Он был старым. Старее, чем Бог. Старее, чем стофутовые сосны, возвышающиеся над ним.
Он напоминал люк подводной лодки, установленный на низком бетонном подиуме, прочно укоренившимся в лесном грунте. На ржавой ручке колеса, с болтами размером с яблоко, топорщилась густая борода из сосновых иголок.
Металл застонал в знак протеста, заскрипел, разрывая слой ржавчины, надежно заваривший механизм.
Вместе мы приоткрыли крышку. Она была тяжелой – тяжелее, чем целый дом. Наконец, она откинулась на петлях, выпустив облако затхлого воздуха. Тьма, казалось, выплеснулась из люка – будто она была заточена внутри веками и теперь стремилась покрыть весь мир.
Казалось, что в лесной подстилке открылась огромная металлическая пасть. Пасть хищника. Голодная и готовая к трапезе.
Мы посмотрели вниз. Служебная лестница из стержней, подобных арматуре, опускалась в темные неизведанные глубины бетонной трубы.
Тусклое солнце, пробивающееся сквозь облака, сражалось с тьмой и проигрывало, проникая всего лишь на пять футов вниз, прежде чем тень захватывала спуск в свои владения.
Сэмми нашла камень, похожий на кошачью голову, и бросила его вниз.
Камень со свистом улетел в темноту.
Мы – две девочки-подростка в лесах Вашингтона – прислушиваясь ждали звука. Стука камня о дно. Стука, которого так и не последовало.
Я проводила этот месяц лета с кузиной Сэмми в доме нашей бабушки в Северном Вашингтоне. Это был серый пасмурный июль. Я только приехала, а царство грозовых туч уже надвинулось с океана и разбило свой лагерь над нашим уголком Вашингтона, обрушив на него бесконечную морось, превратившую мир в промозглое и неприятное место.
Сегодня, однако, тучи расступились, внезапно впустив поток солнечного света и оставив нас с Сэмми наедине с нашей ежедневной дозой бунта (двумя тайком взятыми сигаретами).
С сигаретами в руках мы пробирались сквозь деревья за бабушкиным домом в поисках подходящего "гранжевого" места, чтобы закурить. Мы шли по тонкой извилистой пешеходной тропинке, в конце концов сойдя с нее в широкое, первобытное буйство леса – не то, чтобы вызывающее клаустрофобию, но достаточно густое, чтобы массивные сосны боролись за пространство для корней.
Мы шли без тропы не больше десяти минут, и вдруг Сэмми окликнула меня, указывая на закрытый люк, который мог бы поглотить нас целиком.
Мы убрали тонкий скелет ветвей, большой слой мха, заросли кустарника, и, наконец, откопали нечто, что могли бы использовать городские рабочие в ярко-оранжевых жилетах для доступа к газовой магистрали...
...Что было странно, потому что на люке не было никаких знаков, указывающих на его происхождение. Не было даже предупреждений с громкими ссылками на уголовный кодекс, для устрашения потенциальных вандалов.
Люк приводил в замешательство – как будто отсутствие обозначения означало, что ему здесь не место.
Как будто он был нелегальным.
Сэмми спросила меня о чем-то. Я подняла на нее глаза:
– Что это? – повторила она, с любопытством глядя на люк.
– Я не знаю. Я не знаю, что это такое.
Но я знала, что он старый. Старее, чем Бог. Старее, чем стофутовые сосны, возвышающиеся над ним.
Теперь люк открылся, и Сэмми захотелось спуститься вниз.
– Давай, Лейни, – простонала она, – будет весело. Мы осмотримся, сделаем несколько снимков для наших страничек в соцсетях...
– Я не занимаюсь этим дерьмом, - отмахнулась я. – Социальные сети – это смерть рационального мышления.
– Ну да, да, – проворчала она, – но что мы будем тогда делать, тусоваться с бабушкой весь день и смотреть "Мятеж без причины" с бесконечной рекламой?
Я долго, задумчиво затянулась несвежим "Винстоном", не желая признавать, что была в некотором роде... в ужасе.
Я не только боялась того, что крышка люка захлопнется и похоронит нас, просто от одной мысли о спуске по этой лестнице, теряющейся в тенях, – о том, чтобы исчезнуть в темном тихом чреве земли – мне становилось дурно.
К счастью, оправдываться не пришлось: начался дождь.
