Как-то раз, ещё в 1981 году, дедушка взял меня с собой на принадлежавшую ему старую заправочную станцию, стоявшую на окраине небольшого городка Шервуд, штат Арканзас. Он решил, что лавочку пора закрывать. Дедушка управлял этой станцией почти всю свою жизнь, с тех пор, как сам был школьником, и нанимал других ребят, чтобы они подменяли его, пока сам он ходил на занятия.
Но к середине 70-х проложили многополосное шоссе, и люди почти перестали ездить по дороге, на которой стояла дедушкина заправка. А жаль – станция была настоящей архитектурной диковинкой. Она называлась «Круглая вершина» и была похожа на крошечный замок: одинокая башенка с белыми стенами и остроконечной крышей, покрытой красной черепицей, пара бензоколонок, а внутри едва хватало места, чтобы развернуться. Съехав с шоссе, вы должны были проехать около мили по болотистой местности, по дороге, на обочинах которой росли кипарисы, прежде чем перед вами открывался вид на это крохотное сказочное здание. Волшебное место.
В общем, в тот день дедушка спросил, не хочу ли я поехать с ним, чтобы посмотреть на «Вершину», пока она ещё не закрылась. Заняться было нечем, и я согласился. Стоял прохладный мартовский день, промозглый ветер забирался под пальто и пробирал до костей.
Мы добрались до станции. Дедушка обошёл здание снаружи – наверное, проверял, не успел ли кто-нибудь намусорить. Он старался держать «Круглую вершину» в чистоте, пусть по этой дороге почти никто и не ездил. Вернувшись, дедушка огляделся, проверяя, не приближается ли машина, и пригласил меня войти. Он сел на маленькую скамеечку возле входной двери.
На его лицо словно набежала тень, и он скорчил гримасу, будто его вот-вот стошнит. Чтобы вы понимали: люди называют моего дедушку «Весельчак». С кем и о чём бы он ни говорил, он всегда старался сказать собеседнику что-нибудь приятное. Улыбка никогда не сходила с его лица. Если бы я не знал его так хорошо, то подумал бы, что он рад закрыть, наконец, своё давнишнее предприятие. Поэтому, когда я увидел у него на лице это выражение, меня охватило странное, болезненное чувство.
- Присаживайся, Рикки, ‑ сказал он и похлопал ладонью по скамейке.
- Я расскажу тебе одну историю, Рикки, - сказал он, - которую ещё никогда никому не рассказывал.
Он посмотрел на небо, будто искал там что-то, и задумчиво потеребил пальцами нижнюю губу.
- Ты знаешь, каково это – работать в таком вот месте, одному, ночью?
Конечно, я ответил «нет». Дедушка никогда не рассказывал о работе на станции.
- Только ты, вентилятор, радио и далёкие звуки машин, которые едва слышно из-за стрёкота и жужжания насекомых, Рикки. Смотришь на тёмную дорогу, на то, как она скрывается в темноте болота, и кажется, что может случиться вообще всё, что угодно. Жуткое ощущение, понимаешь?
- Но это всё наши мозги. Мы придумываем себе столько всякого, что никакие настоящие ужасы с этим не сравнятся. Ну, или, по крайней мере, мне хочется так думать.
Он остановился ненадолго, продолжая смотреть в небо.
- Было это, значит, где-то в июле или августе 1953 года, - сказал он. – В те времена я не мог позволить себе платить помощникам больше четырёх баксов в неделю. Не так уж и много, даже по тем временам, так что мне самому частенько приходилось работать на станции, в любое время суток. На этой дороге было не так уж много мест, где можно было остановиться и передохнуть, так что, понимаешь, люди так или иначе притормаживали тут, даже если бензин был им без надобности. Так что я старался, чтобы это место было открыто как можно дольше. Ну и иногда приходилось коротать тут ночи, куда без этого.
