаре: после пар мы собирались и компанией шли пить пиво, а то и что покрепче. И место для этого нашли идеальное (нет): домик на детской площадке (пустой к тому моменту), на которую выходили окна местного военкомата. Всё это продолжалось до тех пор, пока в очередной раз, придя на площадку после пар, мы не обнаружили домик аккуратно разобранным на щиты и составленным к стенке. Намёк мы поняли.
Ну что, мы постепенно приближаемся к финалу. Взглянув всего лишь на плейстоценовую мегафауну Америк, Евразии и Австралии, можно подумать, что это какая-то другая планета. Всё такое большое, странное и будто бы не на своих местах. Ну какие слоны и носороги в Сибири? Какие верблюды в Канаде? Что такое этот ваш пиротерий, и почему вараны вырастают до размеров медведя? А это же всё жило буквально недавно, порядка одного миллиона лет назад. А если мы заглянем дальше? На 10 млн лет назад? А на 50? Может на 150? А жизни на планете вообще-то 4 млрд лет, а позвоночным поллярда. Но сколько бы всего интересного не происходило за это время на планете, самым удивительным животным был и остаётся человек. А появился он в плейстоцене. Да и не в одном экземпляре. Штож, отправляемся в плейстоценовую Африку!
Если вы пропустили предыдущие посты, то вот ссылки:
Огромные животные плейстоцена. Север
Давайте сначала обсудим других представителей мегафауны Африки. Например, стефанорины (лат. Stephanorhinus). Это двурогие носороги, обитавшие на территории Евразии и Северной Африки с позднего плиоцена по поздний плейстоцен. Насчитывают они около пяти видов, но там сложности в определение, что самостоятельный вид, а что нет. Родственно они ближе всего к шерстистым носорогам.
Безоговорочный мой любимчик среди всех хоботных — это дейнотерий. Непростительно мало говорят про дейнотерия. А он, между делом скажу, один из крупнейших хоботных в истории. Самые крупные виды дейнотериев были до 4 метров в холке и до 12 тонн массой. Даже рекордные африканские слоны не могут похвастаться такими показателями. Дейнотерии, как и многие другие, обитал как в Африке, так и в Евразии. Дожил он только до начала плейстоцена. Главной загадкой странного хоботного остаются его бивни. Они были как у самок, так и у самцов. Вероятно, нужны были для рытья чего-либо, либо ломать мешающие ветки.
Анкилотерий, родственник знаменитого халикотерия — это такая помесь лошади с гориллой и ленивцем под два метра в холке. В отличие от халикотерия, анкилотерий дожил до плейстоцена. Огромный зверь под полтонны массой бродил по территориям современных Кении, Эфиопии и Танзании.
Гигантские козы и быки тоже бегали по плейстоновым саваннам Африки. Например, пелоровис. Это не просто буйвол с огромными рогами, а претендент на крупнейшего представителя полорогих и жвачных в целом. Животное было схоже внешне с африканским буйволом, но имело большие загнутые рога. А размеры доходили до 2000 кг.
Сиватерий — полулось, полуокапи. Ух, зверь Шивы воистину божественен. Сиватерий — да, до пелоровиса недорос, да и современные жирафы будут покрупнее. Но вы только посмотрите на щикарные рога сиватерия! В холке зверь был 2,2 метра, а до кончиков рогов более 3 метров. При этом масса доходила до полутора тонн. А какие рога!!!
Про одних лишь африканских копытных можно написать целую книгу. Носороги, бегемоты, козы, быки, жирафы, газели и многие другие, кто не дожил до наших дней. Но кто же на них охотился? Сегодня Африка всё ещё богата на хищников. Леопарды, львы, гиены, собаки. В прошлом же в Африке водились, например, динофелисы. Вообще, они водились много где, но мы же про Африку говорим? Динофелисы — это род саблезубых кошек. А размеры сильно варьировались от вида к виду. Что-то вроде от средней рыси до среднего льва. Верхние клыки гипертрофированы, но не как у смилодонов.
Также, как и динофелис, другая саблезубая кошка обитала в Африке, Евразии и Северной Америке. И имя ей Мегатрон… Ой, Мегантереон. Причём, самый молодой скелет, насчитывающий 1,5 млн лет, найден как раз в Африке. Мегантереон — это саблезубик размерами с ягуара или крупного леопарда, но куда плотнее сбит, как, в принципе, и другие саблезубые.
Вообще, африканские хищники не будут сильно отличатся от евразийских. Что-то уникальное в голову не приходит. Но все мы понимаем, что (или даже кто) отличал Африку от других континентов. И это главный хищник всея планеты, человек.
В конце плиоцена — начале плейстоцена в Африке появляется совершенно новое и невиданное до этого животное, человек умелый (Homohabilis). Уникальным же человека делает регулярное изготовление орудий труда. Сегодня нет животных, которые могли бы оставить после себя целые археологические культуры. Хабилис — это что-то вроде той самой обезьяны, которая взяла в руки палку. Изготовление орудия, конечно же, не делает человека человеком, но вот регулярное и массовое производство, назовём это так, уже планку поднимает. Нельзя не упомянуть и более старые культуры, которые принадлежали предположительно австралопитекам или другим гоминидам, но у нас речь всё-таки про Homo и плейстоцен. И первым там пока что остаётся хабилис.
Пока хабилисы делали из камня другой камень, в Африке появился новый вид людей, человек работающий (Homo ergaster). Этот человек крупнее и выше. Рацион претерпел серьёзные изменения, что отразились на челюстях. Диета становилась всё более мясной, что, вероятно, сказывалось на росте мозга. Жили-то ребята в африканских саваннах, мяса там куда не плюнь. Также эргастер первый кандидат на расселение из Африки. Возможно, именно с него началась экспансия всего мира. Ноги-то длинные.
Ещё есть человек прямоходящий (Homoerectus). Некоторые говорят, что эректус и эргастер — два подвида одного человека. Но мы его всё же упомянем. Эректус уже мог и не застать хабилиса. Зато успешно продолжал расселение. Эректус расселился почти по всей Африки, по югу Европы, Ближнему востоку, Индостану и ушёл даже в Индонезию.