– Вот дерьмо, – прошипела Сэмми, когда первые капли холодной мороси упали серым покрывалом. – Помоги мне закрыть люк. Не хочу, чтобы его затопило.
Дождь висел в воздухе мелким туманом, и я очень сомневалась, что люк "зальет", но была более чем счастлива помочь ей закрыть это темное жерло.
Мы сделали это – вместе – прежде чем отправиться обратно через деревья, оставив люк позади.
Когда мы, наконец, добрались до бабушкиного дома, одежду можно было выжимать.
Бабушка вручила нам по тарелке с горячей лазаньей, мы вместе посмотрели очередное реалити-шоу.
Дом моей бабушки не был лишен изящества – двухэтажное викторианское здание, выцветшего темно-красного цвета, заросшее травой, с открытым участком, огороженным кованым забором, и, как будто, отягощенное столетней историей.
Дом будто вышел из фильмов Тима Бертона – готическое поместье, окруженное лесом. Одинокий плот, затерянный в море деревьев.
Я поселилась в старой отцовской комнате – хаосе из древних плакатов и пластинок. Ветхие панковские реликвии, типо The Gun Club и The Wipers.
Несмотря на весь этот винил, я слушала Spotify, где Боуи завывал Moonage Daydream. В комнату проскользнула Сэмми, вся в предвкушении приключений..
– Давай, - сказала она взволнованным, задыхающимся шепотом, – пойдем.
Было уже поздно. Темно и поздно – я думал, что она давно легла спать. Но Сэмми заняла место на краю моей кровати, заряженная нервной энергией.
Сняв наушники, я повернулась. Ее глаза были широко раскрыты и наполнены волнением.
– Что? Куда..? – скривилась я в недоумении.
– Ну к той штуке. Дыре в земле.
От упоминания люка – пасти – у меня мурашки побежали по коже.
– Ты чего? Ни за что. Сейчас же типа... ночь.
– Так атмосфернее, - возразила она.
– На улице кромешная тьма.
– Ну и что? Мы снимем влог или что-то типа того. Сделаем видео. Не знаю, будет весело.
Я застонала, покачав головой:
– Тогда я пойду без тебя, – фыркнула Сэмми.
– Ага. Совершенно одна. Так что, если меня начнут домогаться мутанты, живущие под землей, это будет на твоей совести. Потому что ты старшая кузина и все такое.
– Не будь сукой, – сказала я, чувствуя, как вспыхивают щеки.
Она улыбнулась, продемонстрировав ямочки на щеках – она явно забавлялась тем, что завела меня в тупик взаимного гарантированного уничтожения.
Я оказалась в ловушке: либо я иду с ней и сдерживаю ее, либо я отпускаю ее одну, и тогда может случиться что угодно. Сэмми исполнилось пятнадцать – всего на год меньше, чем мне, – но она была импульсивной и безрассудной, и обязательно во что-нибудь вляпалась бы.
Я могла бы сказать, что ничего не знаю... но если что-то случится, я не смогу с этим жить.
Несмотря на то, что мы были всего лишь кузинами, мы всегда были близки.
Сэмми могла довести меня до бешенства, но я все равно любила ее, и я видела по глазам, что она не отступится.
Я снова тяжело вздохнула. Поднялась с кровати. Накинула черную ветровку.
– Давай возьмем несколько гребанных фонариков.
Я молилась о дожде, но знала, что его не будет – тучи догорали в лунном свете, оставляя небо светлым и чистым.
В бабушкином ящике с хламом мы нашли набор налобных фонариков и теперь освещали лес двумя тусклыми полосками света.
Я прихватила и старый швейцарский армейский нож. Он на 90% состоял из ржавчины и выглядел так, будто пережил большую войну, но вдруг пригодится.
Я надеялась, что он мне не понадобится, надеялась, что мы не найдем люк, что он затеряется в гуще деревьев.
Но что-то в глубине души – онемение в самой глубине моего существа – подсказывало, что мы найдем его.
И мы нашли. Почти сразу. Она появилась из темноты – небольшая брутальная платформа, поднимающаяся из еще влажной земли.
Разве раньше он был так близко? Видимо, да. Видимо…
Сэмми снимала нас на свой телефон. Для “влога” или чего-то типа того. Кто знает. Мое зрение сжалось до головокружительной остроты, и все, что я могла слышать, – стук крови в ушах.