Та ночь ничем не выделялась, кроме жары. Лето 1953 года, Рикки. Такое чувство, что Бог тогда включил под нами жаровню, да и задремал. Знаешь такое выражение – на тротуаре можно поджарить яичницу? Так вот, в тот год яйца варились вкрутую раньше, чем курица успевала их снести. А охладиться было совершенно нечем. Здесь, на станции, у нас стоял старый электрический вентилятор на стойке, и всё. А у тех, кто ехал из Сент-Луиса, было только «четыре-шестьдесят». Понимаешь, о чём я? Четыре окна вниз, шестьдесят миль в час. Чистилище на колёсах.
Все, кто к нам подъезжал, казались немного не в себе. Да я и сам чувствовал, что схожу с ума. Ты потеешь и потеешь, пока не начинаешь чувствовать себя ворохом пропотевшего тряпья, хотя вентилятор дует тебе прямо в лицо. Встаёшь и выходишь на улицу, и кажется, что тебе на плечи обрушивается сплошная стена жары.
Вот, например, один парень подъехал на старом Ленд Крузере Студебеккер. Вышел из машины и просто уставился на бензонасос. Я вышел и предложил ему заправиться, а он вытаращился в ответ так, будто у меня шесть голов. «Нет, мне бы только дорогу спросить…» - пробормотал он, но не успел договорить, как я заглянул в дом и вынес ему бесплатную дорожную карту, мы их всем раздавали. Он кивнул, сел в машину и уехал.
Или другой пример. Одна семья остановилась заправиться, и я заметил, что задние сиденья в машине были опущены, чтобы дети могли там спать. Глава семейства вышел из машины и ходил вокруг, бормоча что-то о том, как здорово они проводят время. В это время одна из детей, маленькая девочка, высунулась из окна, так что её волосы разметало ветром, и протянула мне три бутылки колы.
- Мистер, вы не могли бы их выбросить?
Я кивнул, немного замешкавшись, потому что бутылки были полными, а потом понял, что дело в том, что эта семейка просто не делала остановок, чтобы сходить в туалет.
Так продолжалось день за днём, и все уже едва переставляли ноги от жары. А однажды вечером, перед самым закатом, мне позвонил мой приятель, Эл Планкетт.
Тут дедушка на мгновение замолчал и посмотрел на меня. Я, кажется, впервые заметил, каким морщинистым было его лицо.
- Эл был немного не от мира сего. Он увлекался всякими странными штуками, оккультизм и всё такое. Летающие тарелки и маленькие зелёные человечки были его коньком. Но я ничего не имел против него. Он соглашался выйти поработать на станции почти в любое время и был у меня на хорошем счету. Он всегда серьёзно относился к работе. Рабочая этика, если хочешь.
Так вот, Эл звонит мне на станцию и говорит, что ему надо выйти поработать. Я спрашиваю, зачем, Эл? Эту ночь я могу отработать и в одиночку. А он настаивает. Говорит, не может оставаться дома. Эл жил один в Джексонвилле. Он так и не женился, что казалось мне немного странным, но, наверное, всё свободное время он тратил на написание этих его писем в газеты.
Конечно, говорю, Эл, выходи, если хочешь. А он с облегчением: - О, спасибо, Весельчак, ты просто мой спаситель.
Я ещё подумал, как-то странно это прозвучало. Но Эл, говорю тебе, вообще был странноватым, да и коротать ночь на станции в компании всяко приятнее.
Так вот, Эл появился минут через десять. Он был в джинсах и старом свитере, под глазами огромные мешки, и выглядел он так, будто неделю не мылся. Так что я сразу понял, что у него что-то случилось.
- Что нового, Эл? – спросил я его. А он закрыл дверь и выглянул в окно, будто за ним кто-то следил.
Он покачал головой – прямо-таки затряс, сел рядом со мной и достал зажигалку. А сигарет у него опять не было, и бумажник он тоже не захватил. Делать нечего, дал ему пять центов и четвертак, чтобы он купил пачку в автомате. Эл закурил и, кажется, немного расслабился. Но решился что-то сказать, только выкурив ещё пару сигарет.
- Мне кажется, за мной кто-то охотится, - сказал он.
- Да кто может за тобой охотиться, Эл?
- Ну, эти, ты знаешь, - и он махнул рукой, наверное, имея в виду «издалека».