В раннем плейстоцене человек был не единственным гоминидом. Сегодня ближайший наш родственник, шимпанзе бонобо, обезьяна обезьяной. А во времена хабилисов и эргастеров по Африке бегали австралопитеки и парантропы. Они были похожи на обезьян, но, например, строение тазовых костей парантропа массивного, несомненно, ближе к человеческому, нежели к обезьяньему. А некоторые исследователи считают, что по большинству черт Australopithecus sediba – промежуточен между австралопитеками и Homo и даже вовсе по многим признакам этот вид оказывается более гоминидным, чем хабилисы Восточной Африки.
Представьте себе мир, где одновременно на одном континенте существует не просто несколько видов людей, а ещё и другие гоминиды. Но наш шарик оказался слишком тесный для нескольких разумных видов. Ещё задолго до появления нас, сапиенсов, вымерло большинство хомо и всяких австралопитеков. Появлялись, конечно, ещё люди: гейдельбержцы, хелмеи, неандертальцы. Но ко времени вымирания основной массы плейстоценовой мегафауны остался только сапиенс. Так что же случилось 10 000 лет назад?
Не будем тянуть кота и сразу же скажу. Основной причиной вымирания всех гигантов считается человек. Спорить можно долго, что больше повлияло на плейстоценовую фауну: климат или человек, но уж очень хорошо даты вымирания коррелируются с приходом человека. Например, массовое вымирание в Австралии начинается около 50 000 лет назад. Открываем карту миграции человека и когда он туда прибывает? 65 000 – 45 000 лет назад. В Южной Америке вымирание начинается около 13 000 лет назад. Когда туда прибывает человек? 14 000 лет назад. Больше всего от вымирания пострадали обе Америки и Австралия. Африка пострадала меньше всего. Казалось бы, не логично. Америка лишилась львиной доли своей мегафауны всего за 3 000 лет, африканские животные же за 200 000 лет соседства с сапиенсом и 2 000 000 лет с Хомо пострадали меньше всего. На самом деле у такой тенденции есть одно интересное объяснение. У американцев просто не было времени привыкнуть к человеку, в то время как африканская фауна эволюционировала вместе с человеком. И, кстати, Африка как раз таки вероятнее больше пострадала от климата, глобальные изменения которого отразились на саваннах.
Вы не думайте, что единственным доказательством вины человека в вымираниях является совпавшие датировки. После не значит вследствие, помните об этом. Но у антропогенного фактора есть и другие доказательства. Например, многочисленные доказательства охоты на крупных травоядных. От находок костей на стоянках до стрел и копий в тушах. В след за травоядными вымирали и хищники, ведь кормовая база сокращалась. Также климатическая гипотеза плохо объясняет вымирание на островах. Почему на юго-востоке Австралии вымирание случилась десятки тысяч лет назад, а в Новой Зеландии менее тысячи лет назад? Климатические изменения затронули бы оба региона. Может быть с разницей во времени, но на полсотни тысяч лет же. Держим в голове, что Южная Америка вымерла 10 000 лет назад. Визуализируем: Австралия вымирает 50 000 лет назад, соседняя Новая Зеландия 500 лет назад, далёкая Южная Америка 10 000 лет назад. Очень избирательный климат: «так, Новая Зеландия, ты красивая, ты вымрешь последней. Джексону там ещё Властелина Колец снимать». Но, кое-что их всех объединяет. И опять же, смотрим на карту расселения человека.
Но давайте не отбрасывать климат вовсе. 10 000 – 15 000 лет назад случился резкий скачок глобальной температуры. Мир потеплел аж на 6 градусов. Это довольно много, а для крупных травоядных и вовсе критично. Вполне себе мамонты и носороги могли вымирать от избыточного тепла. Тем более с межледниковьем пришла и континентальность климата. То есть теперь у вас не всегда холодно, а только зимой. Летом же жарко. Кроме как на животных это могло сильно повлиять на флору. И берём на карандаш, что с резким потеплением начинают обильно таять ледники, высвобождая больше влаги, что тоже отражается на экосистемах. Была саванна, а теперь болото. В этой гипотезе всё хорошо. Африка пострадала меньше из-за своего экваториального положения. Северные континенты пострадали больше, так как изменения климата там были существеннее. У Австралии свои приколы с внезапными засухами и масштабными лесными пожарами. Новая Зеландия, бог с ней, пострадала от человека. Но вот Южная Америка немножко смазывает картину. Хотя её вымирание объясняют обильным заболачиванием огромных площадей. Критика климатической гипотезы в основном сводится к истории межледниковых периодов. Поскольку в истории эволюции многих представителей мегафауны резкие изменения климата были частым явлением, маловероятно, что только после последнего ледникового максимума могло произойти настолько массовое вымирание. Сторонники же климатического фактора предполагают, что последнее исчезновение ледников могло заметно отличаться от предыдущих. Кроме того, одно исследование предполагает, что состав мегафауны плейстоцена мог заметно отличаться от состава мегафауны более раннего межледниковья, что делало плейстоценовые популяции особенно уязвимыми к изменениям в окружающей среде. С другой стороны! Исследования показывают, что среднегодовая температура последнего межледниковья, которое мы наблюдали в течение последних 10 000 лет, не выше, чем температура предыдущих межледниковий, однако большинство тех же самых крупных млекопитающих пережили подобные повышения температуры. Вы поняли о чём речь? Я, вроде бы, да. Так или иначе у сторонников антропогенного фактора в рукаве остаются островные популяции. Мамонты, ленивцы и иже с ними прекрасно жили и дальше на своих островах, адаптировавшись к новому климату, пока туда не пришёл человек.
Такие вот дела! Такая вот серия постов. Весьма большая и сложная для меня. Но много чего нового сам узнал. Южная Америка меня удивила больше всего. Но чтобы оценить невероятность этого континента, нужно окунуться во времена до Великого американского обмена. Может быть, когда-нибудь, НО НЕ ОБЕЩАЮ!
P.S. если есть ошибочки, просьба указать!
Еще вы можете поддержать меня донатом!
А на моём канале ежедневно выходят тестики по естественным наукам — "Естественно знаем"
Доброе утро, крокидолитовые мои! С праздником!
Сегодня 6 февраля. А ещё сегодня очередной необычный праздник - День ступенек и лестниц!