Я помогла открыть ей люк, смутно слыша, как спрашиваю, действительно ли она хочет это сделать.
– Конечно, хочу, – сказала она с натянутой улыбкой, убирая телефон в карман. – Это будет шикарно.
Затем она встала на лестницу и начала спускаться вниз.
Подобный звук могла издать только тяжеленная крышка, захлопнувшаяся над нашими головами.
Мы спускались по узкой трубе уже минут пять – каждая перекладина горела раскаленным металлическим холодом, который пронзал плоть и, казалось, лизал сами кости, – когда раздался громкий металлический грохот.
Мы обе застыли на ступенях. Я выше, Сэмми ниже меня, пыхтя, как усталая собака.
– Что это было? – прошептала я, втягивая спёртый воздух через ноющие лёгкие.
– Почему… – Сэмми начала своим нормальным голосом, но затем понизила его на порядок. – Почему ты шепчешь?
– Что это было? – снова спросила я.
В вопросе не было нужды. Я уже знала. Она тоже знала – я слышала, как она с шумом ползет вверх по лестнице.
Я последовала его примеру. Одна жутко холодная перекладина за другой. Ладони горели, сердце билось о ребра.
Подниматься было тяжело. Казалось, что мое тело весит слишком много. Как будто каждая конечность была закована в свинец, а я тянула себя вверх, вверх, вверх, приближаясь к тому, что, как я была уверена, там найду.
Я колотила по нему. Кричала. Зная, что единственными, кто услышит, будем мы же. Я безрезультатно долбила по металлической плите армейским ножом. Мы попробовали поймать сигнал телефона, сначала я, потом Сэмми, прижимая аппараты к шершавой, ржавой коже люка.
Никакого сигнала. Ничего, кроме...
Никого, кроме нас: двух девочек-подростков, Сэмми с рыжими волосами, и меня – с каштановыми, застрявших на ужасной лестнице. Девочек, у которых есть один путь – вниз.
– Мне это не нравится, – прохрипела Сэмми. Она звучала как маленькая девочка, сжимающая в руках своего плюшевого мишку после особенно страшного кошмара.
Мне это тоже не нравилось. Это было неправильно. Это было так, так неправильно.
Это была пирамида из камней.
Спуститься по лестнице до конца, казалось, было невозможно. Время исчезло, превратившись в тусклое пятно, не имеющее особого значения – важно было лишь найти опору, спускаясь все ниже и ниже, перекладина за перекладиной, ступенька за ступенькой.
Прошел час или десять, но через некоторое время – долгое, очень долгое время – мы попали в просторную бетонную комнату.
Она была размером с обычный задний двор. Низкий потолок, не заделанный круглый проем, через который поднималась лестница. Тени перемещались и танцевали в черном рельефе, под светом налобных фонариков.
На стене напротив лестницы зиял широкий, разрушенный проем. За ним не было ничего, кроме темноты. Массивная дверь, похожая на дверь банковского сейфа, когда-то закрывавшая его, лежала в груде обломков неподалеку.
Она была сорвана с петель... чем-то.
Это зрелище вызвало внезапный прилив обжигающего ужаса, заполнившего мои внутренности, как кипяток.
Но хуже всего была пирамида.
Она стояла в центре комнаты, как чертова придорожная скульптура – пирамида, аккуратно сложенная из бесчисленных камней.
Я знала, откуда появились эти камни. Сэмми тоже знала.
Их бросали сверху такие же люди, как мы. Сотни из них – а может, и тысячи – были принесены в жертву чреву земли.
Я знала, потому что на вершине пирамиды, как елочная звезда, лежал камень, который Сэмми сбросила раньше. Точно такой же, похожий на кошачью голову, аккуратно установленный на вершине горы из камней.
Что-то положило его туда. Что-то.
Высокий трепещущий звук, визг животного, попавшего в силки, наполнил комнату – до Сэмми дошла реальность ситуации и она заплакала.
Она теряла контроль. Разрывалась на части. Сидела на полу, прижав колени к груди, раскачивалась, всхлипывала и извинялась за то, что привела меня сюда.
Мы должны были уходить. Все мое тело превратилось в один большой вопящий сгусток боли. Если позволим усталости накинуть свое теплое одеяло на наши плечи, мы никогда не сможем уйти отсюда.