Я не знал, что на это можно ответить. Наверное, подумал я, ему просто приснился плохой сон. Так бывает, если у тебя слишком богатое воображение и ты живёшь в месте, где ничего никогда не происходит. Так что я просто подошёл и похлопал его по плечу.
- Оставайся тут, сколько хочешь, Эл, - сказал ему я.
Поначалу это была самая обычная ночь, ну, не считая жары. Я начал проводить инвентаризацию газировки и прочего, и попросил его сходить и наполнить баки. А так мы, в основном, сидели, потели и слушали радио. Эл успел выкурить целых две пачки «Пэлл-мэлл», и всё время бросал взгляды в сторону окна.
Так прошло несколько часов. Потом, около десяти часов вечера, примерно за час до закрытия, я услышал звонок – прибыл посетитель. Я разбирался с бухгалтерией, так что попросил Эла выйти и заправить. А он не отвечал. Я голову поднял, а он у окна застыл и на улицу смотрит.
- В чём дело? Что там такое?
- Это… Это они пришли, - заикаясь, ответил он.
Я ничего толком не понял, поэтому только покачал головой, отложил бумаги и направился к двери.
- Весельчак, не ходи! Не выходи наружу!
Но я его не послушал и вышел на улицу, в жару.
Тут дедушка снова сделал паузу.
- Лучше бы я этого не делал. Но, скорее всего, итог всё равно был бы тем же самым.
И вот вышел я к насосам и увидел двух очень высоких мужчин в чёрных шляпах-дерби. Знаешь, сейчас люди уже редко носят шляпы, но даже в 1953 встретить человека в шляпе можно было не так уж часто. А потом я заметил, что на них одинаковые, явно шитые на заказ, костюмы. На улице было градусов под сорок, так что это было тоже более, чем странно. И по ним было нельзя сказать, чтобы жара доставляла им какие-то неудобства, не то, что у всех наших обычных посетителей. Они выглядели совершенно безмятежно, и у обоих на лице была одинаковая приятная улыбка, которая показалась мне какой-то неправильной.
Один из этих парней сделал такое движение рукой в сторону машины и попросил: «Пожалуйста, пополните запасы». Именно так, слово в слово. Я запомнил это, потому что это звучало как-то странновато.
Я пожал плечами, кивнул и пошёл к их машине. В ней сидел третий мужчина, в таком же костюме. Он сидел на пассажирском сидении, глядя прямо перед собой, а на лице у него было точно такое же располагающее выражение. А потом я обратил внимание, что машина тоже была какая-то странная. Она сверкала серебром, у неё были очень гладкие обводы, в общем, я никогда раньше такой модели не видал. Она выглядела совершенно новой. Я решил, что это какая-то новая модель, видимо, из северных штатов. Эмблемы производителя нигде не было видно, на дверях не было ручек, и, что ещё важнее, люка топливного бака тоже не было видно, ну, или я просто его не замечал. Я повернулся, чтобы спросить об этом тех мужчин, и увидел Эла – он стоял в дверях станции, засунув правую руку под свитер, и смотрел прямо на них.
- Уходите! – крикнул он им. – Вы не можете сюда войти. Вы и сами это знаете.
Двое мужчин стояли неподвижно, не говоря в ответ ни слова. Затем я услышал позади звук мотора и, повернувшись, увидел, что серебристая машина завелась и уже выезжала задом со стоянки, а человек в костюме, сидевший на пассажирском сидении, всё так же смотрел прямо перед собой и улыбался. Проследив за тем, как машина исчезает в темноте, я развернулся и увидел, что двое других мужчин тоже исчезли.
Я почувствовал запах, знаешь, будто кто-то резко газанул, такой сернистый запах иногда чувствуется на дорогах, и повсюду плавали маленькие огоньки. Я сперва подумал, это светлячки, но они были немного крупнее и голубоватого оттенка. Эл тем временем бешено махал руками, чтобы я скорее возвращался внутрь.
- Это что сейчас такое было, Эл? – спросил я его.
- Я не… Я не могу… - пробормотал он в ответ и уставился в пол, обхватив себя за плечи. Другая его рука всё ещё сжимала что-то под свитером.
- Что это у тебя там? – сказал я.