Ах как много разных лестниц в мире! Большие и маленькие, крутые и пологие, прямые и винтовые, парадные и "черные". Существуют лестницы-библиотеки, лестницы-скульптуры. Иногда лестница – это настоящее произведение искусства, а иногда - серая повседневность. Мы каждый день встречаемся лестницами, шагаем по ступеням вверх и вниз, в прямом и переносном смысле. Но как часто мы думаем о ступенях и лестницах? Разве что, когда болят колени. Тогда каждая ступень - это боль. А если ничего не болит? А ведь лестницы - это не только способ подъёма или спуска. Ходьба по ступенькам помогает укрепить мышцы, снизить вес, активизировать работу сердечно-сосудистой системы. Особенно полезно это для женщин. Подъем по лестнице укрепляет мышцы малого таза и помогает быстрее восстановиться после родов (не прямо сразу после родов надо бежать по лесенкам, но через пару недель уже можно).
Цель этого праздника - побудить людей обратить внимание на свое здоровье, отказавшись от подъема и спуска на лифте, эскалаторе в пользу лестниц. А ещё День ступенек и лестниц – это день, который призывает нас подниматься вверх, преодолевать трудности и шагать к своим целям. Этот праздник символизирует движение к успеху и саморазвитие.
Всем хорошего дня. И посчитайте сегодня, сколько ступеней вы сможете преодолеть по дороге на работу.
Обнаруженный в старом сундуке лимон возрастом 285 лет реализовали на аукционе в Соединенном Королевстве за 1400 фунтов (более 160 тыс. рублей по текущему курсу), сообщает The Sun.
Высохший цитрус, приобретший коричневатый оттенок, обнаружили, когда счастливые продавцы разбирали вещи родственника и увидели сундук 19-го столетия. Они решили показать изделие аукционисту Д. Бретеллу.
Эксперт заметил фрукт во время фотографирования сундука с целью его дальнейшей реализации. Судя по надписи на кожуре, цитрус привезли в Англию из Британской Индии как романтический презент.
Аукционист, по его собственному признанию, решил развлечься и выставил фрукт на продажу заодно с сундуком, установив начальную стоимость в 40 фунтов (4500 рублей). Однако за фрукт удалось выручить целых 1400 фунтов (160 тыс. рублей)!
По словам Бретелла, это обусловлено тем, что такие лоты встречаются крайне редко и больше ничего подобного на аукционе не появится. А вот сундук, на который первоначально делалась ставка, продали лишь за 32 фунта (3,6 тыс. рублей).
Пойду в дедовом гараже обследовать банки с разными консервантами. Может удастся найти что-нибудь стоящее.
Всё дело в особом строении ротовой полости. Изнутри верблюжья пасть напоминает вход в преисподнюю: нёбо и щеки животин сплошь усеяны странными бугорками-щупальцами. Но как бы это не выглядело, именно они помогают верблюдам без труда жевать колючки.
Жёсткие и плотные щупальца принимают на себя всю остроту, обламываются, пережёвываются, а пищевод и желудок остаются в целости и сохранности. Благодаря этому верблюд может спокойно жевать колючки без какого-либо дискомфорта — для него это вполне привычная еда, как для некоторых красный Доширак. Островато, но вкусно!
До 20 раз в год
Радиация опасна в принципе. И желательно, чтобы доза при обследованиях не превышала количества, соответствующего фоновому излучению. По российским нормам это не более 1 миллизиверта (мЗв) в год. В ходе одного обследования пациент получает 0,08–0,11 мЗв. На цифровых аппаратах доза составляет 0,04–0,05 мЗв. То есть в год можно проходить 10–20 обследований.
Но если лечение требует постоянного рентгеновского контроля, то нормы увеличивают, поскольку отказ от контроля представляет для больного больший риск, чем дополнительные дозы облучения.
Всем привет. Настало время подвести итоги 2х недельного конкурса "Гранит науки”. На конкурс мы принимали ваши истории из школьных и студенческих времён, фото и воспоминания.
У опроса есть возможность мультивыбора, то есть можно проголосовать за несколько понравившихся вариантов.
В четверг 8 февраля в 20.00 по Мск опросы будут остановлены и подведены итоги. Посты, которые наберут наибольшее количество голосов, станут победителями. Итоги конкурса будут опубликованы в отдельном посте от администрации ресурса.
Важное обновление: в конкурсе будет дополнительное второе место от анонимного спонсора, приз - 1500 руб или комплект кружка + стикеры. Так что будет 4 призовых места + выбор администрации.
Ромбов был вечным узником печально известной зоны — френдзоны. Вскормленный без ласки орел молодой, Ромбов знал на вкус все виды женских слез и весь ассортимент красных вин Таманского полуострова.
— Ну вот скажи, Сеня, как мужчина женщине… Ты же ведь мужик? Мужик! Скажи мне, мужик, где? Где мне найти такого… Ну вот такого, чтобы он просто брал меня без лишних слов, ласкал, обнимал и делал счастливой? — так обычно начиналась очередная тирада в половине третьего ночи на скамейке во дворе.
Ромбов чувствовал себя посетителем зоопарка возле клетки с медведем: глазеть можно, кормить издалека специальным кормом — тоже, а вот трогать где хочется и за ушком чесать — нет, руки оторвут. Поэтому он просто сидел и, словно окно приема грязной посуды, принимал в себя чужие страдания. В конце своего невнятного монолога дама обычно заявляла: «Вот сейчас как пойду да как полюблю первого встречного мужчину, вот любого! И замуж за него выйду! И гори оно всё конём!», а потом обязательно добавляла: «Спасибо, что выслушал, ты самый лучший в мире друг».
на его шее. Женщины так и не начали воспринимать его всерьез.
Он столько раз намекал им на себя, разве что не кричал: «Вот он я! Вот тот, кто принесет тебе завтрак в постель, ванну, лифт, такси. Я буду близко и не изменю, не стану ругаться, если ты случайно поцарапаешь машину, экран ноутбука, чужое лицо или греческую вазу третьего века до нашей эры в музее. Я всегда слушал тебя и слышал, и буду делать это несмотря на то, что ты несешь откровенный бред, от которого даже у собак начинается мигрень, и они воют, лишь бы заглушить твой голос». Но ему всегда напоминали о том, где его место.