Я набрала воздуха в легкие и выдала так авторитетно, как только могла:
– Что? – голос Сэмми стал гнусавым. Она подняла дрожащий палец к треснувшему входу через комнату. – Через... это?
Я кивнула. Чиркнула одной из оставшихся после курения спичек. Пламя дрогнуло, затрепетало от дуновения ветерка.
– Тут есть ветерок, – сказала я. – Поток воздуха. Еще один выход.
Она шмыгнула носом, покачала головой.
– Нет. Ни за что. Давай подождем здесь, подождем, пока кто-нибудь откроет люк.
– Никто не знает, что мы здесь. Никто.
– Но что если… – начала Сэмми, глядя на пирамиду из камней. Она понизила голос до хриплого шепота. – Что, если то, что сделало это, все еще... там?
А где еще оно может быть? Но я не стала этого говорить – сестра и так была близка к кататонии, а мне нужно было, чтобы она двигалась.
– Нам больше некуда идти, – надавила я. – Некуда...
Она посмотрела на меня, бледная и призрачная в свете моего налобного фонаря. Ее глаза были опухшими, красными, полными ужаса.
Затем Сэмми собрала всю свою храбрость, как человек набирает полные легкие воздуха, и кивнула.
Я подняла ее на ноги, и мы пошли через дверной проем.
– За нами кто-то идет, – задыхающимся шепотом прохрипела Сэмми.
Через проход мы попали в подземную больницу. Она была заброшена, оставлена гнить под землей. Лабиринт коридоров с обшарпанным линолеумом, заплесневелые кресла-каталки с толстыми кожаными ремнями, выбитые дверные проемы с мягкими комнатами за ними.
Нет. Это не больница. Убежище. Или лаборатория – некая психопатическая смесь того и другого. Все внутри напоминало о временах до развития технологий и прав человека.
Пожелтевшие стены и потолки из гипсокартона были ободраны, разорваны на куски – как будто что-то дикое вырвалось на свободу. Ржавые разводы засохшей крови покрывали белые панели то тут, то там.
Это было ужасно. Каждый шаг, каждый вздох – казалось, все звуки отдаются эхом, звенят, отражаются от белых стен этого подземного лабиринта. Это было похоже на кошмарную картину Эшера.
Мы медленно продвигались вперед, огибая углы, находя все новые коридоры, проходя мимо перевернутой стойки администратора, новых камер-палат, подгоняемые ужасом и первобытным инстинктом выживания.
А потом Сэмми прошептала это мне на ухо, ее дыхание было горячим, а голос хриплым от ужаса:
Я замерла. По телу побежали мурашки. Легкие сжались, в них не осталось воздуха. Сердце бешено заколотилось от ледяного страха.
Я медленно повернулась, не желая издавать ни звука – боялась, что стоит мне зашуметь, предположение станет реальностью.
Должно быть, ей показалось. Там никого не было. Там никого…
… Глаза. Два тусклых, молочных пятнышка, парящих за гранью света наших налобных фонарей.
На уровне наших голов или даже выше. Немигающие. Они парили и смотрели на нас.
Сэмми прижималась ко мне. Напряженная, как перекрученный винт. Ужас исходил от нее горячими волнами. Я ощущала, как страх бьется в ее жилах: "Тук-тук, тук-тук, тук-тук...
…Глаза переместились так внезапно, что мы обе вскрикнули. Они рванулись вперед без всякого предупреждения, бросились на нас, существо, нечто, ужасный подземный мутант, который будет пожирать наши горячие кишки, пока мы будем заходиться от крика...
Я увидела сгорбленный, истощенный силуэт, надвигающийся на нас – высокое изломанное существо, руки, похожие на палки, такие невероятно тонкие. Его светящиеся слепые глаза светились из глазниц узкой, неправильно сформированной головы, похожей на собачий череп.
Затем существо оказалось в луче фонаря и рвануло прочь – как будто свет прогнал его, оставив на его месте лишь два шарика – те самые глаза, которые упали на пол, подпрыгнули и покатились к нашим ногам.
Они уставились на нас снизу вверх, бледные, всевидящие и какие-то богохульные...
…Мы с Сэмми отпрянули назад и с криком бросились прочь.
Сэмми оттащила меня назад ровно тогда, когда твердая почва ушла у меня из-под ног.
Мы мчались в слепой спешке, проносясь по коридорам, мимо комнат с мягкой обивкой и движущимися в них тенями…
…когда пол внезапно перестал существовать.