- Долгая история, – ответил он. – Не спрашивай об этом. Пока ты ничего не знаешь, ты в безопасности. И мы оба в безопасности, пока я здесь.
Пришлось ему поверить. Что ещё я мог сделать? Поэтому я сказал ему, что он может оставаться, пока я не закрою заправку, а потом ему придётся идти куда-нибудь ещё. Он ответил, что всё понимает, но сказал это совсем невесело.
Следующий час тянулся, как патока. Казалось даже, будто стрелки идут назад. В нос бил тот серный запах, и у меня ужасно разболелась голова. Будто этого было мало, вентилятор отказался работать, и внутри было жарко, как в аду. Даже заход солнца в том году не приносил облегчения.
Когда появлялись посетители, Эл не хотел выходить, так что работать приходилось, в основном, мне. И мне было не по себе, понимаешь, Рикки? Да и кто бы на моём месте мог оставаться спокойным. Я почти потерял голову от страха. Лампы, висевшие на заправке, отбрасывали длинные тени, и мне мерещились в них эти мужчины в чёрных костюмах, застывшие в напряжённых позах. Очередные огоньки фар вдалеке приводили меня в ужас. Я был уверен, что фары парят над землей и светят под каким-то невозможным углом, а потом показывался какой-нибудь обычный старый «Шевроле». В общем, ты понимаешь, я был немного не в себе.
Наконец, часы показали десять. Я закрыл кассу. За последний час я уже дважды успел сменить рубашку – запасные лежали в шкафу, на случай, если старая совсем пропитается потом. Я спросил Эла, готов ли он идти. Он ответил, что да, готов, только если я подброшу его до дома. Я согласился.
Мы открыли дверь, и эти трое мужчин были там. Стояли прямо перед нами. У меня упало сердце.
Я услышал какой-то жуткий звук. Сперва мне показалось, что это кричит Эл, но тут же сообразил, что это было радио. Оно снова включилось, и из него доносились помехи. Я даже не мог предположить, что радио может издавать такие громкие звуки.
В прошлый раз я не обратил на это внимания, но рост мужчин был не менее семи футов. Но, несмотря на это, они не глядели на нас сверху вниз – они смотрели строго прямо перед собой и приближались к заправке. Тот, что был слева, махнул рукой в мою сторону, и я почувствовал, будто в меня врезался грузовик с доброй тонной кирпичей. Я отлетел назад, врезавшись в груду коробок у стены.
Эл открыл было рот и потянулся рукой под свитер, но двое мужчин схватили его за руки, прежде чем он успел сделать хоть что-то. Приёмник начал сам собой переключать станции, не сбавляя громкости, пока, в конце концов, не остановился на одной. Братья Эймс повторяли одну и ту же строфу:
Третий мужчина стоял в дверном проёме, он повернулся в мою сторону, но совсем не смотрел на меня. Двое других схватили свитер Эла и разорвали его, как будто он был сделан из бумаги.
У Эла что-то было на коже, будто кусок металла, чуть выше пупка.
Одно мгновение, и мужчины разорвали и остальную одежду, Эл только беспомощно бился в их руках.
Один из мужчин дотронулся до этого кусочка металла, и головная боль, которую я испытывал всё это время, тут же стала намного сильнее. Я едва мог держать глаза открытыми, а звуки визжащего радио вдруг как будто отдалились. Потом была ослепительная вспышка синего света, и я почувствовал, будто меня приподнимает над землёй.
Открыв глаза, я понял, что нахожусь посреди белой пустоты, которая, кажется, тянулась бесконечно во все стороны. Белизна и пустота, и ничего больше. Я не мог шевельнуться. Я посмотрел вверх, и увидел в небе над собой огромный чёрный треугольник. Я не мог понять, неподвижен он или очень медленно, но приближается, слегка вращаясь, ко мне, и меня охватила ужасная паника. Я был готов бежать со всех ног, куда глаза глядят, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. А потом я понял, что слышу крики, вперемешку с каким-то странным звуком.
Сперва мне показалось, что это снова радиопомехи. Но потом до меня дошло, что это больше похоже на звук, с каким жарится на сковородке мясо.