Ромбов отчаялся. Как-то быстро повзрослел, пристрастился к элитному алкоголю, начал курить, стал циничным и грубым. Несчастные разбитые сердца, как и раньше, приходили к нему за советом, а Ромбов только отмахивался и ставил блок в телефоне. Ему несли свежие истории об изменах и расставаниях, отправляли заплаканных голубей с драматичными письмами в клювах, но Ромбов выучил третий язык — матерный — и умело применял его, когда нужно было быстро послать.
А потом случился классический драматический кульбит: женщины начали Ромбова уважать и, как следствие, желать. В маленьком, нескладном, бесхребетном простаке вдруг разглядели принца, словно кусочек мяса в супе привокзального кафе. Его подопечные, те, кому Ромбов вытирал сопливые носы, начали эти самые носы в его сторону поворачивать. Ромбов был недурен собой, состоятелен, харизматичен и неукротим. Как волк. Как очень перспективный волк.
Почувствовав такое внимание, Ромбов не стал долго выпендриваться и позволил себя любить. Он играл чувствами, разжигал сердца и тела на короткие мгновения, а потом тушил их своим безразличием, как это делали другие мужчины из историй его экс-подруг.
Это была его минута мужского величия. Но Ромбов знал, что за всеми разбитыми сердцами, за всеми страстными ночами и триумфальными победами на любовных поприщах где-то сидит на лавочке в три часа ночи такой же вот Сеня и утешает заплаканного, немножко пьяненького медведя. И захотелось ему всем этим недолюбленным, недопонятым, недослышанным «просто друзьям» помочь.
***
— Эль, скажи, а у тебя есть друг? — спросил как-то Ромбов, выпроваживая очередную звездочку, что сорвал с небосвода.
— Друг? — состряпала звездочка непонимание на своем милом личике.
— Ну да. Хороший парень, что всегда выслушает и поддержит в трудную минуту.
— Это ты про Кирюшу, что ли? — работая обувной ложкой в ботинке, спросила она.
— Наверное.
Ромбов понимал, что попал в яблочко. Девушки всегда называли мужчин-друзей как плюшевых идиотов: Сенечка, Кирюша, Вадичка.
— Познакомишь нас?
— А тебе зачем? — закончив обуваться и заправив волосы за уши, спросила она.
— Помочь ему хочу.
— Хм. Странный ты какой-то. Ну ладно. Только ты ему о нас не рассказывай.
— Не переживай, я твой хлеб отбирать не собираюсь.
— Какой хлеб? — захлопала она глазами.
— Френдзоновский. Не парься, это у меня юмор такой.
Увидев впервые Кирюшу, Ромбов словно в зеркало из прошлого заглянул: зажатый, немного дерганый, воспитанный и с грустной доброй улыбкой.
— Любишь ее? — строго спросил Ромбов у Кирюши прямо при Эле.
Кирюша побледнел, кадык его задергался как поплавок при поклевке, губы сжались.
— Да ты чего, Сень, мы друзья просто, — поспешила разрядить обстановку Эля.
— Тихо ты, — холодно осадил ее Ромбов. — Это мы с тобой просто друзья. А вот он тебя любит, я ведь прав?
Кирюша коротко кивнул и опустил глаза.
— Погоди, так мы с тобой просто друзья? А как же… — Эля хотела выяснить отношения, но Ромбов проигнорировал ее и снова обратился к парню: — Ты ведь не Кирюша, ты Кирилл.
— Кирилл Алексеевич, если быть точным, — протянул руку Кирюша, преподававший в институте техническую механику.
Ромбов уважительно сжал пятерню нового знакомого и предложил пройтись.
Через неделю Ромбов и Кирилл Алексеевич умотали на Кипр. Там они кутили, отъедались, отсыпались и много беседовали. Причем не только между собой, но и с другими отдыхающими. В итоге Ромбов вернулся один, а преподаватель технической механики улетел в Самару со своей новой пассией, которую в порыве курортного ража смог обаять томными рассказами о шарнирно-подвижных опорах и других реакциях связей.
— Я что-то не поняла… — Эля не врала, ее озадаченный вид демонстрировал глубокое замешательство. — Ты улетел отдыхать с Кирюшей, а не со мной, так еще и сосватал его там кому-то, лишив меня духовной поддержки?
— Всё верно.
— И еще мы расстаемся?
— Тоже верно.
— Я что-то сделала не так?
— Ты всё сделала так. Но мне пора.
Сеня поцеловал руку девушки и исчез, как исчезают деньги с карты в день получки: быстро, болезненно и безвозвратно.
Ромбову так понравилось торжество справедливости, что он решил продолжить. Раз в несколько месяцев он знакомился с новыми несчастно влюбленными и брал их на поруки. Люди, как правило, были готовы к действиям: их просто нужно было подтолкнуть, дать направление — что Сеня и делал. Одиноких Ромбов чуял за версту — как женщин, так и мужчин. За годы общения с людьми он изучил их досконально и мог по чиху определить несчастного, брошенного, разведенного человека.
— Вон, видишь, сидит на скамейке? Одинокая, исстрадалась по большой любви и ждет, чтобы с ней познакомились, — показывал он своему подопечному цель в парке.
— А вдруг откажет? — с сомнением глядели на Ромбова неуверенные глаза. — Вдруг она занята?
— Тогда я тебе пятьдесят тысяч на счет переведу, — подначивал Ромбов, и человек охотно соглашался, даже бегом бежал.
По сарафанному радио пошла весть. Люди сами начали интересоваться, находили контакты Сени, просили помочь, предлагали деньги. А он и не отказывал. Начали организовываться целые группы, Ромбов открыл фирму, стал продавать курсы. Он устраивал грандиозные выступления, на которых со сцены называл «бессердечными» и «гадинами» всех любителей фразы «Мы просто друзья». Ромбов был светочем всех обиженных и оскорбленных — настоящий защитник и борец за справедливость.
Спустя годы, Ромбов начал осознавать, что переженил и осчастливил множество людей, но для себя счастья выкроить так и не смог. Пока на одном из своих выступлений не встретил Машу. Он уже и забыл, как она со школьной скамьи выслушивала его жалобы и как заботливо вытирала ему нос, пока он страдал по всяким «королевам красоты». Да, у Ромбова была своя собственная бригада скорой психологической помощи, вернее всего один бригадир по имени Мария, которую он всегда в шутку называл «дружбан».