Сэмми ухватила меня за рубашку и дернула назад как раз в тот момент, когда я готова была улететь в пропасть. После мучительной секунды неопределенности я почувствовала себя на твердой земле, глядя вниз на необъятное, пустое ничто.
Двадцатифутовое ущелье отделяло одну сторону от другой, поперек него лежала тонкая, занозистая доска.
Выглядело так, словно кто-то вырыл лопатой массивную, грубую яму в коридоре подземного кошмара.
Мы смотрели вниз, втягивая воздух через разбитые легкие, с колотящимися сердцами, не уверенные в том, что видим. На дне пропасти лежали целые клубки рук и ног - переплетенных и связанных вместе. Они были серыми, сломанными, разложившимися - разорванная плоть свисала с костей, огромные нарывы, наполненные теплым гноем, покрывали гниющую кожу.
Но это не была неглубокая могила, и это не были усопшие. Как только на них падал свет, они раздвигались, распадаясь, как змеиный узел под обжигающим теплом увеличительного стекла.
Ужасные головы – искаженные болью и агонией – прятались от света – сломанные, похожие на людей существа, уползающие в тень, чтобы вернуть то немногое спасение, которое у них было.
Они шипели, стонали и хихикали – словно осужденные души, сброшенные с небес, навечно изгнанные в эту яму тьмы для существования в сырой боли.
– О Боже, – прохрипела Сэмми. – Боже мой.
Но в этом месте не было Бога. Это было великое богохульство, порожденное грехом неправедных.
Это было потрясающе и ужасно.
Позади раздался негромкий звук, вклинившийся в какофонию мучений.
Сэмми не услышала его, слишком поглощенная ямой проклятых.
Я медленно повернулась, сердце затрепетало от ледяного ужаса, желудок сжался в комок.
Но коридор позади нас был пуст. Я облегченно вздохнула.
Гигантский мясной паук вырвался из темноты с горловым визгом, изломанные лапки понесли его по обшарпанному потолку.
Но это были не лапки – это были человеческие руки и ноги.
Я ахнула, когда оно с грохотом покатилось вниз по стене, шипя и пульсируя отвратительной жизнью, когда оно встало на пол и устремилось вперед. Оно выплыло на свет, этот кошмарный набор сросшихся близнецов – две андрогинные сущности, слитые вместе, придатки, начинающиеся там, где заканчиваются другие, обрывки лица то тут, то там. Глазные яблоки, носы, рты – все было разбросано по его бугристому, мясистому телу.
И его голова – очень похожая на паучью – выпуклая и по-настоящему отвратительная. Клочья волос подчеркивали бугристую кожу головы над рядами глазных яблок и широкий рот с толстыми, как бритва, зубами.
Сэмми обернулась, завопила и отступила назад. Одно неверное инстинктивное движение, которое отправило ее в пустоту.
Она потянулась ко мне, кончики ее пальцев скользнули по моей руке… Она успела только охнуть…
И исчезла – погрузилась в море душ, тонула в массе забытых тел. Я слышала ее крик. Слышала, как она выла в страшной агонии, когда эти твари разрывали ее на части, как злой ребенок рвет оглушенную муху.
А потом я подняла глаза и увидела мясистую массу зубов, глаз и ненависти, нависшую надо мной.
Мясной паук утащил меня вниз, во тьму.
Я проснулась в библейской паутине от запаха смерти.
Это было темное, липкое место – жаркое и зловонное от мертвечины. Запах заполнил мои легкие, обжег нос и глаза.
Я осмотрелась, глаза приспосабливались к мрачной дымке – я потеряла налобный фонарик.
Волокнистые белые сети проступали из темноты, растягиваясь в разные стороны, как шедевр энтропии – все это казалось случайным и странно красивым в своей аккуратности.
Массивные коконы украшали пространство, разбросанные по всему гнезду, словно спящие красавицы. Добыча.
Как и я – я не могла пошевелиться. Белые волокна прижимали меня к стене – не совсем кокон, скорее смирительная рубашка.
Я попыталась закричать, но рот заткнули кляпом из обрывков паутины. Я издала низкий, приглушенный вопль. Вопль отчаяния.
Затем вся конструкция начала дрожать от слабой вибрации. Я услышала сдавленное шипение и увидела, как мимо проскочила темная фигура.