Прямо передом мной, не знаю, насколько далеко, лежал на земле Эл, совершенно голый. Вокруг него стояли те трое мужчин, тоже полностью обнажённые. На их телах не было ни волоска, и они казались совершенно одинаковыми, как пластиковые манекены. Они смотрели на него всё с тем же располагающим выражением на лицах. Тут я обратил внимание, что белое поле вокруг тела Эла стало красным. Всё выглядело так, будто он разжижался. Небольшие кусочки его тела отлетали в стороны, окрашивая то, на чём он лежал, в алый и розовый цвета. Эл кричал, как младенец. Вскоре всё, что было Элом Планкеттом – кожа, мышцы, кости, - сгнило под взглядами тех мужчин, а то, что осталось, обратилось в розовый туман и рассеялось в воздухе. И я уверен, он до последнего чувствовал всё, что с ним происходило.
Дедушка сглотнул. Я понял, что разговор даётся ему непросто. До этого момента я не был уверен, стоит ли верить в его историю. Но именно эта пауза всё решила. Его ноздри подрагивали, когда он говорил. Если дедушка и был актёром или лжецом, то чертовски хорошим. Я почувствовал, что он переживает сейчас этот момент заново, возможно, впервые за десятки лет.
- Вскоре он перестал кричать, - продолжил дедушка. – Над тем, что осталось от его тела, повис в воздухе тот кусок металла, который я видел раньше у него на животе, и он казался гораздо больше, чем раньше. Об Эле напоминало только розовое пятно, и оно тоже постепенно исчезало.
Все трое мужчин повернулись ко мне, Рикки. Ты и представить себе не можешь, какой ужас я тогда испытал. Я бы предал кого угодно, отдал бы всё, что угодно, лишь бы не испытывать на своей шкуре того, что, как я знал, произойдёт, если они остановят на мне свои взгляды.
Но вместо этого я снова почувствовал ужасную пульсацию, та треугольная штука наверху, кажется, извергла из себя водопад черноты, и меня будто опять подняли. И я оказался здесь, на станции, а жужжание в ушах превратилось в голоса братьев Эймс, которые всё ещё пели:
- Безлунная ночь, На небе совсем не видно Луны…
А потом песня оборвалась, и, я уверен, до меня донёсся чей-то голос. «Никому не говори, - сказал он. – Никому не говори».
И я никому не говорил о том случае до сегодняшнего дня.
Дедушка посмотрел на меня и улыбнулся. Но это была невесёлая улыбка, и я не чувствовал в ней ни капли обычного тепла.
- Ладно, забудь об этой ерунде, - сказал он. – Наверное, это всё мне померещилось из-за жары.
Остаток дня мы почти не разговаривали, вычищая со станции старые банки из-под газировки и всякие мелочи и загружая их в дедушкин грузовик. Он больше ничего не рассказывал ни об Эле, ни о мужчинах в костюмах, а я не мог найти в себе силы продолжить его расспрашивать.
Несколько лет спустя я вспомнил эту историю, и мне стало любопытно. Я навёл справки об Эле Планкетте. Сначала я думал, что этого парня никогда не существовало, а дедушка просто подшутил надо мной. О нём не было никакой информации. Ни живых родственников, ни могилы, ни даже некролога. Но потом мне посчастливилось найти кое-что в публичной библиотеке в Джексонвилле. Это была газетка об НЛО 50-х годов, с именем Эла прямо на обложке.
В основном он писал безобидные статьи о криптидах и зелёных человечках. Но последней его работой была статья, рассказ от лица самого Эла, где он писал о том, как нашёл что-то в лесу. Металлический предмет. Он был уверен, что это часть инопланетного корабля или какого-то оружия. Рядом с ним происходили странные вещи, вроде замедления времени или левитации. И ещё он говорил о странных людях в строгих костюмах.
Он писал, что думает, что они живут среди нас. Что они не слишком хорошо нам подражают, но быстро учатся. Я вспомнил невесёлую дедушкину улыбку. Я подумал обо всех людях, которых видел в своей жизни, и которые показались мне чуточку… неправильными. Я вспомнил о том, что эти мужчины могли сделать одним лишь своим взглядом.
С тех пор страх навсегда поселился в моей душе.