— А ты чего тут забыла? — удивленно спросил Ромбов у старой знакомой, которой ни разу не позвонил с тех пор, как перестал быть тряпкой.
— Да вот, узнала про твои курсы, захотелось тоже научиться жить иначе. Устала быть кому-то просто другом, — печально пожала плечами Маша.
Тут-то до Ромбова дошла неприятная истина. Он столько лет изображал жертву недопонимания, злился на тех, кто в упор его не замечал, и совершенно не осознавал, что сам являлся таким же бессердечным слепцом. Оказывается, Маша — девушка. А Ромбов, оказывается, идиот. Не будем говорить о том, что между ними тут же случилась любовь: яркая и будоражащая кровь, как лампочка холодильника, открытого в три часа ночи. Но в кино он ее пригласил. А потом и в кафе. В конце концов, лучше поздно, чем никогда. Ведь кому, как ни Ромбову, знать, что за, казалось бы, простой и неприметной оболочкой скрывается глубокий и прекрасный мир.
Александр Райн
Предполагалось, что у этой истории будет счастливый конец, как обычно бывает у тех, что начинаются ужасно.
Но я понимаю, что в итоге мой герой вряд ли убьет дракона и получит девушку…
Скорее все закончится здесь и сейчас, когда пластиковый паразит наденет мою кровоточащую кожу.
Звонить в полицию – не вариант, я все равно попаду к местным, а покинуть Гринсвилл нельзя.
Карты Google показывают меня синей точкой на чистом холсте – застрявшим на пустой равнине без дорог, без гор, вообще без чего-либо.
Я знаю, что это неправда. Здесь город.
Но это место – если это вообще можно так назвать – не из нашего мира.
Идеальный маленький городок – просто кошмар в красивой обертке.
Это началось... несколько дней назад. Наверное. Время здесь утекает как вода: просачивается сквозь трещины и превращает все в размытое пятно. Солнце заходит в неурочное время и восходит, когда ему заблагорассудится.
Ничто не движется как должно... а если и движется, то как сломанные часы – запинаясь, останавливаясь и внезапно срываясь вперед через случайные промежутки времени.
Все началось в ту минуту, когда мне исполнилось 18 – именно тогда я ушел из трейлерного парка. Ушел почти ни с чем: с дорожной сумкой на плече, сигаретой в зубах и небольшой банкой мелочи, которую скопил на летних заработках.
Но этого было достаточно. Мне больше ничего и не было нужно, чтобы сбежать из отвратительной выгребной ямы и оставить позади гобелен ужасных воспоминаний.
Я понятия не имел, куда ехать... но место не имело значения. Я хотел лишь увидеть этот тупик эволюции в зеркале заднего вида.
Я жил в районе Озаркс, который вполне заслуживал неофициальный девиз: Мет, Смерть и Перегар.
Он же определенно описывал человека, ранее известного как мой отец – человека, которого я предпочел бы видеть мертвым.
Вот и все. Я отправился начинать свою жизнь. Где угодно, только не здесь.
Я брел к автобусной станции и думал обо всем. Куда пойду, когда доберусь “туда”? Кем стану?
Ответов так и не нашлось, когда ранним вечером я, наконец, добрался до станции – деревянной коробки, стоящей на пустынном участке дороги, окруженной густым лесом.
Там практически никого не было. У входной двери скорчился облезлый бездомный, внутри было несколько пожилых людей, а за стойкой дежурила прыщавая девушка, выглядевшая не старше меня.
Я пристроил сумку между ног и просмотрел списки автобусов.
– Куда? – спросила кассирша измученным гнусавым голосом.
Будущее распростерлось передо мной – бездонный колодец возможностей. Лос-Анджелес, Нью-Йорк, Эль-Пасо, Сиэтл...
...И место под названием Гринсвилл. Что, черт возьми, такое Гринсвилл? Это звучало как что-то из невышедшей книги доктора Сьюза.
– Где это? – Я указал на Гринсвилл на доске над окошком будки.
– У меня нет рентгеновского зрения, – вздохнула кассирша.
– Ночной автобус до... Гринсвилла?
Девушка нахмурилась.
– Не знаю. Хочешь, чтобы я проверила?
Я колебался. В местечке под названием Гринсвилл было определенное очарование. Я почти мог представить себе ухоженные лужайки – такие поразительно зеленые, что больно было смотреть, – нежно-голубое небо с облаками, идеальными, как на открытке, дома, уходящие вдаль аккуратными рядами…
В таком месте я бы хотел оказаться. Там, где люди улыбались своим соседям и всегда приветственно махали рукой.
А если бы Гринсвилл оказался вшивой дырой, я предпочел бы не знать, пока не приеду туда.
Потому что незнание означало, что там все могло быть идеально. Незнание означало, что я смогу провести всю поездку в автобусе, мечтая о том, что может меня ждать.
– Нет. Именно туда я и направляюсь. Один билет до Гринсвилла.
***
Есть что-то странное и жутковатое в пустой автобусной остановке глубокой ночью. Как будто это портал в другое измерение – то, что притаилось между нашим миром и потусторонним – и только по чистой случайности ты не проваливаешься в трещину в фасаде.
Было поздно, я начинал нервничать. Опустилась темнота, забрав свет и автобусы, которые курсировали весь день.
Я не видел ни одной машины по меньшей мере час... и мой автобус опаздывал. Минимум на тридцать минут.
Он должен был быть здесь в девять сорок пять, но…
Как раз в этот момент фары осветили дорогу, как два горящих глаза.
Маленький комочек возбуждения появился у меня внутри, когда древний автобус, похожий на грустную, обиженную собаку, покатил по тихой дороге.
Я затушил сигарету и подхватил сумку.
Автобус бочком подкатил к остановке.
Водитель открыл дверь.
Он выглядел странно. Не могу сказать, что было не так... но его словно собрали на фабрике манекенов – идеальная копна черных волос, накрахмаленная униформа, фарфоровая кожа, широкая зубастая улыбка, приветствующая меня из-за руля.
– Едешь в Гринсвилл? – спросил он высоким и писклявым, но не неприятным голосом.