Мясной паук вцепился в ближайший кокон и разорвал его своими ужасными человекоподобными руками, вытягивая свою бугристую голову, чтобы высосать мясо с костей.
Я слышала сбивчивое хлюпанье, треск плоти и костей. Оно пировало.
В следующий раз оно придет за мной.
Я начала пытаться бороться, стараясь хоть немного ослабить свои путы.
Я почувствовала что-то твердое в заднем кармане. Я отчаянно потянулась к нему...
Швейцарский армейский нож.
С трудом достав его, я вытащила лезвие. Шум трапезы замедлился, ужасный паук-мясоед выковыривал последние кусочки мяса...
Я просунула ржавое лезвие сквозь паутину и начала пилить. Как будто резала прочный холст. Паутина позади меня мгновенно начала ослабевать, расходиться, теряя свое натяжение, и вдруг...
…о Боже. О нет. Паук-мясоед отпрыгнул, обливаясь все еще горячей кровью, двигаясь с той невероятной скоростью, что доступна только жутким ползучим существам.
Он надвигался на меня, руки и ноги метались, бесформенная форма пульсировала от ужасного жара.
Я орудовала швейцарским армейским ножом все сильнее, быстрее, рубила вслепую, разрывая паутину, державшую меня в плену.
И вдруг почувствовал запах, о Боже, запах древней гнили, мертвечины, разложения и ненависти… Он уже рядом, о Боже, он был здесь.
Паук-мясоед сделал выпад. Мелькнули глаза и зубы.
И в тех глазах сверкал зловещий ум – чудовищное коварство, которое так напомнило мне взгляд мертвых глаз серийных убийц в суде.
Затем паутина подо мной разорвалась, и я упала. Еще секунда, и я превратилась бы в добычу.
Вместо этого я падала все ниже и ниже, падала как камень, черная и твердая земля стремительно приближалась ко мне.
…и врезалась в меня словно товарняк.
Но то была не твердая земля – это был яростный поток воды.
Река с грохотом и напором неслась через скалистый каньон. Несла через пороги, а они как бешеные псы, мотали меня, словно тряпичную куклу.
Меня швыряло то в одну, то в другую сторону, я билась руками, ногами и головой о каменные зубы, впивающиеся в меня.
Вода, воняющая гнилым бензином и тысячами мертвых существ, которые она смыла, залила мой рот, заполнила легкие.
Я захлебывалась, боролась и плыла вниз по течению, пока чернота не заполнила все вокруг…
И проснулась в водосточном шлюзе с первыми лучами рассвета. Он рисовал странные фигуры на изогнутом бетонном потолке.
Я перевернулась и меня вырвало теплой струей воды. Тонкая струйка бежала из темноты трубы, стекая по моим рукам, волосам, отрезвляя меня.
Темнота больше не хотела меня. От нее болела кожа и подкатывала тошнота.
Пошатываясь, я пошла на свет и выбралась на скалистый берег.
Чайки злобно кричали, ссорясь из-за куска мяса на берегу. Другие птицы кружились в туманном воздухе над серой водой.
Океан плескался у моих ног.
Я посмотрела на небо и заплакала.
Дальнобойщик нашел меня, хромающую по шоссе, как побитая собака.
Я не сопротивлялась, когда он тащил меня к машине – просто рухнула в его объятия и позволила нести себя.
Он отвез меня в ближайшую больницу.
Я узнала, что оказалась в восьмидесяти милях от бабушкиного дома.
Сейчас я нахожусь в стерильно-белом месте – в больнице, так напоминающей мне подземный кошмар, который никогда не должен увидеть свет.
Я пишу в надежде, что это поможет мне обрести покой, в надежде, что это поможет смириться с потерей.
Но это нисколько не помогает.
Полиция все еще ищет люк. И тело Сэмми.
Прошло уже два дня, а они так и не нашли ни того, ни другого.
Я надеялась, что нормальная жизнь вернется и сожжет кошмары, преследующие меня каждую ночь.
Когда я закрываю глаза, я вижу то, что краем глаза заметила в тех катакомбах.
Невыразимые ужасы, которым место не в этом мире, а далеко за его пределами.
Боже, храни нас... Это пустая банальность, но это все, что я могу предложить.
Хотите получать эксклюзивы? Тогда вам сюда =)
Перевел Дмитрий Березин специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