– Именно, – сказал я, садясь в автобус и протягивая свой билет. – Долго ехать?
Он нахмурился, как будто не понял.
– Сколько времени займет поездка, – уточнил я.
Его улыбка стала ярче.
– О. Ты просто устраивайся поудобнее, и я отвезу, куда нужно.
Я начал отворачиваться, задумался…
– Еще кое-что. Где находится Гринсвилл?
Его улыбка стала шире, перерастая в смехотворно гигантскую ухмылку.
– О. Именно там, где и должен быть.
Ладно, странно.
Но я отмахнулся от этого. Некоторые люди были чудаками. Видит бог, я встречал многих в стране Мета, Смерти и Перегара.
Поблагодарив водителя, я оглядел автобус в поисках свободного места – а их было много.
Внутри расположились еще только два пассажира - один в передней части автобуса, другой ближе к середине – оба мужчины в длинных пальто и фетровых шляпах, низко надвинутых на глаза.
Если бы у меня была шляпа, я мог бы сделать так же.
Вместо этого я натянул на голову куртку и устроился на заднем сиденье, готовый к ночной поездке в Гринсвилл.
***
Я моргнул, просыпаясь, и обнаружил себя под открытым небом – глубоким, прохладно-голубым небом, усеянным облаками.
В голове у меня стучало медленно и ритмично, мозг бился о стенки черепа, как ужасный барабан.
Поморщившись от боли, я встал и огляделся.
Рядом со мной, в тени ярко-зеленого навеса, стояла деревянная скамейка… автобусная остановка. Скамейка, сошедшая с экрана фильма 1950-х годов. Не покореженная, незапятнанная, абсолютно чистая.
Другими словами – совершенно новая.
Как и клочок травы подо мной, залитый солнечным светом и…
Что-то было не так. Запустив пальцы в густую зелень, я понял, что это искусственная трава. Она казалась мертвой и грязной.
Поморщившись, я отдернул руку, будто от раскаленной сковороды.
Но все это было тут же забыто, стоило мне увидеть вывеску, похожую на почтовую открытку, раскрашенную в кричащие цвета, на которой был изображен город моей мечты – идеальные лужайки, идеальные дома, улыбающиеся люди, машущие друг другу. Место, где не знали, что такое Мет, Смерть и Перегар.
Идеальный маленький пригород 1950-х – старомодные маленькие машины, женщины в платьях, мужчины в костюмах... во всяком случае, именно это обещала вывеска.
Изогнутый по дуге слоган гласил::
Добро пожаловать в Гринсвилл. Улыбайтесь, будто вы этого хотите.
Я прикрыл глаза и посмотрел на город, готовясь к разочарованию – ожидая увидеть умирающую заброшенную дыру, растрескавшуюся и драную, как каблук старого ботинка, или, может быть, какой-нибудь гигантский мусоросжигательный завод, выбрасывающий в небо океаны мусора.
Но нет, конечно, это было не так.
Все было идеально. Этакая съемочная площадка, слишком хрупкая для этого мира… но то была не декорация, все было реально.
Он предстал передо мной, как Изумрудный город. Улицы, вымощенные кирпичом, деревья и кусты, окружающие уютную главную улицу, церковь со шпилем, торчащая на подстриженном газоне – и все разделено на аккуратные маленькие сектора, которые казались такими правильными.
А за городом... В том-то и дело, что я не мог видеть дальше города. Все вдали было в расфокусе, скрытое за странной мерцающей дымкой, похожей на марево над раскаленным асфальтом.
Но я не предал этому значения.
Я видел только маленький городок моей мечты.
Я видел только маленький городок из моих ночных кошмаров.
Все было именно так, как обещала вывеска – старомодные машины, идеальные дома, главная улица с кафе, торговыми рядами, магазинами одежды...
Но то был город-призрак.
Ничто не двигалось. Ничто не дышало. Только ветер овевал меня, бредущего по городу с сумкой за спиной.
Я искал признаки жизни: птицу, бездомную кошку, крысу, роющуюся в мусоре…
И ничего не находил. Ничего, кроме...
...Людей. Людей в магазинах. За рулем машин. За стойкой закусочной, застывших в сценках веселой трапезы. Навечно застывших в безмолвной рутине.
Потому что они вообще не были людьми.
Они были манекенами.
Первой на ум пришла игра Call of Duty Nuke Town. Вторым – фильм "Индиана Джонс: Королевство хрустального черепа".
Я подумал об Инди, который ввалился в город, похожий на этот... только для того, чтобы спрятаться в холодильнике со свинцовой облицовкой, когда яростное дыхание атомного взрыва поглотило все в поле зрения.
Я вытащил телефон, вполне ожидая, что связи нет...
Было одно деление.
Набрал в поиске “Гринсвилл” с надеждой... на что-то. Что-нибудь.
Гринсвилла не существовало для Google.
Паника зародилась у меня внутри. Я набрал 911 и попал на автоответчик – пластмассовый голос, произносящий пластмассовые слова, просто нечто, имитирующее человеческие манеры и вежливость.
У меня мурашки побежали по коже.
Вы дозвонились до Элиты Гринсвилла! Мы выезжаем прямо сейчас, но если вы оставите свое имя и…
Я сбросил звонок и остановился.
Все казалось ужасным. Свежевыкрашенные указатели, свежеуложенные дороги – все было таким неправильным.
В голове не нашлось ни единой мысли. Беспокойство и растерянность отключили мне мозг. Рациональное мышление внезапно улетучилось, оставив меня тонуть в мыслях в поисках какого-либо плана действий.
Ничего не приходило на ум.
А потом пришло. Пришло, танцуя где-то за глазами мигающим красным неоном, осознание того, что здесь что-то очень, очень не так.
Затем нечто шевельнулось на грани зрения.
Я резко повернулся… и обнаружил, что смотрю на свое собственное искаженное отражение лица в витрине закусочной.
Но двигалось не мое отражение – в этом я был уверен.
Что-то шевельнулось по ту сторону стекла. В здании, на двери которого висела табличка с надписью "Добро пожаловать, мы открыты!"
Я подошел ближе. Солнечный свет отражался от блестящего чистотой стекла, превращая внутренность закусочной в темную пропасть.
Я приложил ладони к окну и заглянул внутрь.
И сначала не понял, что вижу.
Ужасная, скользкая дрожь пробежала по спине. Желудок скрутило от ужаса. Я стоял, прижимаясь к стеклу и смотрел на на манекены, когда-то увлеченные своей пластиковой трапезой…
Только теперь все головы повернулись, и уставились прямо на меня.
Я отпрыгнул назад и сделал то, что подсказывали инстинкты: побежал.
Слепое, стремительное бегство куда-нибудь – куда угодно, только подальше отсюда.
Здания превратились в сплошное разноцветное полотно, но я кожей чувствовал, как пластиковые мужчины, женщины и дети поворачивают пластиковые головы, чтобы посмотреть мне вслед.
Чувствовал, стремглав сворачивая с главной улицы в тихий переулок, как их мертвые глаза впиваются мне в шею.
Я врезался в мусорный бак – тот, что никогда не знал и никогда не узнает вкуса мусора.
Глубоко вдохнул и, наконец, задумался, что же мне делать.
Автобусная остановка.
Да. Надо вернуться к...
Где была автобусная остановка?
Я выглянул из переулка и посмотрел в обе стороны.
Главная улица осталась позади, теперь вокруг был чистый пригород, с всего парой крупных зданий: церковью, зданием суда, ярко-красным пожарным депо.
Городок превратился в зеленое море, простирающееся насколько хватало глаз.
Автобусной остановки не было. Не было ничего, кроме...
Гринсвилла.
Я смотрел на идеальный город – тихий и безжизненный, как на открытке, – и чувствовал, как мои надежды и мечты рушатся.
Предполагалось, что это будет моя новая жизнь. А оказалось…
Чьи-то руки схватили меня сзади и потащили обратно в переулок.
И я завопил.
Мужчина в костюме был весь в крови. Пропитался ею.
Я с трудом узнал его. Лицо – окровавленное, изуродованное месиво – свисало клочьями с белого, как кость, черепа.
Он ехал на автобусе в Гринсвилл. Их было двое: фетровые шляпы надвинутые на глаза, пальто поверх костюмов…
А теперь один из них умирал.
Он двигался, как издыхающее животное, сбитое пикапом. Цеплялся за мою рубашку окровавленными руками и пытался подняться.
Не думаю, что он понимал, что у него нет обеих ног – они были грубо оторваны выше колен. Ничего не осталось кроме искореженных обрубков, из которых с силой хлестала кровь.
– Пожалуйста… – Он застонал хриплым от боли голосом. – Беги...
И рухнул на землю – марионетка с перерезанными ниточками – и я услышал приглушенный стук из-под его куртки.
Я сглотнул, искренне желая убежать и не желая прикасаться к изодранному костюму, все еще теплому от красной крови...
...Но я был родом из страны Мета, Смерти и Перегара – и сразу понял, что это за стук.
Поморщившись, я осторожно расстегнула его пиджак, извлекая на свет пистолет 38-го калибра, аккуратно лежащий в наплечной кобуре.
Рядом с ним, во внутреннем кармане, лежал значок.
Движимый лишь любопытством, я вытащил его и раскрыл.
С.П.А.
Сверхъестественное правоохранительное агентство.
Это что еще за херня?
Но мне было все равно. Я хотел только револьвер. Было бы приятно держать его в руках. Утешительно.
Я расстегнул кобуру и потянулся за пистолетом.
– Не хмурься, – произнес пластмассовый голос.
Я поднял глаза и увидел напарника мужчины, стоящего у входа в переулок.
Его лицо, пустое и невыразительное, мгновенно выдало, кем он стал.
Одним из них.
– Здесь все улыбаются, – проскрипел он. – Это единственное правило.
Затем его лицо вытянулось, и я понял, что он был не просто манекеном – он был чем-то гораздо, гораздо худшим.
Я выхватил пистолет. Голова манекена раскололась пополам,верхняя часть откинулась назад, словно на шарнире, обнажив рот, полный зазубренных, острых как иглы зубов – зубов, сделанных из разбитого фарфора.
Его глаза, черные и безжизненные, превратились в щелочки, четыре огромных насекомоподобных отростка вырвались по бокам пластикового паразита.
Ухмыляющаяся тварь упала вперед и поползла ко мне на четвереньках, как какое-то кошмарное насекомое, словно рак отшельник, скрывавшийся в оболочке манекена, как в панцире.
Оно помчалось вверх по переулку. Высокий, дребезжащий вопль вырвался из глубины его горла.
В ответ раздалось еще больше криков – десятки, дюжины, сотни воплей раздались из каждого дома и улицы, каждого магазина и здания в Гринсвилле.
Все эти фальшивые люди с их фальшивыми жизнями и фальшивой одеждой были заражены чем-то... чем-то, что корчилось и извивалось прямо за пластиковыми улыбками.
Эта догадка сбила меня с ног, словно товарняк. Вспышка страха поглотила мой крошечный, несовершенный мир, как черная дыра.
Поглотила стены переулка.
Поглотила револьвер в моей руке.
Завеса тьмы закрыла мне зрение, а пластиковый паразит все наступал.
Я должен был бежать.
И не мог пошевелиться.
Вокруг был только страх, охватывающий со всех сторон острый страх…
Я втянул воздух в легкие и превратил его в рев.
Револьвер материализовался в моих руках, тяжелый и успокаивающий.
Я навел его и нашел спусковой крючок.
БАМ! БАМ! БАМ!
Три пули 38-го калибра пронзили существо насквозь. Брызги пластика и крови разлетелись вокруг, одна насекомоподобная конечность оторвалась от сустава, половина его лица взорвалась и тварь, наконец, рухнула на землю.
Мир вокруг меня резко прояснился.
Я с трудом поднялся на ноги, побежал, как ветер…
И оказался на главной улице лицом к лицу с армией манекенов.
Их были сотни – мужчины, женщины, дети – море летних платьев, брюк цвета хаки, рубашек поло и костюмов...
Стена улыбающихся пластиковых лиц, едва сдерживающих то, что скрывалось под ними...
В револьвере, который безвольно висел у меня на боку, осталось три патрона.
Мне понадобилось бы три тысячи, и даже тогда не было бы шансов на победу.
И, словно подчеркивая эту мысль, обитатели Гринсвилла изменились.
Их головы разом откинулись назад, обнажив неровные зубы.
Насекомоподобные отростки пробились сквозь пластиковые бока, разрывая одежду, пробуя воздух на вкус.
Армия идеальных людей преобразилась.
Пластиковые паразиты выбрались из панциря.
Воздух наполнился какофонией дребезжащих воплей.
Я повернулся, чтобы бежать…
…и обнаружил, что окружен десятками улыбающихся существ, снующих по стенам зданий, по переулкам и витринам магазинов.
Так и настал конец.
Конец для ребенка, который ничего так не хотел, как просто ластик – ластик, чтобы стереть прошлое и начать все заново.
Это разбивало мне сердце. Сокрушительное осознание того, что здесь и сейчас была только одна вещь, которую я мог контролировать.
Я приставил револьвер к подбородку и…
…увидел слив канализации, вмонтированный в бордюр.
Пластиковые паразиты наваливались со всех сторон. Я не раздумывал, просто бил и бил ногой по решетке.
А потом нырнул вперед ногами в узкий желоб, надеясь, что не раскрою череп об острый бетонный край.
Небо и свет исчезли, я провалился в темноту.
Столкновение с землей выбило из меня весь воздух. Я захрипел и, шатаясь, поднялся на ноги, отчаянно пытаясь уйти от полосы солнечного света, пробивающейся сквозь желоб.
В узкой щели наверху проплывали очертания тварей. Крики сплетались.
Я брел вперед во мраке, блуждая по лабиринту грязи и слизи, скрывающемуся под идеальным, как на открытке, городом.
Чем дальше я пробирался по грязным коридорам и залитым илом переходам, тем тише становились вопли.
Я шел вдоль реки густой коричневой жижи, журчащей вниз по течению... надеясь, что она выплюнет меня на солнечный свет где-нибудь далеко-далеко отсюда.
Но единственным солнечным светом, который я видел, был тот, что проникал сквозь канализационные решетки.
Иногда я останавливался, чтобы посмотреть на город, который должен был стать моим новым началом – город, заполненный манекенами, и застывший во времени...
Застывший ровно до того момента, пока то, что жило под пластиковой оболочкой, не решит проснуться.
И так я слонялся много дней. Размытые картины. Обрывки воспоминаний. Мое бесконечное путешествие по канализации Гринсвилла.
Некоторое время спустя я нашел бойлерную.
Прошел по узкому коридору, спустился по винтовой лестнице, и оказался в широком, похожем на пещеру помещении. Оно было залито странным подземным светом и опутано толстыми трубами и резервуарами, циферблатами и рычагами.
Так по-библейски. Огромный живой организм, пульсировавший с ужасающей энергией – шипящий пар, клубящийся дым.
Жара была невыносимой.
– Боже мой, - прошептал я, осознав, что скрывается за оборудованием.
Толстые пласты плоти пульсировали в промежутках между трубами и чанами – как будто что-то огромное, ужасная гора горячего мяса покрывала металл, как шелуха.
Я чувствовал кислый запах. Он заполнил мое горло и проник в легкие.
Это было мучительно.
Я не мог этого вынести.
Приставил револьвер к виску и нажал на курок.
Пистолет не выстрелил.
Пол не окрасился последним рисунком моих мыслей и чувств.
Раздался лишь бессильный щелчок, от которого мне захотелось согнуться пополам в приступе безумного смеха.
Когда падал в канализацию, я, должно быть, сдвинул цилиндр.
Это было легко исправить.
Я дважды нажал на спусковой крючок
Щелк.
БАМ!
Шальная пуля просвистела через всю комнату и ударилась о чан.
С шипением вырвалась сердитая струя пара, превратившись в кипящее облако...
И мысль ударила меня, как молот.
Здесь никого нет. Мне некому позвонить. Некому рассказать. Некому, кроме... тебя.
Мой безымянный, безликий сообщник.
Телефон цеплялся за жизнь достаточно долго, чтобы я успел закончить писать это. У меня осталось всего 2%, чтобы рассказать тебе, чем все закончится...
Когда я начинал писать, конец терялся в смутном мареве. Теперь все ясно – залито кровью и внутренностями.
Это, конечно, не счастливый конец – подобные истории, даже самые лучшие, обычно не благосклонны к таким людям, как я.
Моя судьба была расписана с того момента, как началась. Я попытался переписать концовку и посмотри куда меня это привело...
...в жару умирающей котельной.
Я потратил большую часть часа, поворачивая каждый диск и рычажок, которые смог найти, и теперь это место – то, что скрывает массивное нагромождение из плоти – варит в своих внутренностях что-то мощное...
Взрыв, я надеюсь, уничтожит город раз и навсегда.
Каждый циферблат в поле зрения находится в красной зоне, стрелки испуганно дрожат, вырывается пар и поднимается жар.
Я не знаю, является ли это живое существо из плоти – то, что за трубами – хозяйкой города, его матерью или мозгом...
Но я точно знаю, что огонь – это лекарство от ненормальности.
И как только я закончу излечение Гринсвилла, ни один из его пластиковых паразитов больше никогда не улыбнется.
~
Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты
Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК
Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Было это тогда, когда видеорегистраторов ещё не изобрели. А "учителя" на дороге уже были (как же без них). Еду я на своём стареньком Опеле по длинной улице между двумя оживлёнными проспектами, никого не трогаю, а сзади мне нетерпеливо сигналит Таврия(!), вся в обвесе, с трофи-фарами на багажнике и на передке, с бум-боксом, всякими иконками и цацками на торпеде. Места для обгона - хоть жопой ешь, но ему надо, чтобы все расступались перед Шумахером. Я прижался вправо, дал ему дорогу, так он ещё и тормознул передо мной, напомнив о правилах хорошего тона на дорогах, и газанул вперёд. Прилично так разогнался, наверно на 80. Только впереди был светофор, и все остановились перед ним. У "учителя" то ли тормоза были говённые ("Таврия" всё-таки не Мерс), то ли клювом прощёлкал, но практически со всей дури он своим обвесом воткнулся в жопу стоящего в его ряду BMW 5-й серии. Я только и успел, проезжая мимо, полюбоваться свежим натюрмортом, да отметить краем глаза в бэхе трёх крупных пацанчиков специфической наружности.
